Коршун и горлица (Орел и голубка) - Джейн Фэйзер

— Я не ожидал, что меня примет одалиска, — тихо сказал он, становясь возле оттоманки на колени. Что ты задумала?

— Что ты? Ничего. Она томно потянулась, как бы предлагая свое тело, совершенные изгибы которого подчеркивало продуманное освещение. — Я просто отдыхаю, мой господин калиф, ведь вы этого от меня хотели?

— Понятно. — он удержался от того, чтобы дотронуться до нее, но вдохнул теплые ароматы ее тела и волос. — Тогда я не буду беспокоить тебя.

Она закусила нижнюю губу и в ее глазах появился смех, идущий вразрез с вызывающе соблазнительной позой.

— Тогда масса приготовлений пойдет прахом, мой господин Абул.

Он молча снял через голову свое расшитое платье. Под низом на нем, как всегда, были сорочка и штаны, и Сарита, нисколько не смущаясь, с вожделением смотрела, как он их снимает. Наконец, он предстал перед нею обнаженным.

— Ты моя, — сказал он с трепетом. — Каждая твоя клеточка, каждая пора, каждый волос с головы, каждый дюйм твоей кожи принадлежат мне.

— Так возьми же то, что тебе принадлежит, — тихо сказала Сарита, — чтобы и я могла взять то, что принадлежит мне.

Он опустился к ее ногам, и медленно пробежал глазами по ее телу, все также не касаясь его.

— Я хочу, чтобы ты сама отдалась мне, Сарита.

Желание росло и обволакивало их, подобно благоухающему эфиру.

Его тело в своем возбуждении было могучим и диким, ее — нежным и бесконечно уязвимым. У Сариты захватило дух, от тела прильнувшего к ее хрупкой плоти, и от осознания того, что только невидимые нити доверия являются той силой, что поистине привязывают женщину к мужчине. И того, что только такое неопределенное чувство, каким является любовь, может расформировать простое использование другого тела в радостное удовольствие двоих.

Сарита медленно провела руками по своему телу. Каждый его сантиметр был ее, даже теперь, когда она отдавала его Абулу. Наконец, ее бедра раздвинулись и она начала медленно сливаться и перетекать в него…

— Давай закроемся здесь от всего мира навсегда?

Сарита прижала губы к впадине на шее Абула, где ощущалось сильное биение пульса.

Абул улыбнулся, поигрывая ее локоном.

Ее голос прозвучал необычайно громко в комнате, насыщенной сладострастной тишиной, хотя говорила она почти шепотом. Но за несколько последних часов в комнате звучали только короткие слова, сопровождающие страсть, и тишина в ней сгустилась и теперь казалась почти осязаемой.

— Навсегда — это долго, милая.

— Тогда на много дней, — она приподнялась на локте и склонилась над ним, так что оба они оказались в благоухающем шатре из ее пламенных волос.

— Давай останемся здесь и на целую неделю забудем про окружающий мир.

Он провел рукой по ее щеке. Хотел бы я, чтобы это было возможно. Но мы не можем остаться здесь даже на несколько часов, не говоря уже о днях.

— О, — она почувствовала, как он напрягся, — у тебя дела?

Он не хотел говорить ей о том, что скоро ему .придется покинуть ее и поехать в род Мокарабор Этим бы он нарушил очарование настоящего момента.

— Всегда есть какие-то дела, — сказал он, — а разве ты не голодна? Мы ведь не обедали, а сейчас, должно быть, время обеда уже прошло, хотя в этой пещере и трудно сказать наверняка.

— Наверно, немного голодна. А уж если я — немного, то ты, должно быть, очень. Хочешь, я позвоню? — и она потянулась к колокольчику.

Абул поймал ее за руку.

— Если ты позвонишь, то сюда войдет кто-либо из стражей. Ты хочешь, чтобы он смотрел на тебя? — Я слишком расслабилась, чтобы двигаться, — ответила она, — принеси мне покрывало из соседней комнаты.

Абул прищурил глаза:

— По-моему, ты становишься просто невыносимой, милая моя Сарита. Похоже, что у тебя сложилось несколько преувеличенное представление о своей особе.

Она рассмеялась:

— Я тебе как-то это говорила.

— Я помню. И еще я помню, что как раз собирался с тобой об этом поговорить… — и прошел в соседнюю комнату. — После обеда мы поговорим об этом развившемся у тебя пристрастии.

— Перед сиестой или после? — проказливо спросила Сарита.

— Думаю, вместо нее, — и он накинул на нее шелковое покрывало. Прикройся, нескромное создание.

Сарита, довольно улыбнувшись, подоткнула покрывало, и снова улеглась на подушки, в то время как Абул пошел к двери, чтобы отдать находившимся снаружи людям приказы.

— Ведь у тебя на сегодня больше нет дел? — вернулась она к первоначальной теме.

Абул, грустнея, поцеловал пальцы Сарты. Ему было необходимо увидеть кое-кого и кое-что сделать. Он до сих пор не получил дневного отчета от офицера, занятого охраной Айки. Но как он мог сказать ей, что этот день не похож на все остальные? Он посмотрел записи тех дел, которыми занимался в обычные дни и пожал плечами. Там действительно не было ничего такого, что не могло бы подождать до завтра… ничего такого, что могло бы отвлечь его от уединения с Саритой.

— Нет, у меня нет дел вне стен этой комнаты, — сказал он, — но внутри ее — у меня их много.

— И много Времени до утра, чтобы завершить их, — глаза ее чувственно зажглись.

— Сомневаюсь, что мне хватит его, чтобы улучшить манеры заносчивого воробышка, — сказал он насмешливо, — но я могу попытаться.

Она протянула к нему руки.

— Иди сюда. Я покажу тебе, как это надо делать.

И она снова посмотрела на него так, что он откликнулся на ее зов и в последнее мгновение перед тем, как прийти в ее объятия, с тревогой подумал, что, может быть, в слухах о человеке, потерявшем голову от любви, и есть доля правды.

Глава 18

В следующую безлунную ночь звезды были скрыты тяжелыми облаками и темноту ночи нарушало только мерцание заснеженных пиков. В стенах Альгамбры пламя факелов колебалось от порывов ветра, а окна и двери были плотно закрыты, чтобы отгородиться от недоброй и какой-то пугающей зимней ночи.

Однако она не пугала тех двоих из башни кади. Все огни внутри нее были потушены, и Айка стояла у окна, прислушиваясь и всматриваясь в темноту, чтобы уловить звук, свободный сказать ей о приближении Нафиссы, несущей большой железный ключ, отпирающий дверь тюрьмы.

Одетый в плащ, Бобдил молчал. В его широко открытых глазах был страх. Он знал, что им предстоит длинное и трудное путешествие, в том числе и по темным подземным коридорам, во время которого он не должен произнести ни звука. В противном случае они будут обнаружены и гнев отца обернется для них тяжелейшими последствиями. Его мать не жалела красок для описания этих последствий так, что забившись в угол, мальчик весь дрожал от страха перед возможными лишениями и болью. Он даже закусил язык, чтобы ненароком не издать какой-нибудь звук. За окном мелькнула тень. Айка приложила палец к губам, предвосхищая вопрос Бобдила, и ринулась вниз по лестнице. Ключ повернулся и дверь приоткрылась. Нафисса вошла внутрь и дверь за ней закрылась так быстро, словно никогда и не открывалась — Пора, моя госпожа, — прошептала служанка, — часовой ждет. Он отведет нас к подземному коридору.