Ворон и роза - Сьюзен Виггз

— Ты плачешь. Я сделал тебе больно. Прости, — Дэниел виновато посмотрел на распластавшуюся под ним хрупкую фигурку.

Она коснулась его щеки:

— А у тебя такой вид, словно ты тоже собираешься это сделать.

С улицы донеслись голоса солдат, патрулировавших темные улочки деревни. Сквозь ставни прорывался теплый ветер, надувая парусом шелк занавесок. И Лорелея вдруг ощутила, что они с Дэниелом больше не принадлежат окружающему их миру.

Во второй раз, когда он занимался с ней любовью, она была уже в этом уверена.

День был ясный, но Лорелее казалось, что ее окутывает невидимая другим мягкая розовая дымка.

Сидя рядом с Дэниелом в ожидании прихода Бонапарта, она не обращала внимания на безумную суматоху в лагере, погруженная в воспоминания о прошедшей ночи.

Любовь Дэниела преобразила ее. Лорелея поняла, что брак — это больше, чем законное положение жены, даже больше чем клятвы, произнесенные перед Богом. Это состояние души человека, поднимающее его на высокие вершины, наполняющее головокружительной силой и одновременно делающее слабой из-за своей незащищенности.

Всю бесконечную ночь он проделывал с ее телом такие вещи, которые должны были причинить боль, но вместо этого она испытывала неописуемый восторг.

Чувствуя легкое головокружение от пережитого, ощущая приятное поламывание в теле, Лорелея потянулась к руке Дэниела. Он на краткий миг сжал ее руку, безмолвно благодаря за волшебство их первой ночи, а потом отпустил. Дэниел беспокойно поглядывал в сторону большой палатки первого консула.

— Дэниел? — спросила она. — Как ты думаешь, зачем Бонапарт хочет с нами встретиться?

— Скоро мы это узнаём.

По его лицу промелькнула тень. Лорелея поняла, что ожидать хорошего не приходится.

Все еще находясь под властью новых ощущений, Лорелея осмотрелась вокруг. Госпиталь, защищенный от нападения черным флагом, опустел. В нем осталось несколько солдат, перенесших серьезные операции. Доктор Ларри и слышать не хотел, чтобы она приходила на обход этим утром, сразу после свадьбы.

Лорелея увидела почтовый фаэтон, запряженный свежими лошадьми, который окружали шесть вооруженных до зубов всадников. Где-то пели возничие, погоняя лошадей, впряженных в повозки с продовольствием и боеприпасами; шутили солдаты, заряжая свои мушкеты, готовясь к бою с австрийцами у Ивреа.

— Они выглядят такими уверенными, — сказала Лорелея.

— Потому что их ведет Бонапарт, — напряженным голосом ответил Дэниел. — Люди говорят, что на поле боя он один стоит сорока тысяч.

В палатке главнокомандующего началось какое-то движение. Полы палатки откинулись, и появился первый консул в сопровождении адъютантов. Наполеон Бонапарт казался выше ростом из-за чувства врожденной уверенности. Он посмотрел по сторонам и наконец, остановил взгляд на Дэниеле и Лорелее. Небрежно положив руку на эфес шпаги, он приблизился к ним.

Адъютант передал Дэниелу тяжелый кошелек и толстый пакет.

— Здесь находится ваша охранная грамота, особые приказы для доктора Лорелеи де Клерк Северин и записка для моей жены, — сказал Бонапарт. Он холодно улыбнулся и поправил перчатку: — Вы едете в Париж.

ГЛАВА 15

Париж. Июнь 1800 года

Почтовый фаэтон, покрытый шестидневной дорожной пылью, прогрохотал по мостовой под триумфальной аркой ворот Тюильри. Внутри экипажа Дэниел, раскинувшись на банкетке, разглядывал свою жену. Большую часть их изнурительной поездки Лорелея стояла на коленях на бархатном сидении и, откинув кожаный занавес и высунув голову, разглядывала мелькающие за окном пейзажи. Занятый тем же занятием Барри лаял на встречных собак, лошадей и прохожих.

Вид округлых, упругих ягодиц Лорелеи, которые покачивались в такт движениям экипажа, производил на Дэниела неизгладимое впечатление. Дэниел час за часом вспоминал всю их поездку: несколько часов беспокойного сна на постоялом дворе; еда, состоящая только из хлеба и сыра; короткие привалы у дороги в поле, заросшем маком; разговоры с сопровождающими их солдатами, которые следили за каждым их шагом, не оставляя без внимания даже тогда, когда они выходили по личным нуждам.

Дэниел оторвал взгляд от Лорелеи, но воспоминания не оставляли его. Их первая брачная ночь пробудила в ней бурю чувств. Никогда он не встречал женщину, настолько искреннюю в своей страсти, такую удивительно ненасытную в любви, такую Щедрую и отзывчивую на ласки. В пути она то висела в окне, бурно выражая свое восхищение великолепием маленьких, словно игрушечных, церквушек и убранством домов в небольших городках и деревнях, часто встречающихся на их пути; то, в следующее мгновение, уже сидела у него на коленях, обвив ногами его талию и выделывая в движущемся экипаже такие вещи, которые Дэниел даже и представить себе не мог.

Заниматься с ней любовью было настоящим праздником, полным милых приключений, нежности и даже юмора. Ее восторг, широко открытые от удивления глаза зажигали в нем страсть и желание защитить ее, заботиться о ней.

Дэниел мысленно сравнивал Лорелею с другими женщинами, с которыми ему приходилось встречаться интимно, — с женщинами, которые обожают опасность и риск, которых не удовлетворяет простота и нежность в любовном акте, которым необходимы пылкие страсти и эмоции. Дэниел сравнивал Лорелею с… Жозефиной Бонапарт.

Дэниелу приходилось сдерживать свои чувства к Лорелее. И причиной подобного воздержания, сам себе признался Дэниел, был страх. Любовь может сделать их очень уязвимыми. А в логове опасной хищницы, к которой их отправил Бонапарт, нельзя было расслабляться. Его забота о безопасности Лорелеи уже выходила за границы разумного. Все то, что касалось Лорелеи, разуму было неподвластно.

С беспокойством он выглянул в окно экипажа. Грубый деревянный забор вокруг Тюильри сменила железная витая решетка. На въездах с двух сторон дворца располагались караульные помещения, с установленными на них мемориальными досками. Надпись на одной пробудила в Дэниеле бросающие в дрожь воспоминания о том дне, когда он погубил свою душу: «10 августа 1792 г. во Франции была упразднена королевская власть. Она никогда больше не будет восстановлена».

Вдруг неведомая, злая сила швырнула его назад в прошлое, где все идеалы Дэниела Северина были растоптаны в пыли. Вместо ухоженной общественной площади он увидел двор, затянутый дымом, заваленный телами погибших; солдаты из швейцарской охраны с отчаяньем обреченных на смерть стреляли в него из мушкетов. Вместо тихого, построенного с итальянским изяществом дворца он увидел мрачное здание, переполненное завывающими, сошедшими с ума людьми, которые несли в Национальное собрание[20] швейцарские знамена, чтобы швырнуть — их в лицо пьяному, глупому монарху.