Сказания и легенды средневековой Европы - Марк Орлов

Урбану прочитали показания, сделанные на него одержимыми, т. е. их демонами. Главным пунктом явились указания на те снадобья, которые служили средствами волшебства. Одно из них, по показанию демона Левиафана, было составлено: из частиц мяса, взятого из сердца невинного младенца, зарезанного во время шабаша, происходившего в Орлеане в 1631 году; из золы сожженной причастной облатки; из крови и еще некоего вещества, взятых от Урбана Грандье. С помощью этого снадобья Левиафан, по его показанию, и внедрился в тело одержимой; но как именно это снадобье было употреблено в дело? Вероятно, предполагалось, что Урбан натер этою смесью свою предательскую розовую ветку. Наверное не можем сказать. Другое снадобье было выделано из зерен апельсинных и гранатных, и с его помощью в одержимую внедрился Асмодей.

Все это было прочитано Урбану, и от него потребовали объяснений. Он спокойно отвечал, что не имеет понятия о таких снадобьях, никогда их не делал, не знает, как и зачем они делаются и употребляются, что с дьяволом он не входил никогда ни в какое общение и вообще не может уразуметь, о чем, собственно, ему говорят и чего от него хотят. Ответ его записали, а Грандье его подписал. После этого ввели одержимых. Увидя Урбана, все его предполагаемые жертвы изъявили свою радость веселыми восклицаниями, делали ему дружеские знаки и называли своим «господином». Очевидно, это делали за одержимых демоны. Значит, они так прямо и выдавали своего слугу и друга верного его лютым врагам?.. Но не будем комментировать, а будем просто излагать дело по протоколам суда.

Настал самый торжественный момент очной ставки. Один из заклинателей обратился к народу с увещанием «вознести сердца со всеусердием ко Господу и принять благословение владыки епископа». Епископ благословил предстоявших. Тогда тот же заклинатель возвестил, что Церковь обязана прийти на помощь к несчастным одержимым и с помощью установленных молитв изгнать из них бесов. Вслед за тем, обращаясь к Урбану Грандье, оратор сказал, что так как он, Урбан, сам облечен священным саном, то и должен, со своей стороны, буде на то изволение епископа, прочитать над одержимыми эти молитвы, если он в их одержимости, как он уверяет, нимало неповинен и к ней непричастен. Это был ловкий маневр; Урбану предписывали изгонять им же самим напущенных бесов. Епископ немедленно изъявил свое изволение, а оратор-заклинатель передал Урбану столу (эпитрахиль).

Но как только он возложил на себя священное облачение, демоны устами одержимых все в один голос возопили: «Ты отрекся от этого!» Не смущаясь этими воплями, Грандье принял из рук монаха требник и, поклонившись земно епископу, просил его благословения начать экзорцизмы. Когда епископ дал свое благословение и хор пропел обычное в этих случаях песнопение («Veni Creator»), Грандье спросил у епископа, кого он должен отчитывать. Епископ указал ему на толпу одержимых дев. Грандье на это заметил, что коль скоро Церковь верит в одержимость, то и он должен в нее верить; но что он сомневается, можно ли человека сделать одержимым насильно, помимо его воли, без его на то желания. Тогда со всех сторон поднялись крики о том, что Урбан — еретик, потому что отрицает положения неоспоримые, принятые Церковью, одобренные Сорбонною. Грандье возразил, что он не выдает своего мнения за окончательное, что он только сомневается и что сомнение не есть ересь, ибо ересь есть упорство в своем мнении, противном церковному учению. Если же он теперь и решился высказать это сомнение, то только затем, чтоб из уст епископа услышать, что он неправ, что его опасения напрасны и что он, совершая экзорцизмы, не совершит ничего противного учению Церкви.

По окончании этих переговоров к Урбану подвели одержимую сестру Екатерину. Это была женщина или девица простого звания, совсем необразованная; избрали ее именно потому, что она несомненно не знала не только латинского языка, но и вообще ничего не ведала. Грандье начал читать заклинание, но на первых же словах слукавил. Текст требника: «Praecipio aut impero», т. е. «повелеваю и приказываю», а он произнес: «Cogor vos», т. е. «я вынужден повелеть вам». Епископ, разумеется, немедленно его остановил, сказав, что Церковь не должна говорить в таком тоне с демонами. Грандье, впрочем, и без того не мог дальше говорить, потому что все одержимые подняли ужасающий крик самого возмутительного содержания. Одна из них, сестра Клара, бросилась с бранью на Грандье; он оставил первую одержимую, Екатерину, и стал отчитывать Клару. При этом он просил позволения говорить с нею по-гречески, так как считалось, что настоящие одержимые говорят на всех языках. Ему это разрешили, но демон устами игуменьи крикнул ему, что он обманщик и изменник, что по договору, заключенному с ним, он не имел права задавать вопросы по-гречески. Но сестра Клара перебила настоятельницу и крикнула Урбану, что он может говорить на каком угодно языке, и ему ответят; Урбана этот окрик смутил чрезвычайно, и он замолчал. А между тем одержимые продолжали в один голос вопить, стараясь вырваться из рук своих стражников и броситься на Урбана; они кричали ему, что напрасно он отпирается, что это он их всех испортил, он — единственная причина их страданий; они умоляли, чтобы их пустили к нему, отдали его им на расправу, чтоб они могли свернуть ему шею.

Урбан в великом (и понятном) смущении смотрел на эту беснующуюся толпу молодых женщин. Ничего другого он сделать не мог, как только свидетельствовать о своей невиновности и призывать имя Божие в свою защиту. Потом, обращаясь к епископу, он просил, чтоб было разрешено демонам, если он действительно виноват, сделать с ним что-нибудь, положить на нем какой-нибудь знак, не дозволяя только одержимым непосредственно к нему прикасаться; этим путем, дескать, и авторитет Церкви будет возвеличен, и он, если виновен, будет изобличен и посрамлен. Но на это не согласились, ссылаясь на то, что демоны могут причинить ему, за его отступничество от них, жестокие страдания, увечья, смерть, а ответственность за это падет на духовенство, позволившее им распорядиться с колдуном; опасались также, чтобы вместо возвеличения не вышло посрамления Церкви, потому что демоны злы и коварны, и мало ли что они могут выдумать.

Распорядились унять демонов, т. е. одержимых, чтобы они не шумели. Потом принесли жаровню с углями и кинули в огонь все наузы, которые были отобраны у одержимых. При этом беснования одержимых возобновились с удвоенною силою; их корчило, сводило, вспучивало; они неистово вопили и выкрикивали невозможные слова, приводя в неописуемый ужас всех присутствовавших в храме. Все демоны наперебой устами одержимых изобличали Урбана, напоминали ему, где и когда он с ними впервые встречался, о чем шла речь между ними, на чем поладили, какой договор заключали, какие зелья ему были вручены и т. д. и т. д. Грандье повторял только, что он ничего не понимает и ничего не знает. Курьезно было то, что, осыпая Грандье неистовою бранью, одержимые в то же время называли его своим владыкою, господином. Грандье по этому поводу заметил, что он им не господин и не слуга и что невозможно понять, почему они, величая его владыкою, в то же время собираются его удавить. Многие монашки, сорвав с себя башмаки, кидали их в голову Урбану. При этой глупой выходке он не мог сдержать своего врожденного едкого юмора и сказал: «Ну, черти сами себя начали расковывать!» Вся эта безобразная сцена кончилась тем, что Урбана увели обратно в его тюрьму.

Суд, вооружившись всеми данными, добытыми следствием, извлеченными из показаний демонов во время заклинаний и при очной ставке, рассмотрел дело Грандье и признал его вполне изобличенным в колдовстве, сношениях с дьяволом и в ереси. Дело рассматривалось сорок дней, и, по словам одного из его историографов, судьи убедились, что дьяволы «не сказали против него (т. е. Грандье) ничего такого, что не было правдою». Восемнадцатого октября 1634 года состоялся приговор, по которому Урбан Грандье был приговорен к сожжению на костре.

Грандье принял свою ужасную участь с замечательною твердостью. Человек, несмотря на его весьма скверные нравы и поведение, был, очевидно, сильный духом, мужественный и, по-видимому, стоявший духовно много выше своих современников. Он спокойно рассудил, что дело его пропащее, что отстоять себя, т. е. доказать всем этим людям, судившим его, что они нелепо и слепо заблуждаются, он не в силах и что ему надо без разговоров покориться. Сохранилось предание, что за два часа до смерти он спокойно напевал какую-то песенку.

После приговора Грандье увещевали выдать сообщников, обещая за это смягчение кары. Он отвечал, что у него никаких сообщников нет. Кто-то из заклинателей произнес ему в назидание чувствительнейшую речь, которая исторгла слезы у всех присутствовавших; один только Урбан нимало не был тронут этою речью. На месте казни духовник-капуцин протянул ему крест, Грандье отвернулся от него. Его уговаривали исповедаться, он сказал, что недавно исповедовался. Палач, накинув ему на шею веревку, хотел его задушить, прежде чем его опалит огнем костра, но веревка перегорела, и Урбан упал в огонь. Как раз в эту минуту заклинатель читал экзорцизмы над одною из одержимых, сестрою Кларою. Демон, сидевший в ней, когда Урбан упал в огонь, вскричал: «Мой бедный владыка Грандье горит!» В ту минуту, когда Урбан готовился испустить дух, демоны забеспокоились; их потом спрашивали о причине этого волнения, и они сказали, что в ту минуту очень боялись, как бы добыча не ускользнула из их рук, потому что Мадонна просила Бога помиловать Урбана.