Лента Мёбиуса, или Ничего кроме правды. Устный дневник женщины без претензий - Светлана Васильевна Петрова

– Тесное соседство единомышленников подавляет индивидуальность, – объяснял Дон. – Всё равно, что оперному солисту петь в хоре. Выступающий соло обязан иметь другую психологию. Всё больше и больше склоняюсь к квартету. Хотя играют вместе две скрипки, альт и виолончель, но я – лидер, ведомый, все следуют за мной. Пора заняться этим всерьёз, тем более наши аспирантки уже объединились, но чисто женский коллектив публика серьёзно не воспринимает.

По неопытности я полезла к нему со своими примитивными советами.

– Смотреть свысока на коллег неразумно, возникнут обиды и зависть, полезнее иметь больше друзей.

Дон скорчил презрительную мину.

– Глупая задача – нравиться всем. И здравый смысл мне не указ. Ницше писал, что разум есть подрывающая жизнь сила.

Оспаривать доводы автора «Рождения трагедии из духа музыки» показалось мне неуместным. Но Дон добавил:

– В искусстве важны только эмоции и воображение. Логика убийственна.

Я горячо воскликнула:

– Но речь идёт о жизни!

– Моя жизнь и есть искусство.

24 августа.

Размеренное течение воспоминаний прервалось почти на два недели: неожиданно, без предупреждения, из Франции приехала Катенька с мужем и младшей дочерью Мадлен. Это такая редкость, такая радость. Праздник.

Мы не виделись лет десять, и за это время моя драгоценная девочка приобрела морщины на лбу, гармошку на верхней губе и скукоженный подбородок. Кожа напоминает лежалый фрукт. Рановато. На меня в этом возрасте мужчины заглядывались, а у неё камни в желчном пузыре, гастрит, дуоденит, тромбофлебит и прочее, но по-прежнему тянет на себе образцово ухоженный дом и большую семью. Она и здесь бросилась готовить, убирать, фыркая, что везде такая грязь, такая грязь – за месяц не отмоешь! Нина обиженно поджала губы. Чтобы избежать скандала, я отпустила домработницу в оплаченный отпуск, и та уехала к родным в Молдавию.

Дочь занимается хозяйством и сидит возле меня, а Пьер с Мадлен ездили смотреть Красную Поляну, Розу Хутор, олимпийские объекты, поднимались на канатке выше гор. Муниципальный пляж игнорируют: их удивляет грязное море, переполненные мусорные баки и отсутствие стационарного туалета, в переносной мог рискнуть наведаться только человек недюжинного мужества. «Какой же это курорт?», брезгливо вопрошает Пьер, привыкший к благоустроенному Средиземноморскому побережью. Ему скоро на пенсию, но он пока ещё работает и ведёт домашнюю бухгалтерию. Катя подрывает финансовый порядок: она увлечённо лечится, делает дорогую диагностику, стоимость которой страховка не покрывает. Любит подробно рассказывать о врачах-дураках, сомнительных диагнозах, таблетках и процедурах. «И зачем назначать, если всё равно не помогают?» – возмущается она. Лицо Пьера становится отрешённым.

Они подхватили друг друга в туристической поездке, как подхватывают грипп – с высокой температурой и бредом. Перебивая друг друга, рассказывали, что нашли наконец свою мечту. Наверное, уже позабыли. Начала выветриваются из памяти задолго до конца.

Меня зять с первого знакомства недолюбливает. Чувствую это по мелким штришкам, случайным деталям, которые важнее, чем явное противление. Почему недолюбливает? Трудно сказать. Думаю, он тоже не знает, для него я слишком другая.

Ночевать Катя устроилась в моей зимней спальне, Пьер и внучка – в гостиной на диванах. Дочь заявила, что и у себя дома спит с мужем в разных комнатах: он храпит, а у неё бессонница. Я настораживаюсь: зять в том скользком возрасте, когда мерещится, что юное женское тело способно вернуть неутомимость молодости. Но молчу, в конце концов, это чужая территория. Моё замечание будет выглядеть не менее претенциозно, чем слова Крокодилицы по поводу нашей с Доном второй кровати: «Зачем тогда замуж выходить?»

Ночью внезапно просыпаюсь от страшного открытия: что-то там в мозгу перекрестилось, замкнулось и созрел вывод, что муж Катю больше не любит! Вряд ли он со своим мягким характером и занятостью завёл кого-то на стороне. Но не любит! Устал. Когда жена целует Пьера, его лицо не отвечает – не размягчается, не добреет, а застывает в безразличии. Её указания и просьбы он выполняет с выражением человека, которому некуда податься. Научился поводить плечом – небрежно-снисходительно. К тому же у них противительный блок с дочерью, которая уже вырвалась из-под жёсткой материнской опеки и постоянно ей грубит, не умышленно, а в силу возраста. Знакомая дорожка!

Не знаю – хорошо или плохо, что Катя ничего не замечает. Слишком долго была полновластной хозяйкой, не позволяла, чтобы ей перечили, и чувство опасности атрофировалось. По собственной инициативе Пьер из сладкого рабства никогда бы не выбрался, она его просто вышибла, а Мадлен подхватила.

Праздничное настроение сразу улетучилось. До утра я терзалась этой новой печалью, зная, что помочь ничем не могу. Поздно спохватилась. Теперь, вместо того, чтобы радоваться и отдыхать сердцем, придётся врать и казаться. Бедная девочка! Надеюсь, ей хватает ума не пренебрегать близостью с мужем. Господи, оборони моё дитя от разочарований!

Всю неделю не показываю, что расстроилась, стараюсь не думать о своём открытии. Так всем спокойнее. И они уехали, каждый в индивидуальном коконе. Моё одиночество стало лишь зубастее, и я вернулась к своим баранам, то бишь, к воспоминаниям.

Итак, Дон приступил к практическому осуществлению давней идеи и начал искать музыкантов, что оказалось совсем не просто. Нужны хорошие исполнители, которые, не отступая от авторской задачи, умеют свободно трактовать традиции. К тому же это должны быть характеры совместимые, как у космонавтов. Предстоит подолгу жить вместе, подчиняясь первому скрипачу, и делить и без того невысокие гонорары на четыре части.

Дело осложнялось тем, что педагоги не приучали студентов к кропотливой работе в ансамбле, единству технических приёмов игры, тем более звуку и стилю, близко стоящим к рафинированной квартетной манере. Правда, в двадцатые годы при Московской консерватории существовал вскоре благополучно почивший класс квартетной игры, где широко использовались наработки известного венгерского скрипача и композитора, квартетного теоретика Иоахима. Следуя моде, создавались квартеты имени Ленина, Глазунова, Страдивари, при музыкальной студии МХАТа и даже на Соликамском калийном комбинате.

Потом всё затихло и только в середине XX века камерные струнные оркестры стали расти, как грибы, а квартеты вышли в большие залы. Это было откровение, прелесть забытого. Когда-то музыку для квартетов сочиняли великие Паганини, Гайдн – у него больше всего квартетов – 68, Моцарт, Бетховен, Шуберт и продолжили наши современники – Глиэр, Мясковский, Шабалин, Шостакович, Прокофьев. Следовательно, как музыкальная форма квартет востребован, считал Дон. Одно время этот жанр называли элитарным, предназначенным для гурманов. Барочная музыка писалась в стиле «блестящего» квартета с эффектной, сложнейшей партией первой скрипки. Остальные исполнители – лишь окружение. Самодостаточный Дон с особым интересом изучал не прижившуюся практику норвежца Булля, когда первый скрипач стоит на эстраде, а трое