Отказать Пигмалиону - Наталия Миронина

После таких прогулок он приходил домой тихий, подавленный, и Галя, догадывающаяся о причинах этого настроения, исчезала из поля зрения. Она боялась спровоцировать разговор, который мог бы еще больше убедить ее в этих тяжелых догадках. Жилось в их доме трудно. Напряженное одиночество вдвоем – это было то, во что превратилась их счастливая некогда семья. Упрямство двух характеров, подозрительность Гали и нежелание Вадима откровенно, по-доброму объясниться – все это оставило от отношений одну хрупкую скорлупу.

Иногда Вадим заезжал к Елене Семеновне. Та жила по-прежнему – работа, дом. Внешне она тоже не изменилась – красивая одежда, купленная когда-то в Инсбруке, была аккуратно сложена и спрятана в шкаф. Свое место заняли привычные серые тряпочки.

– Вам не понравилось, что мы тогда купили? – на правах друга семьи задал такой вопрос Вадим.

– Именно потому, что понравились, – отвечала Елена Семеновна, – пусть лежат.

Вадим так и не понял, как надо отреагировать на эти слова. Их разговоры сводились к одной теме – к Але. Здесь они чувствовали себя, как сообщники, как друзья, как родные люди. Вадим готов был бесконечно слушать об Алином детстве, ее успехах в школе, ее увлечении музыкой. Елена Семеновна, благодарная за такое внимание к дочери, теряла свою суровость и превращалась в приятную и умную собеседницу, не лишенную своеобразного чувства юмора.

– Вы ведь совсем другая, чем кажетесь на первый взгляд, – улыбался Вадим. На этой кухне он чувствовал себя уютно. Наверное, душу грел тот факт, что Аля, по которой он так скучал, провела здесь всю свою жизнь.

– Я и была другой. Когда-то. Потом так сложно было жить, и я так боялась ошибиться, что планки ставила низкие, которые перешагнуть было можно, не то что перепрыгнуть. А потом появились вы.

– Вы воспитывали Алю одна?

– Да, тяжело было. И мать-одиночка – это же клеймо. Ну если не клеймо, то не лучший факт в биографии. Но я не боялась разговоров. Я родила Алю от любимого человека, зная, что вместе мы не будем никогда. Это был сознательный шаг, сразу же определивший мою судьбу. Я ведь искусствовед по образование, а работала там, где позволяли как можно больше времени проводить с дочерью. Я вам сейчас что-то покажу.

Елена Семеновна принесла альбом и показала Вадиму небольшой групповой снимок. Люди, одетые по тогдашней моде: долговолосые мужчины в брюках-клеш, девушки в длинных ситцевых платьях и джинсовых юбках расселись на полу в большой студии. Окна под потолком освещают их лица. Вадим внимательно посмотрел на снимок:

– А где здесь вы?

– Вы совсем не светский человек! Даже не удосужились сообразить, что своим вопросом ставите меня в неловкое положение. Я так изменилась?

Вадим смутился, он действительно ни в ком не мог признать свою собеседницу. Еще раз пробежав глазами снимок, он зацепился взглядом за мужское лицо. Вот мужчина кого-то ему напоминал…

– Вот это я! – Елена Семеновна указала на девушку за плечом того самого человека, который показался Вадиму знакомым.

– Вы?! – Вадим не сдержал удивления. Со снимка на него смотрела красивая девушка. Она только чуть-чуть напоминала Алю. У Али лицо было мягче. А у молодой Елены Семеновны характер читался во всем – и в глазах, и в позе, и в улыбке.

– Да, это я. Аля родилась через девять месяцев после того, как был сделан этот снимок. Все, отдавайте мне его. Спрячу подальше, а то одно расстройство… Столько лет прошло…

– Двадцать один год уже, – машинально ответил Вадим. Он почему-то чувствовал себя разбитым, еще какая-то глухая тревога, мучившая его с утра, превращалась в раздражение и злость. Даже всегда успокаивающая беседа с матерью Али не помогла.

– Извините, я поеду, устал.

Елена Семеновна проводила его до двери:

– Вы когда Алечку увидите?

– Я даже не знаю. – Вадим с некоторых пор не любил этот вопрос. – Дела в Москве никак не отпускают…

Вадим не мог сказать, что ему тяжело видеть Алю, влюбленную в другого мужчину, интересного и состоятельного. И уж точно соперничать с ним Вадим не может. Он помнил еще ту сцену с поцелуем Тенина и Али. В их позах и жестах он увидел уже зарождающуюся страсть, которой помешать был не в силах.

– Вадим, не морочьте мне голову. Если что-то вас беспокоит, можете мне сказать, подумаем вместе. Я переменила к вам отношение очень давно. И не из-за денег, которые вы тратите на Алю и которые потратили на меня. Я знаю, что вы открыли счет на мое имя и кладете туда каждый месяц неплохую сумму. Мне же из банка звонили, просили за процентами зайти.

– Зайдите, и поскорей, – нашелся Вадим, – а то инфляция, сами знаете.

– Спасибо, но люблю я вас не за это все, а за то, что вы поверили в мою дочь. За то, что вы – порядочный мужчина. Вы понимаете, о чем я говорю?

– Понимаю, но все эти достоинства – часть моего бизнеса. Если будет по-другому, то мой бизнес будет называться иначе. Спасибо вам. Я заеду на днях, может, даже завтра.

– Буду вас ждать. – Елена Семеновна совсем по-матерински поцеловала его в лоб.

Всю ночь Вадиму снились кошмары. Они не имели сюжета, смысла, а главное, были черно-белыми, отчего становились особенно зловещими. Во сне он кого-то уговаривал добавить желтой краски, помыть кисти, разбавить белила… Проснулся Вадим в поту. «Господи, занимаюсь музыкой, а снятся мольберты! – Он долго лежал, открыв глаза, прислушиваясь в дыханию Гали. – И она бедная, и я несчастный, только Аля, наверное, счастливая! Так, наверное, и должно быть, не всем же счастье! Заеду сегодня к Елене Семеновне, а то вчера совсем невменяемый был!»

И он заехал. И задал вопрос, который мучил его весь прошлый вечер, снился в виде кошмара ночью и днем неотступно преследовал.

– Елена Семеновна, можно я еще посмотрю вчерашнюю фотографию? Пожалуйста, очень вас прошу. – Что-то прозвучало в его голосе такое, что мать Али встала и принесла альбом.

– Скажите, кто это? – Вадим указал на мужчину, которого приметил вчера.

– Почему вы спрашиваете?

– Он мне кого-то напоминает, а кого – понять не могу. Прямо-таки заноза…

Елена Семеновна молчала, она смотрела в альбом и, казалось, принимала решение. Наконец она подняла глаза и произнесла:

– Он вам напоминает Алю. Как ни абсурдно прозвучит эта фраза. Это ее отец.

Вадим присмотрелся – да, было что-то общее, сейчас он тоже это понял, но успокоения не наступило. Лицо было знакомо не только Алиными чертами.

– Пожалуй… – Уловив растерянность в его голосе, Елена Семеновна вышла в другую комнату и вернулась с завернутой в газету книгой.