Ослепительный нож - Вадим Полуян

Она отправилась в путь не верхом, как было бы любо, а в каптане. И всё из-за Софьи, ворчуньи и привередницы по причине тягости. Раину, взятую с ними, княгиня прямо-таки загаяла: «Ну, скажи, девка, что тебе привиделось о конце моей жизни?» - «На чужбине помрёшь», - простодушно отвечала вещунья. «Дура! - гневалась Софья. - Экая непроглядная дура! Ты-то как терпишь, ясынька?» - тормошила она Евфимию. Та отмалчивалась.

Ехали трудно. Из каптана то и дело приходилось перемещаться в кареть, ибо конец осени был неровен: то лёд и снег, то вода и грязь. А пересадки мучили раз от разу пуще.

Наконец прибыли в Кремль на Шемякин двор. Начался отпуск полков на ратное дело. Поскольку брюхатость Софьина не была заметна, княгиня развлекалась, участвуя в торжествах. Евфимия же носа не казала из ложни. Красный до поры опасался обнаруживать нареченную пред великим князем и его присными. Будущая свойственница с жаром рассказывала ей об увиденном: «В четвёртом часу дня началась обедня у Пречистой. Государь был на своём месте у Южных дверей. Великие княгини, старая и молодая, - на рундуке у Северных. По левую сторону - боярыни, прочие честные жены. За государевым местом - бояре, окольничие, думные люди по чину. Справа - воеводы - мой и твой Дмитрии, Андрей Иванович Лобан Ряполовский, Андрей Фёдорыч Голтяев, Руно, Русалка. Мой Митя ровнялся с передним столбом государева места. А дальше - дьяки, передовые полчане в десять рядов до Западной стены, стольники, стряпчие, дворяне, жильцы - все стояли пространно и благочинно. После обедни - молебен о победе над врагом. Зело благолепно и удивительно! Запевали протопопы, священники тихими, умилёнными голосами. Слезам достойно! Государь сошёл на средину церкви. По молебне прикладывались к иконам, слушали молитвы на рать идущим с упоминанием имён воевод. Великий князь поднёс митрополиту воеводский наказ. Тот положил его в киот Владимирской Богоматери на пелену, потом вручил воеводам. Великий князь обратился к воинству: «Служите честно! Не уповайте на многолюдство и своеумие! Не сребролюбствуйте! Не ведайте страху человеческого!» Митрополит благословлял воевод просфорою, они целовали пресветлейшего в руку. Великие же княгини стояли скрытно, за запоною, ибо в то время в соборе происходило передвижение полчан: прикладывались ко кресту. Затем было целование великокняжеской руки, так с государем прощались полчане и воеводы. Все дважды кланялись до земли, подошедши и отошедши. Порядок блюли трое окольничих, один против государя, другой против митрополита, третий же у помоста, дабы проходили чинно и по чинам. На паперти государь жаловал, звал к себе хлеба есть. Мужеский стол происходил в передней палате Теремного дворца. Мы же трапезовали в Столовой избе. И на наше столование приходил государь. Жаловал всем по чарушнице вина из собственных рук. Все поклонялись, потом садились. Были читаны прибранные к случаю поучительные главы из Посланий святых апостол, из житий. Певчими пелись мудрые краснопопевистые стихи. После третьей чарушницы велено было снимать скатерть. Соборный ключарь совершил обряд молитвенного вкушения Богородичных хлеба и чаши. На прощание государь позвал всех к руке. Послезавтра он будет провожать соборную рать, что пройдёт через Кремль из Фроловских врат в Спасские. Митрополит окропит воинов святою водою». Евфимия терпеливо слушала длинный рассказ Софьи, понимая, что для вырощенницы удельного Заозерья столичные пышные торжества, словно рай для смертного.

Теперь же в селе Ослебятеве тягостная княгиня изнывала от тоски. Две госпожи с прислужницей занимали одну избу Старостиных хором. В другой - через мост жили братья Юрьичи. Часто вхож к ним был Андрей Фёдорович Голтяев. Допрежь он случайно заметил Всеволожу в обозе, с коим двигалась кареть. Весьма удивился. Благодарствовал за спасение из великоустюжского несчастья. Узнав в ней невесту Красного, поздравил и пожелал всех благ. Более не говаривали, пока не прибыли в Ослебятево, людное село под самым Белёвом. Здесь долетал до неё зычный глас Голтяева из мужской избы. О чём шла речь, было не понять. Софьины жалобы заполняли уши: «Пошла в задец, а там во-о-от такая крыса!» - показала она зверя величиною с зайца. «На крытом дворе сапожок утонул в грязи, прискакала на одной ноге!» Ну что ты с ней будешь делать! Вот и сейчас упрекает не прямо, а исподволь подводит к тому, что именно из-за Всеволожи претерпевает несличные княгине мучения. Своего Митю не винит.

Евфимия не находит слов для успокоения. Все мысли о сумрачном женихе. Накануне приходил к ней в боковушу-истобку, печалуясь: многочисленная рать, вверенная братьям, не оставила от Москвы до Белёва ни единого селения в целости. Воины всюду грабили, отнимали скот, имение, нагружали возы добычею. «Не воевод видит в нас народ, а разбойничих атаманов!» - сетовал младший Юрьич. Брат не радел о порядке, Голтяев и Лобан Ряполовский не управлялись с полчанами. А уж сам он и того паче. «Не воист я, любезная Евфимия. Не гожусь в вожди», - вздыхал Дмитрий. «Вижу, всё вижу, любый мой, - гладила руку князя невеста. - Истомилась от безнарядья. Шемяка попустительствует крадежникам. С какой стати? Ведь конец будет отвечать началу. Это ли ему потребно при тайной вражде к Василиусу?» От такого предположения Красный ещё более мрачнел. Чем утешишь?

А тут Софья с плачущими очами, с жалобными речами:

- Слыхивала от здешней старостихи: татары терзают русских, как волки стадо овец. Люди падают ниц пред погаными, ждут решения судьбы. А им отсекают головы, расстреливают в забаву. Иных избирают в невольники, иных обнажают, оставляют несчастных в жертву страшному холоду, неизбежной смерти. Пленных связывают, аки псов на смычке, гонят пред собой человек по сорок…

- Тише, Софьюшка, - прервала Евфимия. - Слышишь, в мужеской избе вновь собор?

- Говорят, в Белёве татары православный собор в мезгит превратили, в мечеть, - продолжала своё княгиня.

- Хочешь, послушаем воевод? - предложила боярышня. - Взлезем на избу, под крышу, откроем заслонку в печной трубе… Слышно, будто рядом стоишь.

- Нужно-то мне любоперье слушать! - возмутилась княгиня, видя в воеводах лишь ярых спорщиков.

Всеволожа взошла на избу одна. Голос татарского мурзы был искателен, даже подобострастен. Он предлагал через нашего толмача:

- Царь отдаёт в залог сына своего Мамутека. Сделает всё, что требуете. Когда Бог возвратит ему царство, будет блюсти землю вашу, перестанет брать дань…

- Испугались? - перебил голос Шемяки. - Передайте Улу-Махмету: великий князь отвергает его посулы. Нас много, вас мало, говорить не о чем.

Евфимия оспешйлась сойти с избы до ухода татар. В боковуше-истобке ворчала Софья: - Где твоя «чесотка да таперичи»? Пусть несёт поесть.

- Тотчас биться будут, - сообщила боярышня. - Сдвинутся под Белёвом две рати…

- Кому биться, а кому есться и питься, - возразила княгиня. - Капусты квашеной хочу, яблок мочёных!

Когда ж от недальних белёвских стен долетел до села, проник в избяную тишь тысячегорлый рёв рати, Софья забыла про капусту и яблоки.

- Митя! Митенька мой! - пала она с воплем на одр.

Всеволоже было известно, что к Белёву пришло двадцать тысяч москвитян, десять тысяч рязанцев, столько же тверичан. Все они бросились на Улу-Махметовых воев, вышедших для защиты города. Боярышня, содрогаясь, ждала вестей об исходе битвы. У неё был в мыслях свой Митенька…

Наконец он явился, уксусно-потный, грязный.

- Одоление! - закричал с порога. - Вогнали в крепость татар. Убили зятя царёва!

Евфимия молча приникла к его груди. Следом вошёл Шемяка, обнять свою Софью.

- Смутен, брат? - удивлённо оглядел его при светце младший Дмитрий.

- Не смутен, спокоен, - возразил старший. - Что мне, в любвах ваших с вами веселиться?

- Впору замириться с Улу-Махметом, - оторвалась от жениха Всеволожа, обращаясь к Шемяке.

- Умна больно! - фыркнул тот. - У нас сила, у него слабость.

- Сила-то неурядлива, слабость-то отчаянна, - возразила боярышня.

- К нам воевода мченский Григорий Протасьев прибыл с большим полком, - радовался Красный. - Какой тут мир! Ты не права, любезная.

- Что её слушать? - Шемяка тянул брата за руку. - Идём, сгадаем с Протасьевым про завтрашний приступ. Григорий ждёт.

- Мченский воевода не московский, литовский подданный, - сказала вдогонку Евфимия. - Литва ищет не помогать Москве, а мешать.

Шемяка с порога состроил рожицу. Софья прикрыла за воеводами дверь.

- Оставь, ясынька. Им виднее.

Раина внесла естьё, в том числе яблоки и капусту. Потрапезовали неспешно.

- Чесотка да таперичи, - обратилась к простолюдинке княгиня, - было ли тебе «привидение» про завтрашнюю нашу победу?

Раина, будто и не умевшая обижаться, тихо ответила: