Проклятье живой воды (СИ) - Романова Галина Львовна

И все же… Все же в глубине души теплилась надежда. Нет, не на прекрасного принца из старинных легенд, а на непутевого племянника Джеймса Фицроя. Когда этот молодой человек, отчисленный из Итона едва ли не с позором — славное имя предков решили не марать правдой — появился на пороге его дома с письмом от убитой горем матери: мол, помоги, Генри, сделай из моего сына человека. — разве думал сэр Генри, что из юноши действительно будет толк? Сколько времени он просто тут прожил, равнодушным бездельником, пока не стряслась эта беда? Превращение произошло так внезапно, что сэр Генри только удивлялся — как он мог столько времени не видеть очевидного? Да и сам Джеймс вряд ли знал, на что способен. Но если это правда, если у молодого человека все получится, если выяснится, что он и есть тот принц из сказки — какое время, такие и принцы. — то почему бы и нет? Спаситель получит руку его дочери.

Ее настоящую руку, а не вот это.

Сейчас «вот это» больше напоминало розовое влажное от слизи щупальце, заканчивающееся клешней. Оно мягко скользило по простыни, собирая ее в складки, цепляясь, чтобы смягчить падение.

Падение.

На глазах сэра Генри, враз вырвав его из мечтаний, розовая бесформенная туша с сочным шлепком свалилась с постели и, немного повозившись на полу, медленно поползла в сторону распахнутого ради притока свежего воздуха окну. Конечности елозили по полу, вбрасываемые во все стороны, цеплялись клешнями за щели в полу — ковер тоже убрали и выкинули — и потом подтягивали тушу за собой.

— Роза? — опомнившись, сэр Генри бросился к ней, замешкавшись только для того, чтоб схватить с камина перчатки и торопливо натянуть. — Роза, что ты делаешь? Остановись.

Он кинулся к ней, опускаясь на колени и примериваясь, чтобы половчее обхватить туловище дочери. Но растопыренные пальцы скользили по слизи, а когда один из них случайно провалился в распахнувшуюся пору, сэра Генри всего передернуло. Усилием воли он заставил себя оставаться на месте, удерживая тушу от попыток добраться до окна.

— Нет, Роза, нет. Не делай этого. Остановись.

Туша продолжала попытки. Щупальца задвигались энергичнее. Одно из них хлестнуло сэра Генри по плечу так, что он чуть не потерял равновесие. Под перчатками что-то пульсировало и содрогалось.

— Остановись, Роза. Не надо. Перестань. Прекрати. Это же я. Я.

Голос. Знакомый голос. Голос, полный страха. Страха, от которого хочется уйти. Страшно. Больно. Нельзя тут оставаться. Почему не получается сдвинуться с места? Почему нельзя сдвинуться с места? Надо постараться. Надо приложить больше усилий. Надо…

— Нет, Роза. Нет.

Упершись коленями в пол, стиснув зубы, сэр Генри изо всех сил старался удержать тушу, не дать ей добраться до окна. И почему он решил проветрить комнату? Не нравился запах? А понравится ему, если «вот это» вывалится из окна? Да, эти комнаты выходят на сад, но все равно, за садом расположены особняки соседей. Если кто-то выглянет в окно, что он увидит? Это ему, Генри Фрамбергу, ясно, что под неприглядной оболочкой скрывается его дочь. Остальные увидят слизистый ком отвратительно воняющей плоти. И тогда…

— Нет, Роза, нет. Я не дам тебе уйти.

От напряжения он зажмурился, со свистом дыша сквозь стиснутые челюсти и чувствуя лишь, как конвульсивно бьется под его руками туша. Обхватив ее поперек, он невольно прижался грудью и сейчас смутно чувствовал, как пропитывается слизью рубашка. Но какое это будет иметь значение, если он не сможет удержать свою дочь?

Борьба продолжалась еще несколько минут, но постепенно рывки стали слабеть. В какой-то миг, изловчившись, сэр Генри рискнул отпустить одну руку и, сдернув с края постели сбившуюся в комок простыню, кое-как набросил ее на тело дочери.

Словно только того и ожидая, она расслабилась. Последняя судорога прошла по ее телу, дергаясь, утянулись под простыню щупальца. Туша свернулась в комок, и сэр Генри дрожащими от напряжения руками тщательно подоткнул края со всех сторон, для надежности потом прикрыв ее и второй простыней. После этого сил осталось лишь на то, чтобы сесть поудобнее, привалившись спиной к ножке кровати. Мелькнула мысль о том, что надо бы встать и закрыть окно. Мелькнула и пропала.

— Ну, что ты задумала, дурочка? — проворчал он, прикрывая глаза. — Захотела убежать? Почему? Разве тебе здесь плохо? У тебя есть я, твой папа. Папа не даст в обиду свою маленькую девочку. Мы справимся. Мы выживем. Джеймс нам поможет. Ты помнишь Джеймса? Должна помнить. Твой кузен… он и есть тот самый принц из сказки. Помнишь, твоя нянька рассказывала тебе истории? Я еще сердился на нее за то, что она забивает тебе голову глупыми выдумками. А это оказалось правдой. Я это понял. Пусть поздно, но понял. И ты пойми тоже. Просто поверь. Он вернется и все будет хорошо. Ты выздоровеешь. Станешь красивее, чем прежде. И мы поедем в Париж. А потом — в Италию. Во Флоренцию. Или в Венецию. А потом — в Испанию. Мы отправимся в путешествие. Втроем. И нам будет хорошо и…

Он осекся, почувствовав прикосновение. Случайно или нарочно, возясь, чтобы устроиться поудобнее или привлеченное звуками знакомого голоса, одно из щупалец выпросталось из-под простыней и, дотянувшись, коснулось клешней его опущенной руки.

Глава 22

Во дворе ее встретил знакомый запах. Миссис Чес с отвычки поморщилась, но вспомнила, что так или почти так пахло в подвале, когда там сидел Виктор. Может быть, это знак, что ее мальчик рядом?

— Виктор? — осторожно подала она голос. — Виктор, мальчик мой? Это мама…

Голос ее прокатился по двору и растаял. Миссис Чес сделала несколько шагов, направляясь в сторону башни. В стенах ее зияло несколько отверстий — где-то на месте дверных или оконных проемов, где-то просто обрушилась часть стены. Внутри царила темнота. Верна остановилась. Ей почудилось в темноте какое-то движение.

— Виктор? Виктор, это ты?

В ответ послышалось негромкое гудение, словно кто-то мычал сквозь стиснутые челюсти.

— Виктор?

В проеме показалось странное существо. Почти шарообразное грязно-бурое туловище, поросшее чем-то вроде игл дикобраза, поддерживаемое тонкими костистыми конечностями. Головы не было видно. Лица, как такового, тоже — только пара бельм и нечто вроде хобота между ними. Хобот шевелился, как змея. Существо поворачивалось всем телом туда-сюда, балансируя на конечностях, словно чего-то искало. А потом внезапно замерло, протянув хобот в сторону Верны.

Женщина оцепенела. Запоздало накатил страх — о чем она только думала, когда пускалась в это путешествие? То, что это не Виктор, она почувствовала каким-то наитием. Ее мальчик, конечно, изменился, но не так. Он просто не мог стать… таким.

— Нет, — шепнула она. Тихо переступила с ноги на ногу, попятившись, и вздрогнула всем телом, заметив краем глаза движение сбоку.

Из соседнего пролома, вернее, из-под нагромождения камней возле пролома, выбирался еще один мутант. Этот был белесый, с голой, скользкой даже на вид, как у лягушек или угрей, кожей. Его конечности больше напоминали человеческие — по крайней мере, имели локти, колени, кисти и ступни. Голова же настолько сильно напоминала звериную морду, что сперва Верне показалось, будто это не настоящий мутант, а кто-то, соорудивший себе странный костюм.

Мутант встал на задние… на ноги, вытянул морду и издал хриплый трубный крик.

Верна тихо завыла от страха, пятясь и зажимая себе рот руками, чтобы не закричать в голос. Скорее догадалась, чем увидела, что крепость стала оживать. Сумерки выманивали мутантов из их убежищ. Просто удивительно, сколько в развалинах не самой большой крепости может спрятаться существ, каждый из которых в полтора-два раза больше человека. Их тут было не меньше двух дюжин, и некоторые выглядели столь чудовищно, что женщине казалось, что она сходит с ума. А может быть, потрясение, вызванное превращением сына, так сказалось на ее рассудке, что она сейчас грезит наяву, сидя на цепи где-нибудь в подземельях Бедлама, и все это ей мерещится…