Черное платье на десерт - Анна Данилова

– Когда она приезжает?

– Наверняка из Адлера и самолетом, вот только точную дату она еще не знала.

– Я скажу своим людям, они встретят ее и привезут сюда, если вы, конечно, не возражаете, – обратился он к нам обеим. – Вот только было бы неплохо разжиться ее фотографией.

– Фотографии у меня нет, – покачала головой Изольда. – Разве что описать ее…

– Я бы на твоем месте связалась с Чашиным, он же ее знает… – предложила я. – В крайнем случае он мог бы попасть в твою квартиру, в которой устроена засада, чтобы взять альбом с фотографиями, причем любой, поскольку все наши пикники, все шашлыки мы устраивали на Волге только вместе с Екатериной Ивановной.

– Отличная мысль, – поддержал меня Иван.

Я старалась не смотреть на него – слишком уж странным казалось мне его лицо. Но спросить, не обжигался ли он, не пересаживали ли ему кожу, я не посмела – чувствовала, что это человек непростой, наделен определенной властью и связан с Изольдой скорее криминальной ниточкой, нежели служебной. Вор в законе, например, или что-нибудь в этом роде. Хотя в тот момент не имело значения, на каком иерархическом уровне он находится и какие жизненные принципы исповедует. Главным было то, что Изольда пряталась именно у него, а это означало полное к нему доверие. Поэтому, чтобы не осложнять и без того серьезную и запутанную ситуацию, я тоже решила доверить ему свои соображения и повторила все, что рассказала мне по телефону Смоленская.

Иван выслушал меня не перебивая.

– Больше всего в этой истории мне нравится ход с лилипутками. По-моему, весьма оригинальное решение, позволяющее запутать всех, отвлечь… Лилипутки были там, в Адлере, их имена и фамилии известны, а расстреляли их уже здесь, в Глебучевом овраге. Спрашивается, кто и зачем их убил? Что такого могли совершить эти малышки?.. Кроме того, как выяснилось, существует еще один лилипут, Юра Лебедев, о котором тебе, Изольда, рассказал Максимов в цирке. Он же привлек внимание Смоленской в Лазаревском. Валентина, Смоленская не сказала тебе, почему ее так заинтересовал Лебедев?

– Да я и сама могу вам все про него рассказать, тем более что лично знакома с ним… – произнесла я, понимая, что преступно скрывать факты, которые могли бы помочь спасению Изольды.

Все с удивлением уставились на меня, а я почувствовала, как щеки мои запылали – до того мне вдруг сделалось не по себе из-за этого Лебедева с его предостережениями относительно платьев Пунш, но еще больше от тех ассоциаций, которые возникли у меня при воспоминании о его визите… Ведь Изольда, которой я не так давно демонстрировала желтое платье, стянутое из шкафа Варнавы, так и не поняла, что я вынесла из его квартиры целый чемодан чужих, принадлежащих Пунш, платьев. Но самое ужасное заключалось в том, что этих платьев у меня УЖЕ НЕ БЫЛО, потому что сама же Пунш – это привидение с полуразложившимся лицом, фурия, которой я помогла вернуться в свою могилу еще в Адлере, – их у меня и отобрала.

Я испугалась, что вслед за моим рассказом о встрече с Лебедевым, мне придется рассказывать и о платьях, поскольку мы разговаривали с ним исключительно о платьях и о том, кому бы они могли принадлежать, следовательно, мне надо было бы рассказать и о своей встрече с Пунш! Но я не могла этого сделать, поскольку история о могиле на адлерском кладбище смахивала на шизофренический экскурс в глубины моего подсознания… А мне не хотелось в психушку.

Мне не оставалось ничего другого, как предельно упростить причину визита ко мне Лебедева, ограничившись лишь его желанием вернуть мне вместо «моего» платья, взятого у меня напрокат его подружкой, Таней Журавлевой, другое, новое…

На что я надеялась? Конечно же, на то, что никто из присутствующих не обратит внимания на такую мелочь, как одолженное у меня Таней платье, но я ошиблась.

– Мне кажется, я поняла… – услышала я вдруг подозрительно тихий теткин голос, к которому примешивался дух разоблачения. – Речь идет не о твоем платье… Как же я сразу не додумалась?! Платье, то самое, желтое, которое ты демонстрировала мне в тот вечер, когда мы перевязывали Варнаву. Помнишь, ты еще спрашивала меня, не похожа ли ты на убитую Холодкову? Где ты взяла это платье? В шкафу у Варнавы?

И тогда я призналась ей, что прихватила не одно платье, а целый чемодан нарядов. И после этого уже не могла не передать свой разговор с Юрием Лебедевым, в котором он предупреждал об опасности, которая мне угрожает, если я не избавлюсь от этого чемодана и не вернусь домой.

– Ему знакомы эти платья, следовательно, он знает их хозяйку… – проронила Изольда, очевидно, пытаясь выяснить для себя, зачем понадобилось Смоленской поручать ей наводить справки о Юре Лебедеве здесь, в С. – А хозяйка их, конечно же, его бывшая жена, Елена Пунш. Именно для нее мать Лебедева сшила эти наряды, в которых сейчас разгуливает другая женщина, выдающая себя за Пунш…

– Тогда мне понятно, о какой дублерше он говорил, – вдруг вспомнила я слова Лебедева об уникальной способности этих ярких платьев. Надев пару таких одинаковых платьев на двух даже не очень похожих девушек, их можно было сделать близняшками. – Вероятнее всего, он готовил какой-то интересный номер для своей жены, Пунш, где планировалась дублерша. Возможно, речь шла о фокусе с двойниками.

– Может быть, – согласилась Изольда. – Но Пунш сбежала, поэтому…

– …поэтому он и сказал мне, что дублерша не понадобилась.

– Максимов рассказывал, что Лебедев был настолько потрясен и подавлен ее бегством, что даже хотел убить ее, о чем не раз говорил в подпитии… А что, если он ее действительно убил? Ведь мы не знаем, как на самом деле умерла настоящая Пунш, а потому считаю, что эксгумация ее трупа просто необходима… И кто знает, по какой причине я сейчас нахожусь здесь, в вынужденной изоляции, вместо того чтобы продолжать расследование… Эксгумация могла бы дать нам хороший материал. Вдруг это приведет нас к подлинной истории Пунш, а то и к ее убийце, если она погибла, а не умерла естественной смертью. Иван, теперь я рассчитываю только на тебя. Пока я еще официально не арестована и у меня на руках разрешение на эксгумацию, мы можем попытаться сделать это.

– Да уж, мне доводилось слышать немало историй, – словно очнувшись от своих мыслей, ответил Иван, – да и у меня самого жизнь складывалась непросто, но то, что творит эта самозванка – а ведь мы с вами имеем дело именно с самозванкой, беспредельщицей, способной на все! – не укладывается ни в какие рамки. Она действует так дерзко и самостоятельно, как будто ничего не боится. Она кинула Савелия, а теперь, по словам Смоленской, творит беспредел в Сочи, появляясь повсюду в платьях ТОЙ Пунш… Вам не кажется это странным? Вы можете себе представить, насколько могущественны ее покровители, если она так открыто играет с самой судьбой…

– Так может вести себя человек обреченный, который знает, что долго не протянет, или просто сумасшедший, – высказала предположение Изольда.

– Вот и мне хотелось об этом сказать, – произнесла я, вспоминая шок, который испытала на адлерском кладбище, когда «Пунш» приказала помочь ей вернуться в могилу.

И хотя теперь, спустя какое-то время, я уже могла отнестись к происшедшему более осмысленно и допустить факт инсценировки этого действа на кладбище (чего стоил один только грим: эта желатиновая «кровавая» пленка под слоем крем-пудры! А черная рыхлая земля, словно специально привезенная на кладбище для того, чтобы удобнее было разгрести ее руками на бутафорской могильной плите, и резко отличавшаяся от естественной для той местности БЕЛОЙ глинистой почвы?!), рассказать о той страшной встрече я так и не рискнула – побоялась… Хотя мои предположения были логически обоснованы: КАКИМ ОБРАЗОМ ЕЩЕ МОЖНО БЫЛО ЗАСТАВИТЬ МЕНЯ МОЛЧАТЬ? Вот только непонятно было, с какой целью эта Пунш вообще приходила ко мне, разве что за кейсом с деньгами… Но зачем ей было так пугать меня и прилагать столько сил, устраивая кладбищенские декорации, вместо того чтобы просто-напросто выпытать у меня, где находятся присвоенные мною деньги, или незаметно проследить за мной, дождаться, когда же я решусь забрать их из камеры хранения. А если еще принять во внимание профессионализм, с помощью которого она меня вычислила путем логического сопоставления фактов (цыган – платье – Варнава – я), то странно, что я вообще еще жива…

Хотя существовала еще одна версия происхождения этого мрачного и странного кладбищенского спектакля – он готовился не для меня. Но тогда для кого же?

Голос Ивана заставил меня вернуться в реальность.

– Но если у нее есть покровители, – продолжал он развивать свою мысль, – и если они здравомыслящие люди, то навряд ли они допустили бы к «работе» (при этом слове Изольда подняла брови и покачала головой: ей явно не понравилось, ЧТО он считает работой) сумасшедшую или, скажем, смертельно больную… Человек в таком состоянии может выдать любых покровителей, зная о собственной скорой смерти или же просто не отдавая себе отчета в своих действиях. Поэтому может существовать другая, более серьезная причина, толкающая эту девушку на столь рискованные поступки. Что, если ее, к примеру, кто-то шантажирует? Держит в заложниках ее ребенка или другого близкого человека, заставляя ее совершать преступления?.. Но, с другой стороны, как бы она ни любила этого человека или ни боялась чего-то, чем ее шантажируют, не каждый человек даже в такой ситуации способен на преступления, а тем более на убийства. У нее есть опыт. И это чувствуется во всем. Она матерая преступница. И тот факт, что ее еще не поймали и что мы все ищем ее и не можем найти при всей кажущейся абсурдности ее поведения, – лишнее тому подтверждение.