Египетский манускрипт - Борис Батыршин

— Ни-и-и-и, барин, даже и не простите! До Старой площади могу, а дале сами, на Хитровку мне лезть никак не можно!

— Ладно! — прохрипел Дрон. Очень хотелось дать кучеру в морду и скинуть с козел; но, увы, он понятия не имел, как управлять лошадиной тягой. — Эй, давайте сюда! Едем!

Геннадий заскочил в пролётку, чуть ли не волоча за собой окончательно потерявшего способность соображать Валентина. Следом в экипаж залез и Виктор.

— Лошади, устали, господа хорошие, куда ж вы, все вместе-то… — заныл, было, извозчик, но вконец озверевший Дрон вытянул из-за пазухи травматический «ТТ» и приставил его к боку спорщика. — Езжай, гнида, завалю нахрен!

Извозчик в первый раз видел автоматический пистолет, но суть сказанного уловил.

— Да я ж… барин, чево вы…я што, я – как скажете!

— На Хитровку! — ледяным голосом приказал Геннадий. — Дрон, если будет упираться – прострели ему колено.

— Ага, а сам садись править этим тарантасом – с плохо скрываемым ядом в голосе добавила Вероника. Девушка уселась в пролётку вслед за Виктором.

— Не боись, если надо – сяду, — хмыкнул Дрон. Он пристроился на козлах рядом с перепуганным кучером, упирая в бок несчастному ствол. На травматик, для пущей незаметности, он накинул какую-то тряпку. — Что лыбишься, как параша? Пошел, мля…

В гости к Лопаткину они явились на редкость вовремя: студент был в истерике и как раз собирался поправить ситуацию понюшкой белого порошка. Но – не сложилось; Дрон безжалостно отобрал у бедняги спасительное зелье, после чего тот был подвергнут допросу.

Уже через 10 минут Геннадий и его спутники знали, что сегодня утром некий пан Ляшковский, подданный Австро-Венгрии, прислал в «Ад» человека с категорическим приказанием студенту Лопаткину прибыть сегодня к семи часам пополудни в трактир на Хитровом рынке, именуемый местными обитателями «Сибирь». Где его и должны проводить означенному пану Ляшковскому для приватной беседы. Посыльному, типу явно недружелюбному, было велено сопроводить студента Лопаткина по указанному адресу и присматривать, чтобы никто его по дороге не обидел.

Лопаткин, встревоженный таким выбором места для рандеву, отказался. В ответ присланный тип предъявил студенту длинный нож и посулил неприятности. После чего Лопаткин, раздавленный тяжестью такого аргумента, безропотно выполнил требуемое.

На Хитровке студента встретил не кто иной, как ван дер Стрейкер, его бывший наниматель, не выходивший на связь после достопамятного взрыва на Воробьевых. Бельгиец был неожиданно любезен – вручил студенту 50 рублей «за доставленные неудобства» и заявил, что снова нуждается в его услугах. Их они и обсуждали, в течение примерно четверти часа – когда за окном, поднялся хай, а несколькими минутами спустя давешний тип, которому бельгиец велел ждать перед «Сибирью», ввалился в комнату, таща с собой сильно избитого паренька лет 17-ти.

Наружность паренёк имел явно иудейскую; при обыске у него было изъят заряженный револьвер системы «бульдог» и несколько предметов невыясненного назначения. Причем – на самом деле невыясненного; студент Лопаткин, учившийся в Императорском Техническом училище, обследовал находки, определил в них какие-то физические приборы, но точнее сказать затруднился. Удивило студента то, что самого ван дер Стрейкера эти предметы похоже не очень-то и удивили – такое ощущение, что он уже видел нечто подобное, причём не один раз.

Лопаткин не успел договорить, а Геннадий уже все понял – и, в первую очередь, кого именно схватил ван Стрейкер. Оставив вконец озадаченного студента на попечение Олега (они пришли в «Ад» вшестером, весь активный состав), он кинулся вниз, на улицу, и через несколько минут набитая активистами Бригады пролетка бодро катила по направлению к Хитрову рынку.

На ходу Геннадий объяснял причины столь стремительных действий – ежу было ясно, что Яша проследил за студентом и вышел на Стрейкера через него; а вот студента он мог выпасти, только следя за ними – за Геннадием и Дроном. А раз так – следовало срочно задать излишне любопытному юноше несколько вопросов; да и со Стрейкером познакомиться отнюдь не мешало…

По коридору шли вереницей, по одному – темно было хоть глаз выколи. Гиляровский хотел, было, чиркнуть спичкой – Ромка задержал его руку. Порывшись в кармане, достал мобильник, нажал кнопку – вспышка экрана осветила корявые стены и осклизлый от грязи пол на несколько шагов вперед.

— Вот, держите, Владимир Александрович…

Репортер принял незнакомую штучку, удивленно покачал головой, но спрашивать не стал – пошел вперед. Телефон он держал в левой руке, а на волосатых пальцах правой поблёскивал массивный кастет.

Ромка шел за Гиляровским, держа в одной руке револьвер, а в другой – кривой кинжал-бебут; налет на оружейку барона не прошёл даром. За ним, тоже с револьвером следовал Корф. Замыкал процессию Никонов; оружия на первый взгляд у него не было, однако правую руку лейтенант не вынимал из кармана.

Репортёр внезапно остановился: из каменной стены, а точнее из какой-то малозаметной щели высунулась всклокоченная башка:

— Гаси, сатана, свет! Ишь, шляются!

Но, увидев, как блеснул в руках незваных гостей металл, говорящая голова так же внезапно, как и появилась.

— Замаскированный вход в тайник, — буркнул журналист. — Подземный, туда не то что полиция – сам черт не полезет.

— А наш бельгийско-подданный так же вот не сбежит? — поинтересовался барон. — А то ищите его потом в сточных трубах…

— Вряд ли, — качнул головой проводник. — Мне тут шепнули, что ваш бельгиец – человек тут случайный. За него попросил кто-то из тех, кто на Хитровке в авторитете – в смысле, из воров. Но местные тайники ему вряд ли покажут; приютили, обещали не трогать – и довольно.

Коридор закончился тупиком. В стене справа была скособоченная дверь; из щелей пробивались лучики тусклого желтого света – в комнате жгли керосинку.

— Пришли, — буркнул репортер, отдавая Ромке мобильник. — Андрюшка говорил – здесь.

Подъехав к «Сибири», он не стал заходить в низкую дверь трактира, а повел своих спутников вокруг дома, к заднему ходу. Там, после непродолжительного разговора с каким-то оборванцем, который, как ни странно, вполне узнал репортера и даже на свой манер обрадовался ему, Гиляровский вручил собеседнику купюру и сказал, обернувшись к троим своим спутникам:

— Ну что ж, господа. Вашего пропавшего друга держат на втором этаже. Андрюшка видел, как его затаскивали вовнутрь – говорит, был живой, только оглоушенный. Так что, если повезет мы его вызволим. Давайте-ка за мной, и, ради Бога, молчите – здесь, господа, неверное слово порой дорого стоит. С кем надо я сам поговорю.

Репортер легонько постучал в дверь кастетом; дверь отворилась сразу, и навстречу незваным гостям ударил выстрел. Те, однако, будто того и ждали – Гиляровский шустро метнулся назад, в коридор. Корф прижался к противоположной стене и несколько раз подряд выстрелил из «бульдога». Быстрее всех действовал Ромка. Дверь еще только открывалась, а он, уловив жест стоящего за ней злодея, нырнул вперед – с переката, снизу вверх, ударил клинком. Потом, вторым перекатом ушел в угол комнаты и два раза подряд выстрелил вдогонку кому-то тёмному, кто исчез… не в двери даже, а в косоугольной бреши в стене, прикрытой крашеной рогожей.

Вслед за Ромкой в комнату влетел Корф. Он водил перед собой дымящимся стволом «бульдога»; за бароном шёл Гиляровский. Репортер снял кастет и вооружился гнутой ножкой от венского кресла, невесть откуда взявшегося в этих трущобах.

Из-за ободранной ширмы, стоящей у дальней стены, послышался невнятный стон. Ромка, как был, с окровавленным кинжалом в одной руке и с «бульдогом» в другой, подскочил к ширме и, осторожно заглянул за нее.

— Яшка! Жив!

Барон озирался, стоя посреди комнаты с револьвером у руках.

— Как же так, Владимир Александрович! — барон был раздосадован чуть ли не до слез. — Вы же уверяли, что никаких ходов тут быть не может! И вот вам, пожалуйста – сбежал, Стрейкер щучий сын! И где его прикажете теперь ловить!

— И это вместо «спасибо», барон? — обиженно прогудел репортер. — Я все же не из местных портяночников, что бы все выходы знать! Мог и ошибиться. Вы лучше радуйтесь, что этого страдальца нашли, — и он кивнул на связанного Яшу, скрючившегося за ширмой. Яша извивался, пытаясь встать на колени.

Ромка опустился на корточки и принялся пилить Яшины путы бебутом. Тот мычал и явно порывался что-то сказать – рот его был заткнут промасленной грязной тряпкой.

— Да осторожно ты, — с досадой прикрикнул на беднягу Ромка. — Дергаться будешь – порежу!

— Тьфу… чтоб его… дрянь! — Яков наконец, избавился от треклятой тряпки. Стряхнув с лодыжек обрезки веревки, молодой человек в первую очереди кинулся к стоящему в углу комнате столу, заставленному каким-то невнятным хламом; в числе прочего, на нем красовалась огромная, размером с люк от канализации чугунная сковорода с остатками пригоревшей еды.