i c2ab19a2c5d6e8bb - Unknown
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Они утратили дар понимания красоты. Да и откуда мо гло возникнуть это понимание, если человек никогда не видел цветущей яблони… прекрасного в своем покое, замшелого пня… незавершенной прелести ручейка талой воды… непостоянства облаков…
В душах людей теперь была пустота, сродни мертвой пустыне там, наверху. Что будет, когда умрет последний, видевший радугу? На какое дно упадет тогда человечество? Ведь даже само понятие «стремиться ввысь» потеряло первоначальное содержание. Это раньше дух поднимался в величавые небеса. Сейчас ничьи помыслы наверх не тянулись. Там были лишь ужас, да грозящие смертью, выжженные пустоши, а люди ползали по туннелям или закапывались глубже в землю. Необходимость найти себе еду, одежду и безопасное место для сна не оставляла сил на что-то иное.
– Как уменьшился наш мир. Многие слова попросту лишились смысла, потому что не осталось больше предметов и явлений, которые они обозначали. Вселенная стала крохотной… – говорил Степан мальчику и думал: «Но хотя мир обеднел, лю ди обрели цельность. Слабые погибли в первые месяцы после Катаклизма, ушла универсальность, каждый с ожесточением играет свою роль, внося посильную лепту в дело выживания. А что делаю тут я? Да и как долго еще будет продолжаться всеобщее угасание…»
Наверное, так устроен человек, что жаждет иметь какой-то исток, тянется к чему-то изначальному; людям необходима преемственность, мостик, перекинутый из сегодня в завтра, чтобы к старости увидеть бесконечность…
* * *
Как только раны ребенка зажили, и он смог ходить, Степан поторопился перебраться на Смоленскую, где базировались боевики Полиса. На этой станции поддерживался строгий порядок, но диггер решил, что будет безопасней переодеть Августа девочкой и никому не показывать, говоря, что «дочка больна».
Они поселились в маленькой подсобке под платформой, дверь в которую Степан позаботился укрепить металлическими полосами, мощной задвижкой и новым замком. Теперь, в случае чего, она выдержала бы очередь из АКМ в упор. Комнатка, как и палатки на станции, была тесной, темной и к тому же плохо проветривалась, но не пропускала звуков, и ее обитатели могли говорить, не опасаясь чужих ушей. На первых порах они часто ссорились, потому что Август не признавал необходимости ждать и горел желанием немедленно отправиться на Красную Пресню, мстить. Однако постепенно Степан смог доказать, что для успеха надо, чтобы о существовании детей Васильева как минимум забыли и сняли объявления о награде за любую информацию о них.
– Если вдруг спросят, говори, что тебе уже шестнадцать лет, ищут-то маленьких. Но самое главное, никогда не появляйся на людях с непокрытой головой, – в который раз повторял Степан, гладя темные волнистые волосы мальчика с посеребренными седино й висками. – Это ведь примета необычная, наверное, ты единственный на все Метро такой… Нельзя привлекать внимания!
– Ладно, ладно, помню… Сижу, не высовываюсь… Я девчонка, твоя дочка и зовут меня Люба, – ворчал Август, убирая голову из-под руки наставника. – Лучше расскажи мне еще про этого Октавиана… Сколько, говоришь, ему было лет, когда он стал принимать участие в политике?..
– Двенадцать. В этом возрасте он произнес первую речь перед гражданами Рима. На похоронах знаменитой Юлии, сестры Цезаря.
– Значит, я уже опоздал на год… – в голосе мальчика слышалось неподдельное страдание.
– Ерунда, еще наверстаешь.
– А речь я обязательно произнесу. На похоронах Дружинина.
Веришь?
– Почему же нет. Вот окрепнешь, научишься как следует стрелять, драться, – и вперед.
– Ты же сам говорил, что драться должны уметь простые со лдаты, выигрывать сражения – стратеги, а планировать операции – политики. Сколько боев выиграл лично Октавиан?
– Ни одного, ты прав. Но у него был друг, превосходный, талантливый полководец Агриппа…
– Ну, так назначаю тебя своим Агриппой! Справишься?
– Попробую, моя генерала! – Степан шутливо отдал честь. – Но где же мы возьмем оружие? И солдат? Им ведь надо платить.
– Когда придет время, все будет.
На этом, как бывало уже не раз, мальчик надолго замолк, уйдя в себя, словно блуждая по переходам Метро и отмечая только ему ведомые знаки.
– Понимаешь, Август, ты не боишься ходить по туннелям, нет у тебя этого страха. Поэтому я хочу, чтобы ты стал диггером и медвежатником, как я. Очень удобно совмещать обе эти профессии. Могу тебе точно сказать, что с ними ты всегда будешь уважаемым человеком, к мнению которого прислушиваются, и не придется считать последн ие патроны, что тоже в нашем мире немаловажно!
– Мне их считать не придется в любом случае! – упрямо ответил Август, и лицо его стало отрешенным.
Мужчина знал, что дальше продолжать бесполезно. Наталкиваясь на стену отчуждения, которой отгораживался мальчик, Степан чувствовал поднимающуюся в груди волну горечи, даже мог пробовать ее на вкус. Именно в такие минуты острая боль напоминала о погибшей девочке, которую он не смог уберечь. Отношения с Августом уже приняли достаточно определенный характер, и диггер понял, что парнишка, которого он полюбил и считал своим сыном, никогда не скажет ему «отец».
* * *
Через несколько месяцев их убежище все еще оставалось ненайденным, и Степан постепенно расслабился, признавая, что убийцы потеряли след. Он открыл в себе талант учителя, с радостью передавая Августу все, что знал сам, и находил много интереснейших историй, читая вместе с названым сыном книги, которые добывал в Полисе…
Особенное удовольствие они получали от найденной рукописи, которая завалялась между страниц учебника по географии. Это были «Уроки 36 стратагемм», трактат по военному искусству династии Мин, переписанный в тоненькую ученическую тетрадку кем-то задолго до Катаклизма. Изучение пожелтевших листочков превратилось в невероятно интересную игру: оба азартно придумывали нынешние реалии, давали современные названия древнекитайским хитростям, каждое обсуждение превращали в шахматную партию и ставили мат невидимому пока противнику, добиваясь его полного разгрома.
– Думаю, что восемнадцатая нам как раз подойдет! С нее начнем операцию! – глаза Августа лучились озорством и возбуждением. – «Целиться в главаря, а потом поймать остальных». Значит, заманиваем в ловушку Дружинина, а потом арестовываем и казним всех его ближайших приспешников.
– А какая же будет ловушка?
– Ну, это пока секрет, но знаешь, он бросится в нее как баран с завязанными глазами, – ответил юноша с непоколебимой уверенностью.
– Я знаю только одну тему, которая застит глаза нынешнему диктатору Краснопресненской, – задумчиво протянул Степан. – Это информация, причем любая, про исчезнувший склад оружия, который так до сих пор и не нашли…
– Вот ты и ответил на свой вопрос.
– Та-ак. Считаешь, что жители Пресни переметнутся на твою сторону?
– Да. Как только Дружинин будет убит, его сторонники попытаются…
– Погоди, что значит «убит»? Если в бою, это одно, но если он будет захвачен, то, по крайней мере, надо будет его судить. Иначе ты устроишь второй бандитский переворот, а никак не освобождение. И справедливостью тут не пахнет. Ты понимаешь? – диггер чувствовал, что должен убедить Августа.
– Судить? Да о чем ты говоришь, дядя Степан?! Кому нужны какие-то дурацкие суды, е сли все его ненавидят?!
– Объясни, почему?
– Ты слышал, что рассказывали? Он жесток, и, как взбесившийся пес, кидается на любого, кто попадает под руку. Несколько семей хотели сбежать, их поймали и повесили. Всех. И это еще не самое худшее, что он творит.
– Хм… Может, правда, люди только и ждут случая избавиться от диктатуры…
– Ждут, ждут, не сомневайся! Кстати, надо нам подумать о том, куда перебраться. Я уже так вырос, что на девочку никак не похож. Предлагаю Белорусскую, – сменил тему Август, нарочито придавая голосу басовитое звучание.
– Так это же под самым боком… – опешил Степан.
– Вот именно, поэтому там меньше всего станут искать. Стратагемма номер раз. Вспомни! Обмануть императора, чтобы он переплыл море! – воскликнул мальчик.
– Нет, это пока слишком опасно. Лучше мы отправимся в мой прежний дом, за трехсотым метром. Но обеща й, что будешь очень осторожен на станции, а об остальном можно не беспокоиться: ко мне и раньше никто не заходил, и сейчас не станет. Кроме того, там у нас есть возможность применить самую лучшую, тридцать шестую стратагемму! – завершил спор диггер.