Путешествие в страну Офир - Зинаида Шишова

О севильском дневнике Эрнандо уже несколько раз заводил разговор с Франческо.

«Очень жаль, – сказал он, – что ваш генуэзский дневник остался в Палосе. В достаточной ли он сохранности?»

Дневник свой, а кстати, и сундучок с бумагами и одеждой Франческо оставил у сеньора Гарсиа и в сохранности своих вещей не сомневался. Однако о том, что генуэзский дневник он не взял с собою в Севилью, Франческо не жалел. В дневнике были страницы, которые ради Эрнандо он обязан был бы вырвать!

И вот сейчас Эрнандо снова вспомнил о дневнике:

– Я давно хотел посоветовать вам вести дневник.

Эрнандо откинул уголок скатерти со стола и вытащил… Нет, это была не просто переплетенная тетрадь, а самое подлинное произведение искусства! Была она изготовлена не из кордовской кожи и не блистала золотым тиснением, но господи – вся она была усеяна звездами! Застежки этой тетради, вернее, книги, были серебряные, и на мерцающем звездами переплете серебром же было выведено: «Дневник».

– Я хотел, чтобы надпись была такая: «Севильский дневник Франческо Руппи», – признался Эрнандо, – но Трухильо сказал, что не следует принуждать вас к чему-либо этим подарком. Но в свое оправдание скажу, что именно здесь, в Севилье, вы сделали немало наблюдений, полезных если не для наших современников, то для наших потомков. Уже одно знакомство с отцом Бартоломе чего стоит! Я убежден, что он выполнит свое обещание и разыщет вашего друга Орниччо. Несомненно, и общение с вице-королем Индий навело вас на кое-какие мысли… Не знаю только… Скажите, Франческо, показалось ли мне или действительно при прощании на пристани вы, не обращая внимания на распростертые объятия Диего, отвесили отъезжающему вице-королю церемонный поклон…

«А не понял ли Эрнандо, что весь их разговор под лавром я слышал от начала до конца?»

– В моем прощании с доном Диего никак нельзя усмотреть ни сухости, ни излишней чопорности… Вот осторожность я безусловно проявил! Слишком неосмотрительно было со стороны дона Диего, вице-короля Индий, на виду у всех провожающих заключать в объятия простого матроса с «Геновевы»…

– Прошу вас, мой друг, делайте в нем записи о чем хотите и как хотите…

В тот день, о котором пойдет речь, все началось с Педро Маленького.

Не постучавшись, он ворвался в библиотеку, где хозяин с гостем разбирали рукописи. Франческо очень торопился. Ему хотелось закончить начатую им карту. Ведь, по подсчету, ему и Педро Маленькому осталось прожить в Севилье всего-навсего четыре дня. Да и то, если удастся раздобыть хороших лошадей. Правда, лошади были им обещаны местным трактирщиком, поскольку тот был предупрежден, что за деньгами сеньор Франческо не постоит, таково ведь было распоряжение пилота.

И вот Педро Маленький ворвался в библиотеку с криком:

– Ставь, Франческо, свечу своему Франциску Ассизскому!.. Ох, простите, сеньор Эрнандо, но это ведь такая радость!

Франческо внимательно глянул на своего дружка. Ничего подозрительного он не заметил. Нет, пьян Педро Маленький не был.

Франческо и Эрнандо постепенно выяснили, что в Севилью вчера прибыл Рыжий, которого на самом деле зовут Эстебан Катаро. С Педро Маленьким они встретились случайно. Рыжий ему очень обрадовался и рассказал, что «Геновева» снова ушла в плавание, на этот раз – не меньше чем на три месяца. Вот поэтому сеньор капитан и сеньор пилот отпустили и Эстебана в Севилью повидаться с его старенькой матушкой. В Палос пришло известие, что матушка Эстебана сильно больна. Вот он и приехал. А еще Рыжему велено передать Руппи и Педро, что они тоже могут задержаться в Севилье еще на три месяца!

– А где живет матушка этого вашего Катаро? – спросил сеньор Эрнандо.

– Ох, сеньор Эрнандо, какой же я дурак: не подумал даже расспросить Рыжего как следует, где он живет, кто сейчас смотрит за его старушкой… Да наша Мария – ее хлебом не корми, а дай возможность кому-нибудь помочь. Она уже сегодня отправилась бы к старухе. Да я ведь сдуру или от радости даже позабыл объяснить Рыжему, где сейчас проживает наш Руппи. А ведь Рыжий обязательно наведался бы сюда – ему, конечно, было бы лестно побывать в этаком доме!

– Хорошо, что вам имя этого Рыжего, а главное, фамилия его известна, – заметил сеньор Эрнандо. – В народе ведь мало кто по фамилии даже своего соседа знает. Давайте пойдем на кухню посоветоваться… Хосе наш – каталонец, но в Севилье живет с самого детства. А Тересита и родилась здесь и никуда отсюда не выезжала… Да и Таллерте, возможно, знает что-нибудь о Катаро. Однако в кухонном домике адреса семьи Катаро, им не сообщили. Тересита такой фамилии и не слыхала… У Хосе удалось узнать больше. Он и старшего Катаро знал…

– Умер Катаро совсем еще не старым, – припоминал Хосе, – ему бы сейчас, лет десять спустя, еще и семидесяти бы не стукнуло. И вдова его не такая уж старушка, помоложе его была… Сам он не здешний, не то с Корсики, не то с Мальорки… Помнится, сыновей у него было не то трое, не то четверо». То ли они тоже поумирали в чуму, то ли разъехались… Хозяин этого садовника был мавр, принявший нашу святую католическую веру… И все же, когда стали почем зря мавров, хоть и крещеных, хватать, он продал дом с садом и уехал. Не знаю только, удалось ли ему от королевских ищеек откупиться… Всех отъезжающих ведь обыскивали… Мелкую монету можно было хоть мешками вывозить, но золота с собой брать больше десяти дублонов или цехинов королевским указом было запрещено. Садовник Катаро ревмя ревел, прощаясь с ним. Привык он тут! Вот и договорился мавр с новым хозяином – из сторожки ни садовника, ни его семью не выселять. А нового хозяина и упрашивать не надо было: Катаро этим очень доволен был – мало сейчас в Севилье таких садовников. А где, на какой улице они жили, никак не припомню!

Таллерте в разговоре участия не принимал. Но когда Педро Маленький беспечно заявил, что, мол, если он один раз с Рыжим повстречался, то и в другой раз может встретиться, Таллерте вдруг спросил:

– А письмо от капитана или пилота этот Катаро привез? Ты, Педро, и вы, сеньор Франческо, этого Рыжего Катаро хорошо знаете? Может, я в морском деле мало понимаю, но мне не верится, чтобы из команды корабля в одно и то же время да еще на такой срок отпустили троих матросов!..

– Отпустили, так надо бы порадоваться, а ты еще допытываешься, хорошо ли мы Рыжего знали! – Педро Маленький рассердился. – На «Геновеве», правду сказать, его не любили: мол, жадный он, скряга! А ведь скрягой он поневоле был: думал для матушки своей деньги приберечь… А может, еще какие-нибудь сироты племянники после братьев его пооставались… А слышали бы вы, как он обрадовался нашей встрече! Мол, какие мы хорошие люди – и я и Руппи. Рад он, что ему выпало такую приятную новость нам привезти! Радовался-то он, я думаю, больше потому, что не придется ему нас разыскивать… И про письмо он что-то говорил, да я не справлялся: не носит же он это письмо за пазухой!