Лента Мёбиуса, или Ничего кроме правды. Устный дневник женщины без претензий - Светлана Васильевна Петрова

– Квартет – очень мобильная модель, доступная любой аудитории. Но следует учитывать, что слушатели ценят не столько ансамбль, сколько игру солиста, именно поэтому нынешние отечественные группы не впечатляют – в них отсутствует скрипач-виртуоз, – утверждал Дон, закрывая глаза на то, что квартет имени Бородина уже с успехом выступил в Чехословакии и Германии.

Наконец состав удалось подобрать. Начались репетиции, выбор репертуара, пробные выступления по клубам, изредка на хорошей сцене – всё-таки дипломант. Я присутствовала почти на каждом концерте, зная, что мужу это приятно, и сама невольно заражалась его творческим восторгом, когда руки и скрипка сливались в единый послушный инструмент, а зал восторженно гудел.

Чтобы вернуть равновесие души, нарушенное таинственной силой подмостков, сразу после выступления Дону требовалась только похвала. Уже дома он мог казниться, что смазал пассаж или недостаточно экспансивно вышел на коду. Зато удачи мы порой обсуждали до рассвета, припоминая детали исполнения, разговоры за кулисами, реакцию публики. Одновременно ужинали. Накануне Дон ел мало, а за вечер терял три-четыре килограмма, поэтому набрасывался еду, как изголодавшийся странник, обязательно выпивал несколько рюмок коньяка или водки и, опустошённый, ложился спать. Лицо казалось нездешним, словно он ещё не вышел из музыкального образа. За ночь дух его принимал исходное положение, и требовалось обрести тело. Под утро он брал меня, не спрашивая, не считаясь с тем, что я не выспалась и должна бежать в институт, тогда как он продолжит спать до полудня.

Я всё принимала как должное. Хотелось как можно ближе соприкасаться с внутренним миром творца. Казалось, среднее музыкальное образование и развитый слух позволяют вторгаться в область его интересов, но в спорах он неизменно побеждал меня, с моей начитанностью и гуманитарным образованием. А спорили мы часто и очень эмоционально. Меня тянуло самоутвердиться, и я с удовольствием формулировала собственные соображения, указывала на слабости. Однажды самонадеянно заметила:

– Не стоит подчёркивать свои виртуозные качества. Всё держится на тебе. Кажется, сыграй ты неудачно, без настроения, и ансамбль развалится. А квартет – это ансамбль. Ты смотришься не как член коллектива, а как выскочка, пусть и талантливее других. Быть знаменитым неприлично.

От неожиданности, что я смею сомневаться в том, что позволено лишь ему самому, Дон скривился, словно ему дали понюхать гадость.

– Поэты любят выражаться красиво в ущерб смыслу. Быть знаменитым замечательно, поверь.

– Тогда играй сольные концерты!

В запале я наступила на больную мозоль. Дон заорал:

– И кто их мне предложит? Ты?! Редакторша чужих мыслей?

Я отличалась упрямством и, даже получив отлуп, попыток противоречить не оставила, нарываясь на скандалы. Однажды Дон не пришёл ночевать. Я сходила с ума. Позвонил утром: сидел в ресторане с известным польским аккомпаниатором и его любовницей.

– Отоспятся в гостинице и приедут к нам обедать, нужно устроить шикарный стол. Зажарь гуся с яблоками, ты это умеешь. У него большие связи с дирижёрами в Германии.

За годы замужества я научилась не только терпеть и прощать, но и многому ещё, в том числе отлично готовить. Но странно: прежде Дон не страдал прагматизмом.

Любовница оказалась тощей жеманной дамой за сорок, сдвинутой на сексе. Весь день она плела какие-то заморские истории, а к вечеру, наклюкавшись водки и закусив чёрной икрой, которую я взяла у мамы, прилюдно, прямо в столовой, завалилась со своим хахалем на ковёр. Дон быстро выставил меня за дверь.

– Приготовь им нашу кровать, я пересплю на диване, а ты мотай к родителям. Завтра отвезу их в аэропорт.

Приказ мужа пробивал брешь в моём человеческом достоинстве. Пытаясь жить по законам собственной природы, я запротестовала:

– Не хочу, чтобы они трахались в моей постели!

– Тебя никто не спрашивает!

– Не буду! – сопротивлялась я. – Нравится прислуживать проститутке, сам и исполняй!

– Не зли меня! – злобно зашипел подвыпивший Дон и замахнулся, но не ударил. – Ну, шевелись!

Дрожа от обиды, я застелила постель чистым бельём и уехала.

Этот эпизод нашей совместной жизни я выбросила из сознания напрочь, чтобы он не отравлял мне существование. Думала, что выбросила: уже беспомощного, не способного защититься мужа я унизила варварски и до сих пор мучаюсь виной. Так что трудно сказать – дело это прошлого или настоящего.

В свободные часы Дон не любил оставаться один. Скрипачей, которые могли играть, как он или лучше, не жаловал. Настоящих друзей в театральной среде у него было мало, но брать деньги в долг все шли к нему, потому что он не отказывал, не спрашивал «зачем», «очень ли надо» и «когда отдашь», многие и не отдавали. Вокруг него всегда вертелись приятели, поклонники и поклонницы, неудавшиеся музыканты, автослесари, чернокнижники, просто прилипалы. Умельцы добывали редкие ноты, вешали книжные полки, настраивали рояль, позже – чинили машину. Работали «за бутылку» или «за просто так», любя своего «барина» не ясно за что. Совсем, как я, не понимавшая, почему при виде именно этого мужчины у меня слабеют коленки.

Дон обожал гостей, широкие застолья и, если выпадала свободная неделя или случался простой в работе, мог набраться так, что не узнал бы маму родную. Вместе с тем легко запоминал и держал в уме огромное количество информации, оттого блестяще играл в карты и шахматы, которые, как утверждают физиологи, интенсивно развивают интеллект. По дому не помогал, да и зачем – полно баб плюс домработница.

Ценя то, что приобрёл на собственные деньги, он без уважения относился к вещам, которыми дорожила мама. Долго жившая в пролетарской скудости, она со страстью скупала антиквариат – после войны комиссионки ломились от трофейного мусора, среди которого попадались настоящие шедевры.

Однажды Крокодилица решила привлечь зятя к генеральной уборке и предложила снять со шкафа дорогую китайскую вазу, сопроводив свою просьбу неудачной фразой:

– Ты длинный.

– Я высокий, – вкрадчиво уточнил Дон и «уронил» сосуд, который разлетелся вдребезги.

Тёща поняла и больше не приставала, но неприязнь затаила и отравляла нам жизнь, как умела, без стука входила в наши комнаты. В её понимании, мужчина, который поставил на комнатной двери замок, целыми днями «пилит на своей деревяшке» или где-то шляется, а главное – не умеет забить гвоздя, не заслуживает уважения. Даже сановный супруг дома плясал под её дудку, а тут, ничтожный музыкантишка! Ел её хлеб, спал в её квартире, но сохранял полную независимость и жил своей, непонятной ей жизнью.

Поначалу я тоже пыталась приучить Дона любить детей, а не только собак, вставать к завтраку и вовремя приходить к ужину, не напиваться после концертов в кругу сомнительных друзей, не флиртовать с