Господин Изобретатель. Книги 1-6 (СИ) - Подшивалов Анатолий Анатольевич

— Катя, сколько раз я просил называть меня по имени, — сказал я, раздеваясь (Катя уже успела расстегнуть все свои многочисленные крючочки и пуговки и юркнула под одеяло), — ну какой я тебе Александр Палыч, я же всего на три года старше тебя.

— Ну как же, протянула, высунувшись из-под одеяла, Катя, — вы же ба-а-рин…

Потом, насытившись друг другом, мы лежали в блаженной истоме, Катя положила голову на плечо и осторожно гладила меня кончиками пальцев. Я снимал перчатки, хотя первый раз, чтобы не пугать девушку, оставил их на руках, но Катя сама настояла, чтобы я их снял и как-то принесла небольшой горшочек, завязанный чистой тряпицей, сказав, что это целебная мазь, которую готовит из трав ее дед. Я хотел было отказаться (мало ли что дедушка туда кладет, может навоз, а может жир тухлый какой), но, когда понюхал, понял, что основная составляющая — это мед, травы и, возможно какой-то прополис или хвойное масло, а может и то и другое. В общем, пахло приятно, и Катя, после наших любовных игрищ, намазывала мне руки этой смесью и одевала на намазанные мазью кисти рук белые холщовые варежки. И что интересно, через десяток таких аппликаций[156], состояние кожи значительно улучшилось и начали правильно расти ногти! Увидев мое удивление, Катя объяснила, что ее дед — известный в их краях травник и пасечник, живет на пасеке в лесу и даже медведь его не трогает (потому что дед специально для "хозяина" сеет делянку овса и медведь ульи не ломает). Многие считают его колдуном, только дед никому зла не делает, говорит, что за зло потом жестоко расплачиваться придется. Только однажды дед заговорил молодого барина, снасильничавшего шестнадцатилетнюю Катю, и барин скоро свернул себе шею, свалившись с лошади. Дед же потом месяц молился — грех отмаливал, но в тот год зимой тяжело заболел и чуть Богу душу не отдал. Катя за ним ухаживала, и он сказал ей, что его болезнь — это плата за то, что он чужую жизнь взял.

— Хороший, ты, Саша, — сказала Катя, когда я осторожно, кончиками пальцев гладил ее грудь, — так бы и осталась с тобой навсегда, да знаю, что мы друг другу не ровня.

Я сказал ей, что Сергей женится и съедет к молодой жене, либо снимет себе квартиру попросторней, не станет же графиня в трех комнатах ютиться, так что, пусть Катя живет у меня хоть все время, я-то жениться не собираюсь. А денег ей буду вдвое платить, не надо будет еще места искать (мы с Сергеем платили Кате по 20 рублей каждый, так что в месяц она получала как чиновник средней руки, либо армейский поручик).

— Да что ты, Саша, — ответила мне со вздохом Катя, — я знаю, что Агеев женится, да только он меня не увольнял, сказал, что все по-прежнему остается. Сашенька, ты берегись его, он плохой человек, злой, если бы ты знал, что он со мной вытворяет… Он — зверь. Агеев и через тебя перешагнет, если надо, и дальше пойдет, даже не оглянется.

Тогда я расценил эти слова как Катины капризы, а ведь надо было прислушаться…

Как известно, на Светлую седмицу принято ходить в гости и поздравлять друг друга с Христовым Воскресением. Одевшись получше, то есть в парадный мундир с орденами[157] я поехал на Васильевский, к Менделееву. Однако тут меня ждал неприятный сюрприз. Представившись открывшей дверь горничной, я услышал, что меня принимать не велено, Дмитрий Иванович приказал, так что, мол, простите, господин надворный советник Степанов, но больше к нам не приходите. Обескураженный, я спустился по лестнице и сразу даже не мог решить, в чем я виноват и что мне дальше делать. Я плелся по тротуару и не радовал меня довольно теплый солнечный день. Поеду — ка я в Москву, — решил я, — надо деда навестить, а то обмениваемся короткими посланиями в конвертах, что я передаю приказчику в дедовом магазине тканей в Гостином дворе. Вот только заеду домой, соберусь, позвоню Агееву (у нас в квартирах поставили телефоны) и на вокзал. Однако, Сергей попросил меня задержаться до завтра и уехать вечерним поездом — я понял, что завтра ему потребуется моральная поддержка и остался.

Назавтра, около полудня я зашел к Агееву, он был бледен, но собран, показал мне коробочку с кольцом, что собирался подарить невесте: крупный бриллиант так и переливался, играя гранями, а ведь говорят, что старая огранка "роза" хуже дебирсовского "маркиза", граней, мол, в 2 раза меньше. Граней, может и меньше, но крупный чистый камень — это всегда лучше, чем второсортный алмаз из наших магазинов. Сергей взял букет и мы поехали на Лиговский, практически рядом, где позавчера были в храме.

— Ну, с Богом, — сказал я Сергею, — выглядишь орлом, так что не тушуйся. Я немного замешкался, думая куда ехать, надо бы деду подарок купить, а все закрыто, я ведь не собирался в Москву. И тут из подъезда выбежал Сергей, швырнул букет на мостовую и прыгнул в коляску:

— Опоздал, — с отчаянием в голосе крикнул полковник, — уехали…

— Кто, куда уехал? — спросил я, пытаясь узнать детали.

— Наташа с маман, — проговорил тоскливо Агеев, еще больше бледнея, — на две недели, в Париж.

— Так всего на две недели, — попытался я утешить Сергея, — ты столько ждал, что по сравнению с этим какие-то две недели? Слушай, а давай вместе в Москву махнем?! Развеешься в Первопрестольной, всю тоску как рукой снимет!

По дороге в Москву Агеев больше дремал, просыпаясь погулять и зайти в ресторан. Я думал про Сашку Степанова, который появился еще лишь один раз, клюнув на шпионскую девицу, потом, напуганный ножичком Семена и перспективой короткого последнего путешествия в дерьме, опять где-то глубоко затаился. Я-то надеялся, что появление в моей жизни Кати его как-то растормозит и он опять даст о себе знать, но тщетно, никакой реакции. Еще меня беспокоило то, что Менделеев отказался меня принимать, так в чем же я провинился? Я думал об этом, но никакой правдоподобной версии у меня пока не получалось.

В дедов дом мы ввалились как снег на голову. Слуги даже опешили и не признали меня сразу. Потом, когда я назвал свое имя, припомнили и заулыбались, побежав докладывать деду.

— Дедов внук приехал, — кто-то крикнул на втором этаже, — важный такой барин, в мундире и при орденах и с ним офицер, тоже в больших чинах, с крестами!

Дед встретил нас в коридоре, он не ожидал меня увидеть и не сразу признал Агеева, пришлось вмешаться:

— Дед, да это тот ротмистр, что приходил с тобой ко мне в Первую Градскую, — объяснял я деду, который пытался вспомнить Агеева, — только Сергей Семенович теперь не ротмистр, а полковник и мой начальник.

— Душевно рад, господин полковник, — вспомнил дед ротмистра, — пройдемте в гостиную, сейчас обедать будем.

Мы поздравили друг друга с Пасхой и тут я увидел… Лизу!

— Лиза, ты здесь, тебя отпустили на праздники домой? — забыв даже похристосоваться, я бросился к тетушке.

— Христос Воскресе! — ответила Лиза, — Нет, Саша, я совсем ушла из монастыря, не стала принимать постриг. Это длинная история я тебе после расскажу.

— Лиза, позволь представить тебе моего друга и начальника, Главного Штаба полковника и кавалера боевых орденов российских, Сергея Семеновича Агеева, — я обернулся к Агееву и увидел, что он, не отрываясь, смотрит на тетушку.

— Польщен и рад знакомству, — запинаясь, ответил Агеев, целуя Лизе руку.

— Христос Воскресе, господин полковник, — сказала в ответ Лиза и трижды поцеловала Агеева.

Я впервые заметил, что Агеев покраснел, бледным я его уже видел, но раскрасневшимся как гимназист, которого впервые поцеловала одноклассница, — нет.

За обедом он, не отрываясь, смотрел на Лизу, которая была в плотно повязанном платке и в почти монастырском платье, только с белым кружевным воротничком. Я подумал, что она не хочет показывать свои седые волосы, а так платок обрамлял только лицо, скрывая волосы и лик у нее был просто иконописный, глаза же светились какой-то внутренней не то силой, не то христианской любовью ко всем живущим, скорее именно второе. Видимо, этот "свет" заметил и Сергей, поэтому он так неотрывно смотрел на Лизу.