Новый Мир ( № 8 2005) - Новый Мир Новый Мир

В этих историях, надо заметить, присутствуют не семь основных персонажей и даже не восемь — считая вездесущего Антона Павловича, а девять. Исследовательница не самоустраняется как изыскатель, а действует как романный герой. То воздает “по справедливости”, как судия, то “благомыслит”, как Кифа Мокиевич (и Павел Егорович), то суетится по хозяйству, как Коробочка, то старается уточнить, “кто с кем”, как собиратель светской хроники. В ее “караване историй” этот личный сюжет — “история” чуть ли не главная, тянущая за собой весь мемориальный обоз. Чеховы, с их текстами и рисунками, упираются иногда, а что поделаешь — идут…

Однако... Эта книга — полезный вклад в популяризацию чеховедения, она поспособствует росту интереса к чеховским местам и чеховским музеям, что совсем не лишне в наши (как всегда) тяжелые времена.

Анна Фрумкина.

1 См.: Разумова И. Родословие и семейные истории России. — В кн.: «Семейные узы. Модели для сборки». Сб. статей. Кн. 1. М., 2004, стр. 92, 93.

2 «Вокруг Чехова». М., 1990, стр. 118.

3 “Чехов в воспоминаниях современников”. М., 1986, стр. 232, 235.

4 Чехов М. П. Вокруг Чехова. М., 1964, стр. 307 (из комментария С. М. Чехова).

5 Качество представления текста очень высокое. Как уже отмечено, научный аппарат до щегольства велик, солиден, респектабелен. Есть, конечно, погрешности: не Муйжейль (стр. 393), а Муйжель ; не Кузьмин (стр.178), а Кузмин ; не “плакательный” платок (стр. 274), а “плакальный” и т. п.

6 Александр — не только известный в свое время журналист. “Святочные рассказы Седого хороши”, — сказал как-то Павел Егорович (Кузичева отметила это с иронией). И впрямь: на протяжении 1890-х годов сборники святочных рассказов А. Седого (Александра Чехова) переиздавались не раз. Кроме того, написанный им “Исторический очерк пожарного дела в России” (СПб., 1892) был первой за сто лет, вплоть до 90-х годов ХХ века, и едва ли не единственной книгой на эту тему, что отражено в современных исторических работах и библиографиях. Но об этих достижениях Александра у Кузичевой едва упомянуто. Его научные увлечения и домашние эксперименты кажутся ей нелепыми игрушками.

7 Собрана ли где-то и кем-то книжная и журнальная графика Николая, как того хотел Антон Чехов, исследована ли? Бесследно ли пропали картины Николая, упомянутые разными мемуаристами, но не попавшие в музеи Чехова? Ответ мне неведом.

8 Журнал для детей, который почти единолично и, судя по всему, успешно издавал Михаил Чехов в течение десяти лет, вошел в историю дореволюционной детской периодики. Проза Михаила переиздавалась в советское время дважды — в 1969-м (тираж 100 000 экз.) и в 1986-м (200 000 экз.). У Кузичевой об этом нет ни слова.

9 Это отношение к творчеству невольно (или намеренно) подчеркнуто в изящном оформлении книги: коричнево-белый колорит иллюстраций уравнивает в значении фотоснимки давних лет, любительские акварели Михаила, этюды Марии, картинку тушью Павла Егоровича и профессиональную масляную живопись Николая.

Социологическая вивисекция мистического тела

Николай Митрохин. Русская Православная Церковь. Современное состояние

и актуальные проблемы. М., “Новое литературное обозрение”, 2004, 648 стр.

"Форма человеческой общности”. В библиотеке журнала “Неприкосновенный запас” вышел фундаментальный труд Николая Митрохина. Автор и раньше обращался к реалиям, сложившимся в “самой крупной религиозной организации на постсоветском пространстве” (как сказано в его предисловии), то есть Русской Православной Церкви Московского Патриархата, особенно к тем сторонам ее жизни, которые никогда не попадают в “официальную” церковную хронику. Известны его достаточно нашумевшие книги: “Епископы и епархии Русской Православной Церкви” (М., 1997) и “Экономическая деятельность РПЦ и ее теневая составляющая” (М., 2000). Рассматриваемая нами книга, пока последняя и всеобъемлющая в этом ряду — охватывающая практически все (кроме собственно мистической) стороны жизни русской Церкви в наше время. Здесь и непростые темы “канонической практики”: взаимоотношения епископата и клира, мирян и духовенства, а также механизмы принятия решений в самой Патриархии, — даже названы и охарактеризованы самые влиятельные иерархи. Определены, с известной долей условности, “партии” внутри духовенства, образованные по идейным мотивам (хотя идейные мотивы — не единственные). В книге также рассмотрены взаимоотношения Церкви с обществом и государством, различными светскими институтами.

Все эти темы достаточно острые, порой скандальные, — к последним, например, относятся финансы и гомосексуализм в среде духовенства. Сенсационна сама возможность говорить о Русской Православной Церкви как о социальном субъекте или, скорей, как о социальном пространстве, в то время как Римско-католиче-ская Церковь уже давно находится в самой гуще политической истории и обросла соответствующими литературными образами: властолюбивые кардиналы, хитрые папы, похотливые священники, миссионеры, которые действуют заодно с колонизаторами или реакционерами… Русская Православная Церковь была обойдена такого рода вниманием: в синодальный период — из-за ее слияния с государством, в советский — потому что она была не столько субъектом, сколько объектом насилия системы. В новейшее время, в период безраздельного господства коммунистической идеологии, она прошла путь гонений, грубого давления и унижений со стороны власти. Сейчас уже гонений нет. Более того, Церковь вышла из советского периода в ореоле мученичества. Исповеднический подвиг духовенства и мирян наделил ее высочайшим авторитетом, в том числе и среди атеистов или людей других вероисповеданий. Однако уже пришло время дать ответ на вопрос, что удалось сделать за время вероисповедной свободы, как использовались новые возможности, на каких началах, уже без “уполномоченных” и тотального контроля КГБ, построена церковная — приходская и епархиальная — жизнь. Что и как исполнено в деле миссии, просвещения, благотворительности и духовного окормления верных. Все это, конечно, внутрицерковные вопросы, для автора же они представляют внешний исследовательский интерес, при том что книга не лишена полемичности, пристрастности. Между тем Православную Церковь в России невозможно отделить от общества. В этом отношении книга Митрохина, равно как и предыдущие его труды, — это не только плод социологических штудий, но и предъявление счета постсоветского общества, точнее, определенной его части к Церкви. Насколько оправдан ее высокий авторитет как “института”, насколько ее нынешнее состояние соответствует ее исключительному значению для русской истории и русской культуры в прошлом.

Так вот, предвосхищая впечатление читателя, можно сказать, что в целом факты и наблюдения, представленные автором в жанре социологических описаний, порой сухих, порой гротескных, рисуют картину нравственной нищеты церковной жизни в нашей стране, — и это на фоне всех “золотых куполов”, “возрожденных обителей”, торжественных процессий, фестивалей, “православных ярмарок” и прочих внешних успехов, о которых автор пишет довольно подробно и дотошно. Автор, следует сразу оговориться, не православный и не христианин. Правда, оставаясь в роли беспристрастного ученого, оперирующего социологическим аппаратом, Николай Митрохин нигде не говорит о своем отношении к вере и христианству. Но некоторые обороты его речи слишком напоминают язык антирелигиозной литературы 20 — 30-х годов прошлого века. Даже невинная банальность, с которой автор начинает свой труд: “Религиозные организации являются одной из древнейших форм человеческой общности…” — заставляет поморщиться. Язык книги склоняет к тому, чтобы видеть в авторе скорей атеиста, чем даже агностика. Однако, как ни неприятно это членам Церкви, у любого есть право исследовать любое явление исходя из собственных научных подходов и использовать собственную терминологию. К сожалению, никто из православных не понес труд исследовать внутреннюю жизнь Русской Православной Церкви с точки зрения социологии1, хотя критически относящихся к нравам и реалиям Московского Патриархата среди духовенства и мирян достаточно. Поэтому работа Митрохина, видимо, надолго останется незаменимой. Она насыщена малодоступными цифрами и фактами, которые еще не были собраны и подвергнуты социологическому обобщению, ссылками, которые до этого были разрознены, меткими характерными наблюдениями. Источники последних — в основном сами члены Церкви. В “Предисловии” автор выражает “огромную благодарность” “тем людям Церкви, которые в той или иной степени знали о замысле книги, но не отказывали в помощи”. Несмотря на обилие негативной и разоблачительной фактуры, чувствуется, что за сбором данных стояло подлинное человеческое общение, взаимопонимание и взаимоуважение исследователя и источника. Можно предположить, что очень многие члены Церкви были рады возможности высказаться о наболевшем, и их нелукавство перед лицом нехристианского мира свидетельствует о силе их веры. И делает честь такту самого интервьюера.