Путешествие вокруг света - Георг Форстер

Чтобы немедля воспользоваться хорошим настроением Ахеатуа, капитаны с несколькими офицерами, а также доктор Спаррман, мой отец и я на другое утро отправились на берег. Один из оставшихся переночевать на борту индейцев по имени Опао показывал нам дорогу. Он посоветовал идти вверх по течению реки, из которой наполнялись водой наши бочки. Пройдя этой дорогой около мили, мы встретили толпу людей. Верхний край одежды у всех был спущен, чтобы обнажить плечи,— знак почтения, который оказывался только королю. Поэтому мы предположили, что он где-то поблизости, и вскоре нашли его среди толпы. Он восседал на большом, сделанном из крепкого дерева стуле, который носил за ним один из его слуг. Ахеатуа вспомнил капитана Кука, едва его увидев, и тотчас освободил ему место на своем кресле, а капитан Фюрно и остальные устроились на больших камнях. Как только мы присели, индейцы столпились вокруг так тесно, что скоро нам стало жарко, и королевским слугам пришлось ударами оттеснять людей, чтобы нам было чем дышать.

О-Ахеатуа, король О-Таити (Малого Таити, называемого обычно Теиаррабу), был юноша лет семнадцати-восемыадцати, хорошо сложенный и ростом уже 5 футов 6 дюймов, хотя он, похоже, еще продолжал расти. В чертах его лица было что-то мягкое, но невыразительное, во всяком случае, при первой нашей встрече на нем читался только страх и недоверие, что, разумеется, свидетельствовало не столько о величии, сколько о нечистой совести человека, незаконно получившего власть. Цветом кожи он был светлее своих подданных; у него были гладкие длинные светло-коричневые волосы, на конце рыжевато-желтые. Все его одеяние в тот раз состояло из широкого полотнища (марро) из тончайшей белой материи, достававшее до колен. Голова и остальная часть тела оставались непокрытыми. По обе стороны от него стояли вожди и знать, выделявшиеся крупным, тучным телосложением — преимущество, которым этот класс людей обязан своему ленивому образу жизни и обильной пище. У одного из них была странная татуировка, какой мы прежде не видели: его руки, ноги, бедра и бока почти сплошь были покрыты черными пятнами различной формы. Этот мужчина, которого звали Э-Тие, отличался особенно крупным телосложением и, похоже, был особенно приближен к королю-эри, который почти по любому случаю обращался к нему за советом. Король на своем стуле, или троне, держался куда более важно и чопорно, чем можно было ожидать от человека его возраста. Такая нарочитая, заученная манера поведения, вероятно, должна была придать большую торжественность нашей аудиенции. При дворе каких-нибудь древнефранкских государей этому наверняка воздали бы должное; на Таити же мы не ожидали такого маскарадного притворства.

После первых приветствий капитан Кук подарил Ахеатуа кусок красной ткани (бязи), покрывало, широкий плотничий топор, нож, гвозди, зеркало и бусы. Мой отец преподнес ему подобные же подарки, в том числе султан из ярко-красных перьев, прикрепленных к витой проволоке или шпильке. Эту вещь его величество оценил особенно высоко, да и все собравшиеся испустили громкое «о-вэ!» — возглас изумления и восхищения. Затем король спросил про господина Банкса, о котором до него справлялся Туахау. Он поинтересовался также, долго ли мы намерены здесь оставаться, и дал при этом понять, что был бы доволен, если бы мы задержались на пять месяцев. Капитан Кук отвечал, что вынужден отплыть отсюда незамедлительно, ибо не может получить вдоволь продовольствия. Тогда король ограничил свое пожелание одним месяцем, наконец, пятью днями. Капитан Кук повторил то же, что и раньше, и тогда Ахеатуа обещал назавтра прислать нам свиней. Подобные обещания мы слышали уже не раз, но ни разу они не исполнялись. Поэтому мы опять не придали его словам никакого значения. Теиаррабу мало походил на совершенное государство, и мы давно убедились, что сердечность и доброта среднего сословия, которое оказывало нам гостеприимство и множество всяких благородных услуг, ни в малейшей мере не позволяли судить об образе мыслей двора и придворных с их показной блестящей вежливостью, собиравшихся лишь кормить нас пустыми обещаниями, но исполнение их постоянно откладывать.

Во время этой беседы окружавшие нас простолюдины, коих набралось человек пятьсот, шумели так громко, что не слышно было собственных слов. Слугам короля приходилось поэтому не раз кричать «Маму!» («Тихо!») и подкреплять этот приказ увесистыми ударами палок. Увидев, что капитан Кук отнюдь не намерен затягивать срок своего здесь пребывания, эри, поднялся и сказал, что хочет проводить нас до берега, куда его слуги должны были нести его стул и полученные им подарки.

Он уже не заботился о важности, которую напустил на себя во время аудиенции, и всю дорогу весьма по-свойски беседовал с нашими матросами. Меня он попросил назвать ему по именам всех людей с обоих кораблей, которые находились на берегу; его также интересовало, есть ли у нас на борту женщины, и, когда я ответил, что нет, его величество в приступе благодушия предложил выбрать из числа дочерей его страны, что было воспринято как чистый комплимент.

Вскоре мы подошли к хижине с тростниковыми стенами. Король сел в их тени. Мы тоже укрылись там от солнца, до сих пор прятавшегося за облаками. Потребовав кокосовых орехов, он заговорил о пахие но пеппе, то есть испанском корабле, про который впервые поведал нам Туахау. Согласно его рассказу, корабль пять месяцев назад прибыл в Ваиуруа и пробыл там десять дней. Он добавил, что капитан велел повесить четверых своих людей, пятый же избежал наказания. Мы долго расспрашивали об этом европейце, которого они называли О-Пахуту) но ничего не смогли из него вытянуть. Заметив, что мы так интересуемся этим человеком, придворные льстецы его величества стали нас уверять, что он умер. Потом мы узнали, что в то самое время, которое назвали нам индейцы, дон Хуан де Лангара и Хуарте, вышедший из Кальяо в Перу, посетил Таити; про обстоятельства же его путешествия до сих пор ничего не известно.

Пока мы отдыхали в этом доме, Э-Тиэ (Эти), толстяк, которого мы сочли ближайшим советником короля, спросил нас, есть ли в нашей стране бог (эатуа) и поклоняемся ли мы ему (эпуре). Мы ответили, что признаем единого бога, который все сотворил, но является невидимым, и что у нас также в обычае обращать к нему свои просьбы и молитвы. Он, казалось, очень этому обрадовался и повторил наши слова с некоторыми, надо полагать, пояснительными добавками своим землякам, сидевшим поблизости. Затем он снова обратился к нам и, насколько мы могли понять, сказал, что представления его земляков в этом вопросе совпадают с нашими. Действительно, многие сведения подтверждают, что это простое и единственно верное представление о боге было известно во все времена и во всех землях и что запутанные учения о нелепом многобожии, встречавшиеся почти у всех народов земли, были только уловкой лукавых умов, заинтересованных в распространении подобных заблуждений. Видимо, жажда власти, похоть и лень навели бесчисленную толпу языческих священнослужителей на дьявольскую мысль сковать и ослепить умы народов суеверием. Им было нетрудно осуществить сей замысел еще и потому, что человек по природе склонен к чудесному; только это и объясняет, почему подобные предрассудки столь глубоко и прочно укоренились в системе человеческих знаний, что они и поныне еще в чести и что немалая часть рода человеческого в этом вопросе все еще позволяет грубейшим образом себя обманывать[269].