Корова (сборник) - Наталья Горская

Но ходить отец так и не смог. Зато начал от скуки читать: других дел всё равно нет. Людмила стала ему книги из библиотеки носить да покупать журналы и газеты «для думающих», а не «для резвящихся», как отец обозначил. Вот тут-то и началась благодатная жизнь. Дома тихо, мирно, уютно. Ничего не разбито, нигде не нагажено, отцовы друзья не валяются, не матерятся, на ножах друг с другом не дерутся и о своих «подвигах» дурным голосом не орут. Друзья отца вообще как-то сразу забыли дружбу и исчезли. Выяснилось, что кроме посиделок вокруг бутылки их ничего не связывало: ни взаимная симпатия, ни общность интересов, ни духовная близость. Как только бутылка – главный компонент такой «дружбы» – исчезла из их компании, развалилась и сама компания. Даже не навестили ни разу, не поинтересовались, как идут дела у их бывшего собутыльника. Да это и к лучшему, потому что такие «друзья» на женский взгляд хуже врагов. Хотя, что может понимать женщина в сложных хитросплетениях сурьёзной мужеской дружбы?

Отец стал жену и дочь называть по имени, чего давно за ним не замечалось. То ли подействовало, что он при падении головой стукнулся, то ли чтение хорошей литературы повлияло. Так хорошо в доме стало, что даже хвастаться боязно: как бы не сглазить. У других-то такого рая не наблюдалось, разве только у соседей сверху мать умерла при очередном энцефалопатическом припадке. Дети её сначала облегчённо вздохнули, а потом старший сын-студент внезапно тоже запил, институт забросил и в бомжи подался. Наследственное.

Людмила купила отцу подержанную кресло-каталку, и стала гулять с ним в парке рядом с домом. Иные счастливые бабы с детьми и внуками так гуляют. В парке она всегда встречала красивую молодую женщину с детьми. Не местная. Откуда-то с юга: то ли армянка, то ли азербайджанка, а может и чеченка – кто их разберёт. Всегда хорошо одета: зимой то в одной шубе, то в другой, летом в длинных, красивых, по-восточному пёстрых платьях. Царица да и только! И звали её необычно – Аида. Вся такая гибкая, неспешная, с длинной чёрной косой и большими тёмными глазами. Взгляд такой спокойный, умиротворённый и, как ещё говорят, исполненный внутреннего достоинства. Сразу видно, что такая баба сама за мужиками бегать не будет и завоёвывать их любовь и внимание к себе любыми способами. Наши-то не такие, сравнивала про себя Людмила тех и этих. Наши вечно беспокойные, тревожные, неуверенные ни в себе, ни в завтрашнем дне. А уж меньше всего уверенные в своих сожителях, если таковые у кого имеются. Смотрят на них с одинаковым для всех выражением: «горе ты моё луковое» или «наше чудо в перьях». А гори и чуды словно специально делают всё возможное, чтобы и дальше поддерживать этот имидж в женских глазах. Так проще жить, должно быть? Всё время у этих горь и чуд что-то да заплетается: то язык, то ноги, то всё вместе взятое. Копии героев из рекламных роликов девяностых, на которых они и выросли: разухабистые и шумные в мужских компаниях, где непременно есть выпивка, и совершенно потерянные в семье, словно бы случайно там очутились и ищут любой повод, чтобы выбраться «из этого ада». Их бабы всё время с сумками, с авоськами в вечном поиске пропитания для семьи.

Другая крайность современных русских женщин – агрессивные пофигистки, считающие себя деловыми неизвестно в каком деле и презирающие хозяек авосек и «горь луковых» вместе с «чудами в перьях». Одеты всегда по-летнему даже в метель и мороз: то пупок торчит, то вся поясница открыта, то ноги во всю длину обнажены, то ещё какой-нибудь кусочек тела. Дабы поймать на него свой кусочек счастья и потом дико недоумевать, почему привязалось какое-то… горе луковое! Никак понять не могут, что на их тщательно продуманную игру «мне всё пофиг» и «мне никто не нужен» именно такие лучше всего и нерестятся. А может, не всё им так уж и по фиг? Может, не всё так и безнадежно?..

А эта Аида плевать хотела и на самодостаточность, и на деловитость, впрочем, как и на авоськи тоже. Зачем бабе это про себя выдумывать, если она любима и счастлива? Такая молодая, а уже с четырьмя детьми! Один в коляске, а трое идут рядом. Все ухоженные и спокойные, как и мать. Людмила ей в какой-то степени завидовала белой завистью. Иногда видела, как встречал Аиду с прогулки её муж. Именно муж, а не вольный какой трахаль, который до пенсии не готов стать мужем, а уж тем более отцом. Всегда трезвый и серьёзный такой мужчина: сразу видно, что всё в семье на нём держится. Не на словах, а на деле. Хотя Людмилины подруги считают, не дай бог связаться с мужиком, на котором всё будет держаться. Якобы такие мужчины склонны демонстрировать жене своё превосходство и при каждом случае даже в присутствии посторонних опускают её ниже плинтуса. Но Аида не была похожа на ту, которую делают ниже плинтуса, тем более при посторонних. Чувствовалось, что она в своём муже уверена и так же уверена в завтрашнем дне.

Самой Людмиле-то уже под сорок – возраст для женщины в России очень непростой. Так-то ничего ужасного, но исторически сложилось, что в этом возрасте русская баба уже считается старухой, а её ровесники мужчины и вовсе куда-то выпадают из жизни по «уважительным» с их точки зрения причинам. Русские бабы и в самом деле раньше быстро старели от ежегодных родов, таскания воды с колодца, работы в поле и прочих «прелестей» бабьей жизни, которыми так восхищался поэт Некрасов. Тот каторжный быт местами уже канул в Лету к радости самих баб и к сожалению многих поклонников того женского образа, который и в огонь войдёт, и коня на скаку затормозит, и совершит ещё чего-нибудь этакое брутальное, чтобы сильному полу было на что лениво поглазеть с завалинки под лузганье семечек и бурное обсуждение. Но генетическая память, что при такой эксплуатации женщина быстро превращается в развалину годам к тридцати, осталась. Хотя и сейчас можно встретить такие объявления о знакомстве: «Ищу энергичную женщину. Кратко о себе: десять гектаров огорода, два сарая, три коровы, четыре козы, пять поросят…». Многие нуждаются не в жёнах и даже не в возлюбленных, а в работницах и добытчицах. Поэтому двадцатилетняя девка в таком климате уже на выданье, а для тех, «которым за…», надежд на личное счастье остаётся всё меньше и меньше.

Людмила в какой-то момент почувствовала, что пропало прежнее желание подгонять время, и мысли «когда же я вырасту и повзрослею?» сменились на «Господи, как же летит время!» и «Остановись мгновенье… ну, хоть на… мгновенье!». День рождения перестал радовать и превратился из праздника в подобие сухого отчёта к завершению ещё одного года жизни: свою судьбу так и не встретила, замуж так и не вышла, ребёнка так и не родила. И появилось неведомое доселе чувство, что сами годы стали проходить с ужасающей быстротой, прямо хоть за хвост их хватай! Щёлкают, как на счётчике в такси, не затормозить! И знающие люди говорят, что дальше они будут нестись ещё быстрее, так как «чем дольше живём мы, тем годы короче…». Только вчера дни тянулись медленно, а сегодня такое чувство, что буквально несколько минут тому назад было утро, и вот уже вечер. И опять ничего не сделано из того, что хотелось бы сделать, потому что время понеслось куда-то без оглядки. А хочется, чтобы как в юности один день тянулся вечность…

Возникла какая-то неизлечимая тревожность за ускользающее время. Сделалось досадно, что молодость нельзя удержать никаким молитвами, просьбами, заклинаниями. И в этом главная печаль мира. После тридцати не все чувствуют старость. Когда медицина добилась большей продолжительности жизни, тридцать лет перестали быть старостью, но Людмила помнила, как в фильме «Труфальдино из Бергамо» одна героиня пела: «Жить осталось так мало: мне уже семнадцать лет». Всё-таки присутствует какой-то атавизм, который напоминает, что жизнь ограничена. Она ещё не пахнет разложением, смертью, отчаянием, но давит осознанием, что почти ничего не осуществлено из мечтаний юности. Ведь юность дана человеку для мечты, планирования жизни, а затем наступает пора реализации мечты, когда всесокрушающий дух молодости и юношеская революционность сменяется консерватизмом, а желание познавать жизнь сменяется выводами и предложением решений.

Какие выводы и решения были у Людмилы? Среди бывших собутыльников отца, правда, были кандидаты в женихи. Был такой Федька, который года три назад умер от полного разрушения печени. Людмиле даже его мать намекала: хватай его, пока совсем не скурвился и ещё хоть какой-то товарный вид имеет, да и жени на себе, пока не протрезвел, собака страшная. Людмила и собралась было с духом, но в какой-то момент ясно поняла, что ещё одного пьяницу и дебошира в семье она не переживёт. Да и свою мать жалко: ей-то за что всё это?

Потом Федьку делили между собой две молодые девки из соседнего квартала и какая-то беременная баба с окраины города, даже за патлы друг друга таскали прямо во дворе. У бабы после драки выкидыш случился, зато вскоре «понесла» одна из девок. Федька очень гордился своей востребованностью и бурно обсуждал с товарищами «этих шлюх». Мотался от одной к другой и до третьей. Его «невесты» так дорожили этой симпатией, что потакали во всём, боясь потерять Федькино расположение. Две из них даже пить с ним начали. Одна-то быстро померла – слабая оказалась, как сокрушённо сетовал сам Фёдор. А другая ничего, пила с ним на равных и пока живёт. Хотя никто в этой больной хрипящей старухе не признает теперь молодую бабу двадцати с небольшим лет.