Китайская цивилизация - Марсель Гране

Лишь обладая какой-то частицей княжеской души, можно уметь хорошо одеваться, держать себя, говорить, быть мудрым и быть знатным. Знатен тот, кто ест много и есть умеет. Он доедает за вождем и должен быть тем сыт; только вождь обладает душой, способной с подчеркнутым презрением относиться к пище и удовлетворяться добродетелью жертвоприношений. Те, кто хвастались, что принадлежат к породе, в которой вот уже много поколений знатно ели, любят повторять такую поговорку: «Сы эр бу сю». В стародавние времена этот оборот, вероятно, значил: «Не бросайте разлагаться тело умершего!», – но если лица с возвышенными чувствами видели в поговорке добрый совет: [ «Оставьте мудрые примеры, которых] даже после смерти не касается разложение!» – то сильные мира сего предпочитали бы понимать ее так: «[В благородную породу даже] смерть не привносит разложения [и семья остается крепкой и живой]», и несомненно, они желали бы, чтобы так и было на самом деле и можно было бы утверждать: «После смерти [тело великого] совершенно не подвержено разложению». Это подтверждает, что одни и те же представления, заставлявшие изобретать обряды, благодаря которым мертвый защищался от ужасов медленного разложения, способны как подталкивать к желанию сохранять труп неопределенно долгое время, так в конце концов превращаться в простые нравственные предписания. Знатные особы феодального периода были прекрасны и обладали чистой душой и телом потому, что их еда была чиста и богата, ели они в соответствии с обычаем хорошо приготовленные блюда и, наконец, питались рядом с князем. Им были запретны многие продукты: внутренности волка, почки собаки, мозги молочного поросенка, рыбьи потроха, гузка домашнего гуся, желудок оленя, зоб дрофы, куриная печень. Весной и осенью они смешивали с порезанным луком горчицу. К куриному бульону или бульону из перепелки и к мясу куропатки ими добавлялся таран, к поджаренным курам и фазанам – ароматические травы, но никогда таран. Таким же образом приправляли леща и окуня, которых готовили на пару. При еде порезанной ломтями говядины применяли как пряность имбирь. Мясо лося, оленя, косули или кабана подавалось либо порезанным на высушенные и отбитые ломти, либо сырым, но в этом случае порезанным на очень тонкие куски. Среди блюд изысканных ели посеченных и законсервированных в уксусе улиток, сдобренный отварным рисом бульон из фазана, кашу из грубо молотого, слипающегося риса, смешанную с бульоном из зайчатины и собаки, фаршированную тараном и сохранявшуюся в соли рыбную икру. Помимо перебродивших напитков пили сдобренную уксусом воду и сливовый сок. С персиков до блеска отскабливали шкурку, и так, чтобы они выглядели зеленоватыми, будто желчь, в которой заключалась храбрость. На самых избранных пирах подавали зажаренных черепах, ростки бамбука и тростника, рубленых карпов: эти блюда особенно подходили для чествования военного, которому вдобавок подносилась вырезанная из каменной соли фигурка тигра. Все блюда разносились и елись в установленном порядке. В соответствии со строгими правилами раскладывались столовые приборы. Вареную рыбу располагали так, чтобы ее хвост был повернут к гостю, но укладывали таким образом, чтобы летом ее спинка была повернута вправо, а зимой вправо смотрел ее живот. За княжеским столом амфоры были повернуты носиком к князю, а за другими столами их носик должен был смотреть в сторону главного приглашенного. По левую руку ставились все соусы и смешанные напитки, которые следовало брать правой рукой. Запрещалось есть пшено не ложкой, пить бульоны, не пережевывая трав, пить рассол, словно он был слишком беден солью, подбрасывать палочками рис вверх, чтобы он остыл, или же скатывать в шарики, чтобы быстрее заглатывать. Куски не расхватывались, словно добыча, а кости не швырялись собакам. Если арбуз предназначался князю, его разрезали пополам и прикрывали салфеткой. При обслуживании придворного высокого ранга арбуз опять же разрезался, но салфетку экономили. Простой придворный получал арбуз со срезанной нижней стороной. А в народе арбуз просто разгрызали зубами. Нельзя было иметь потных рук, производить шум или гримасничать ртом. Проваренное мясо разрывали зубами, сушеное – руками. Не выкладывали назад, на тарелку, извлеченные изо рта кусочки рыбы. Пока хозяин дома не опробует всех блюд, рот не ополаскивали. Есть начинали прежде хозяина, но заканчивать следовало только после него. За столом вождя следовало остерегаться выглядеть обжорой и, рассаживаясь на своей циновке, старались держаться немножко позади. Однако едва вождь очищал пальцами уголки рта, все прекращали еду и выпивали, когда им предлагали подать что-нибудь снова, отказывались, говоря: «Мы объелись!» И всем было неприлично уходить «приплясывая и выделывая коленца». Тем, кто плохо переносил выпивку, угрожали козлами; наблюдатель и цензор напоминали им о правилах приличия. «Стоит напиться нашим гостям – и один кричит, а второй извергает ругательства! – Переворачивая наши вазы и наши горшки – они, спотыкаясь, пляшут!» Хотя ни один из приглашенных «не может себе позволить сказать, что он не сыт», все, с другой стороны, обязаны делать вид, что только пробуют блюда. Во время пиршеств, устраиваемых большими вождями, мясо подается крупными ломтями, а не порубленным на мелкие кусочки. Подношение еды, которым человек облагораживается, но и подчиняется, принимается осторожно, со смешанными чувствами почтительности и недоверчивости, высокомерия и униженности. У вассала от рождения преобладает почтительность, он не может не есть жадно пищу, которой хозяин его угощает; но должен есть ее, строго соблюдая приличия: «Если князь передает вам свои объедки, ешьте из его собственной тарелки, во всяком случае, если ее можно будет вымыть после того, как вы поедите». Связь, родившаяся из этого общения, будет только теснее, если вы поделите не только еду, но и посуду. «Если князь одаривает вас плодом с косточкой, сохраните косточку на вашей груди», ибо это знак его милости. Если князь одарит вас пищей, ешьте ее, но сохраните долю для ваших родных: вы их порадуете, вы сделаете богаче их существование, и вы распространите на более старое поколение свои права на знатность».

Князь кормит вассала. Тот знатен ровно настолько, насколько получает пищи, и предан в точном соответствии с тем, как накормлен. Предатель вынашивает заговор. Он оплачивает дворцовых поваров и лакеев. И вместо того чтобы каждый день готовить для высших придворных курицу, на которую они имеют право, повара готовят им только уток, а лакеи, чтобы обидеть их еще больше, забирают уток, оставляя только их сок. Этого достаточно, чтобы началась вендетта и вспыхнула дикая ярость: «Я хотел бы сделать себе ложе из их шкур!» Князь получил от дружественного сеньора чудесный подарок – крупную морскую черепаху. Прибывший ко двору вассал чувствует, как шевелится его указательный палец, палец, которым берут еду. «Когда так со мной случалось, – говорит он, – я всегда ел замечательную пищу». Но заранее предупрежденный об этом и раздосадованный, что вассал уверенно рассчитывает на участие в пиршестве, князь не приглашает его. Недовольный вассал опускает свой палец в котел, облизывает его и уходит. Тотчас же князь задумывается над тем, как убить вассала, а тот замышляет убить князя. Связь между ними разорвана. После того как Конфуций увидел, что его властелин предпочитает его советам губительные песни музыкантов, присланных коварным врагом княжества Лу, он сначала сдержал себя и не впал в отчаяние. Он решил дождаться времени большого жертвоприношения, сказав: «Если князь пришлет высшим придворным жертвенного мяса, я смогу остаться». Срок наступил, но Конфуций ничего не получил, чтобы вскормить свою преданность. И тогда, словно отлученный, он уехал, обрекая себя «на бесконечные странствия из края в край». Вассальная связь создается повседневным сотрапезничеством с князем, но самое важное – что наряду со знатностью дает постоянное место в придворной иерархии – это участие в княжеских жертвоприношениях, в принесении жертв почве и особенно княжеским предкам. В прекрасных гимнах воспевается слава государя, чья благодатная добродетель принесла полям процветание: он сможет воздать пышные жертвоприношения, на которые представляемые выбранным из состава семейства сородичам предки явятся поесть и забрать свою долю урожая; после них попразднуют князь и его вассалы: «Уважительно наблюдайте за огнем, – расставьте обширные подставки: поджаривайте, варите! – А вы, княжна, столь важно держащаяся – расставьте побольше ваз! – Вот хозяева и гости! – предлагаемые и передаваемые чаши! – Обряды и движения превосходны! – Обряды и речи совершенно правильны! – Представляющий духов святой – вскоре отплатит мне большим счастьем: —десять тысяч лет в награду! – Себя я отдал целиком: – из обрядов я ничего не упустил! – Заклинатель говорит своему оракулу, – оплата благочестивого потомка: – «Сладко богоугодное подношение!» – Духи поели и выпили! – Они все предвещают тебе счастье – в соответствии с твоими пожеланиями, в соответствии с правилами! – Ты был серьезен, ты был деятелен, – ты был тщателен, ты был точен. – Прими же навечно их дары – мириадами и сотнями тысяч! – Совершены обряды и жесты, – колокола и барабаны, прогремите завершение! – Будучи благочестивым потомком, я присаживаюсь; – заклинатель говорит своему оракулу: – «Духи утолили свою жажду!» – Представитель предков – выходи под звуки барабанов, колоколов! – Отправляйтесь, изображающие духов! – А вы, слуги, а вы, княжна! – быстро и без задержек подайте еду снова! – С моими дядьями, с моими братьями – все вместе, мы попразднуем! – Пусть войдут и поиграют музыканты! – Пусть подтвердят они наше благополучие! – А вот и еда! – все нравится и всего много! – Наполненные вином, насыщенные едой, – великие и малые, простершись, говорят: «Духи выпили и поели – даруя государю долгую жизнь! – Очень обильно, в самый подходящий день, – вы в полную меру напились и наелись! – Сыновья, сыновья, внуки – род продолжается, за вами следуют!» Вассалы привносят свой вклад в жертвоприношения государя. Подношения, приносимые ими князю, тот передает своим предкам: августейшая святость обогащает в результате этого высшего освящения пищу и напитки. Общаясь после государя с княжескими предками, вассалы поочередно, в зависимости от их ранга, питаются этими святостью и благородством. «После жертвоприношения поедают остатки… (Сначала) остатки (жертвоприношения) ест представитель предков. Когда он (насытившись) встает, государь и его министры, четыре (в общем) человека едятюстатки. Когда князь (насытится и) встает, едят высшие придворные в количестве шести человек: вассалы поедают оставшееся после государя. Когда (насытившись) поднимаются высшие придворные, остатки ест простая знать числом в восемь человек. Когда (насытившись) они поднимаются, то забирают с собой блюда, чтобы выставить их внизу лестницы пиршественного зала: низшие [или «ся», те, кто должен оставаться внизу общественной пирамиды] едят остатки после высших [или «шан»: допускаемых в пиршественный зал]. Принцип, регулирующий кормление, состоит в том, чтобы на каждом уровне допускать к еде все большее количество особ. Так отмечаются степени знатности и символизируется размах княжеской щедрости». «Самые знатные, те, кто ест не больше других, а самое лучшее, получают куски мяса, прилегающие к самым благородным костям [плечам, говорили во времена династии Чжоу]; менее знатные, те, кто может съесть много, но не столь же хорошее, получают куски мяса, прилегающие к менее благородным костям». Вассалы платят дань в зависимости от достоинства их удела; государь перераспределяет их подношения, обогащенные посвящением духам. Их всех он питает священной пищей, но каждому из них выделяет ее в предусмотренных протоколом пропорциях и порядке. В соответствии со своим рангом каждый получает строго определенную долю священной силы и знатности. Хотя количество и качество этой силы изменчивы, ее сущность остается одной и той же. Все вместе они образуют знать, они люди верхушки, те, кого допускают к еде, хотя и после вождя, но на его возвышении, к еде, которой питаются души покойных вождей. Их душа, как и душа вождя, не исчезнет сразу же после кончины в земных недрах, а отправится ввысь, туда, где в небесных просторах вожди еще окружены придворными и куда поднимается дым от сжигаемого жира жертв. И в течение жизни они будут обладать в своих семействах святостью вождя, всем престижем, позволяющим руководить людской группой, всей добродетелью, дающей способность делать удел плодородным и предоставляющей право на владение землей. Когда вождь приступает к первой пахоте, он в одиночку проводит первую борозду: тотчас же земля оказывается оплодотворена, и все ее первые дары преподносятся лицу, осуществившему десакрализацию почвы. В то же время все вдохновлены сконцентрированной в их вожде, но в них рассеянной священной силой. Вслед за вождем они в порядке их достоинства, становясь все более многочисленными, по мере того как знатность их уменьшается, их насыщенность действенной добродетелью сокращается, вспахивают все большее количество борозд: вслед за вождем они приобретают выдающееся, но подчиненное праву вождя право на поля, где крестьянам остается лишь гнуть спину, выполняя работу черни, дающую только презренные права.