Германские канцлеры от Бисмарка до Меркель - Александр Патрушев

В планах Гитлера главными объектами физического истребления значились евреи, цыгане, поляки и русские, но, когда шансы на победу Германии стали стремительно падать, настало, по его мнению, время и для возможной гибели самих немцев.

В литературе часто подчеркивается гипертрофированный национализм Гитлера. Надо, однако, сказать, что это был весьма необычный национализм. Еще в январе 1942 г., задолго до катастрофы на берегах Волги, Гитлер, упиваясь холодностью собственного ума, изрек, что, «если немецкий народ не готов бороться за свое выживание, ну хорошо — тогда он должен исчезнуть!» Эта зловещая мысль не оставляла диктатора до самого конца. В марте 1945 г., отвечая на памятную записку Шпеера о бессмысленности тотальных разрушений, которые отягощают и без того очень трудную жизнь немецкого населения, Гитлер убежденно заявил, что, «если война проиграна, народ так или иначе обречен на гибель. Такая судьба неотвратима. Немецкий народ утратил право даже на самые примитивные жизненные условия. Напротив, лучше все это разрушить самим, так как восточный народ оказался сильнее и будущее по праву принадлежит ему. Все равно в живых остались только неполноценные, ибо самые достойные уже пали в этой борьбе».

Поражение и смерть Гитлера должны были сопровождаться смертью всех, кто окружал его в бункере рейхсканцелярии, смертью всех немцев, а если бы это было в его силах, то и гибелью всего мира. Разумеется, руководители воюющих стран всегда посылают на смерть сотни тысяч или даже миллионы людей. Но в отношении Гитлера поразительно то, что производившиеся по его прямому приказу разрушения не имели ничего общего ни с расчетливыми целями, ни со стратегическими соображениями. Зачастую происходило обратное. Так, в то время как вермахту катастрофически не хватало железнодорожного транспорта, сотни эшелонов свозили евреев со всех концов Европы в лагеря уничтожения на территории Польши. В этой иррациональности одни авторы усматривают приоритет навязчивых идей и фанатизма над реалистичной политикой, другие — проявление страсти к разрушению, которая обуревает некрофила. Скорее всего, было и то и другое. Если сторонники первой точки зрения подчеркивают, что речь идет о целенаправленном и планомерном физическом истреблении евреев, то следует, вероятно, иметь в виду, что Гитлер ненавидел не только евреев, но и немцев, и все человечество, да и саму жизнь.

Уже на первом этапе жизненного пути Гитлера подстерегали сплошные неудачи: нерадивый ученик, даже не сумевший окончить среднюю школу, отлученный от своего мелкобуржуазного класса изгой, провалившийся на экзаменах бесталанный художник, обитатель венских мужских ночлежек, прямой кандидат на роль одного из персонажей горьковской пьесы «На дне». Но каждое обидное поражение все сильнее ранило нарциссическую натуру Гитлера, все больше унижало его. В этом человеке росло чувство ненависти, крепло желание отомстить миру преуспевших и благополучных людей. Он ждал своего часа, который пришел после поражения Германии в Первой мировой войне. Открыв в себе дарование великого демагога, Гитлер теперь мог по-настоящему рассчитывать на успех. Отныне месть за растоптанную и униженную Германию становилась его местью за собственные неудачи и поражения. Спасая Германию, Гитлер спасал самого себя. Из человека он превращался в символ.

Нельзя преувеличивать значение личности самого Гитлера, однако нельзя и игнорировать ее. Наибольшее влияние она оказывала на самых первых, наиболее фанатичных его последователей, на «внутренний круг» преданных сторонников. Они открыли для себя дело и лидера, нацизм и Гитлера и сформировали сердцевину «харизматического сообщества», которое видело в Гитлере величие и могущество.

Многие черты его характера могли бы показаться незначительными, если бы рассматривались отдельно от политического мировоззрения и способности Гитлера завоевывать доверие с помощью своего красноречия. Просто как личность, без учета политической философии, он, бесспорно, был посредственностью, но политическое кредо и сила убеждения делали его фигурой необычайного динамизма.

После краха Третьего рейха долгое время было принято считать, что речи Гитлера состояли лишь из пустых, преисполненных демагогии фраз, что человек, стоявший за ними, был так же лишен гениальных идей, как и классические тираны прошлого. Однако теперь признают, что за внешней расплывчатостью его речей скрыт целый пласт пусть отталкивающих и иррациональных, но взаимосвязанных идей, которые выкристаллизовались в четкую идеологию в середине 1920-х гг. Хотя основные идеи Гитлера, остававшиеся неизменными вплоть до его смерти в 1945 г., не могут служить разгадкой его массовой популярности или роста НСДАП, они вполне достаточны для объяснения его личной, необычайно сильной способности увлекать за собой массы. Эти положения давали Гитлеру всеобъемлющее видение мира, что в свою очередь позволяло, используя идеологию исключительности, толковать по-своему любую идею и править как абсолютно не нуждающемуся в любых советах лидеру.

Суть гитлеровского мировоззрения заключается в расовой борьбе, радикальном антисемитизме, убеждении, что будущее Германии может быть обеспечено лишь путем завоевания жизненного пространства за счет России, и в тесном переплетении всех этих идей в одну — борьбу с марксизмом, наиболее конкретно воплощенным в «еврейском большевизме» Советского Союза, — не на жизнь, а на смерть. Совокупность этих взглядов имеет значение не только потому, что их придерживались с невероятной твердостью в течение двадцати лет, но прежде всего потому, что идеологические цели, вытекавшие из них, воплотились в реальность во Второй мировой войне.

Трудно точно определить, когда, как и почему фанатичные идеи Гитлера овладели им. Но постепенное объединение различных направлений мысли в законченную идеологию, мало изменившуюся позже, завершилось ко времени написания им книге «Майн Кампф» в 1924 г.

Евреи были особенно ненавистны Гитлеру. Корни и причины этого животного антисемитизма стали предметом многих дискуссий, однако до сих пор по этому поводу нет единого мнения.

Некоторые теории являются откровенно надуманными. В частности, заявление, что антисемитизм Гитлера может быть объяснен тем, что он сам имел частично еврейское происхождение, лишены каких бы то ни было оснований.

По сути дела, неизвестно, почему Гитлер стал маниакальным антисемитом. Психологические объяснения, вращающиеся вокруг сексуальных фантазий и мании преследования, довольно правдоподобны, но это не более чем догадки. Можно предполагать с определенной долей уверенности лишь то, что конфликт между его самомнением и нищенским существованием неудавшегося художника среди отбросов общества сфокусировался на еще более отрицательном образе, который объяснял его неудачи.

По собственной версии Гитлера, изложенной в «Майн Кампф», он стал антисемитом после того, как на улицах Вены встретил облаченную в длинный кафтан фигуру с длинными черными пейсами. Вероятнее всего, это драматизация. Уже в Линце Гитлер читал пангерманские антисемитские газеты и даже стал после этого поклонником австрийского пангерманского лидера антисемитов Георга фон Шёнерера. Однако нет никаких сомнений, что, каких бы взглядов на евреев он ни придерживался, они сильно укрепились за время его жизни в Вене. Тогда сильное впечатление на Гитлера производила безудержная антисемитская демагогия Карла Люггера, бургомистра города, которого позднее с редким для него восхищением другими людьми он описывал как «лучшего германского мэра всех времен».

В венский период жизни сформировались также и другие аспекты мировоззрения Гитлера. По его собственной оценке (если и не абсолютно точной, то весьма правдоподобной), жалкое существование в деклассированных слоях означало, что он в полной мере испробовал жестокости социальной несправедливости буржуазного общества и это заставило его с головой окунуться в изучение социальных вопросов. Знакомство Гитлера с венской социал-демократией привило ему стойкое отвращение к ее классовой доктрине. Его отвращение к монархии Габсбургов являлось частью фанатичного германского гипернационализма, которым он был пропитан с тех пор, как стал сторонником движения Шёнерера, еще во времена Линца. Провозглашенная «вина» евреев во всех бедах стала сутью идеологии, основанной на отвращении к существующему обществу и утопическом видении будущего порядка, созданного сильным и безжалостным лидером в этническом германском национальном государстве. Эта идеология начала воплощаться в жизнь.

Ко времени армейской службы Гитлера его мировоззрение в основном уже было сформировано. Его сердцевина — социально-дарвинистское видение истории как борьбы между отдельными расами, в которой победа приходит к самым сильным, самым приспособленным и самым безжалостным, — по-видимому, заняла доминирующее место не позднее 1914–1918 гг. Истеричная реакция, когда во время лечения в госпитале он узнал о триумфе тех, кого ненавидел всей душой, привела к укреплению его и без того стойкого дуалистического мировоззрения, прежде всего к уверенности, что вина за катастрофу лежит на вездесущих евреях.