Горбун, Или Маленький Парижанин - Поль Феваль

Этот юный дворянин то присаживался на скамейку, то ложился в траву, то, склонив голову, прохаживался с задумчивым видом, и почти никогда не выпускал из рук книгу. То был чрезвычайно прилежный молодой человек.

Навряд ли де Шаверни был так привержен к чтению.

Нет, такое и подумать было просто невозможно. Этот дворянин был полнейшей противоположностью де Шаверни, если только молва не оболгала самым постыдным образом юного маркиза.

Но молва молвою, а этот дворянин оказался тем самым маркизом де Шаверни.

Шалун, дьявол! Мне казалось, я влюбилась бы в него, не будь на свете Анри.

У него было доброе сердце, матушка, правда, испорченное теми, кто сбил его в столь юные годы с пути, но все же благородное, пылкое и щедрое. Наверное, однажды ветром отогнула край жалюзи, потому что он увидел меня и с той поры все время проводил в парке.

Во всяком случае, я удержала его от многих сумасбродств. В парке он вел себя кротко, как святой. Но тем не менее иногда отваживался поцеловать сорванный цветок и бросить его к моему окну.

Однажды он пришел с духовой трубкой, нацелил ее на жалюзи и очень точно забросил в щель между рейками записочку.

Если бы вы только знали, матушка, до чего это была прелестная записка. Он хотел жениться на мне и писал, что я вырву его душу из ада. Я едва удержалась от ответа, но ведь я совершила бы доброе дело. И лишь мысль об Анри остановила меня. Я даже не подала признаков жизни.

Бедняжка маркиз долго ждал, не отводя взора от моего окна; потом я увидела, как он утер глаза, на которые, видимо, навернулись слезы. Сердце у меня сжалось, но я проявила стойкость.

Вечером того дня я сидела на балконе витой башенки, что возвышалась на боковой стене нашего дома, стоящего на углу калье Реаль. С балкона была вида и широкая калье Реаль, и наша темная улочка. Анри запаздывал, я ждала и вдруг услыхала в темноте два негромких голоса. Я обернулась. У стены я заметила две фигуры. То были Анри и маленький маркиз. Вскоре голоса стали звучать громче.

— Да вы знаете ли, приятель, с кем разговариваете? — надменно бросил де Шаверни. — Я — кузен принца Гонзаго!

При этом имени шпага Анри, казалось, сама выскочила из ножен.

Шаверни обнажил свою и бесстрашно встал в боевую позицию. Этот поединок был бы до такой степени неравным, что я не выдержала и закричала:

— Анри! Анри! Он же совсем мальчик!

Анри тотчас же опустил шпагу. Маркиз де Шаверни поклонился мне, и я услышала, как он сказал:

— Надеюсь, мы еще встретимся?

Когда Анри через несколько секунд вошел в дом, я с трудом узнала его. У него было такое взволнованное лицо… Он не заговорил со мной, а принялся расхаживать по комнате.

— Аврора, — произнес он наконец каким-то чужим голосом, — я не отец вам.

Я это знала. Я думала, он продолжит, и вся обратилась в слух. Но он замолчал и снова принялся расхаживать. Я заметила, как он вытер со лба пот.

— Что с вами, друг мой? — ласково спросила я его. Вместо ответа он задал мне вопрос:

— Вы знаете этого дворянина? Отвечая, я, наверное, покраснела.

— Нет, не знаю.

Но ведь это было правдой. После некоторого молчания Анри снова заговорил:

— Аврора, ведь я же просил вас держать жалюзи закрытыми, — и не без оттенка горечи в голосе добавил: — Я просил не ради себя — ради вас.

Я почувствовала себя уязвленной и осведомилась:

— Разве я совершила какое-нибудь преступление, что должна все время прятаться?

— Это должно было случиться, — прошептал он, спрятав лицо в ладони. — Господи, сжалься надо мной!

Тогда я поняла только одно: я обидела его. По щекам у меня заструились слезы.

— Анри, мой друг! — вскричала я. — Простите меня! Простите!

— За что мне вас прощать, Аврора? — промолвил он, подняв на меня пылающий взор.

— За огорчение, что я причинила вам, Анри, — сказала я. — Я вижу, вы опечалены, и это моя вина.

Он остановился и вновь взглянул на меня.

— Пора! — прошептал он. После этого он сел около меня.

— Аврора, говорите открыто и ничего не бойтесь, — обратился он ко мне. — Единственное, чего я хочу в жизни, — вашего счастья. Вам будет нелегко уехать из Мадрида?

— С вами? — спросила я.

— Со мной.

— Я с радостью поеду куда угодно, где будете вы, мой друг, — ответила я, глядя ему в лицо. — Мне нравится Мадрид, потому что в нем живете вы.

Он поцеловал мне руку.

— А этот молодой человек? — с замешательством осведомился он.

Я засмеялась и рукой закрыла ему рот.

— Я прощаю вас, мой друг, — молвила я, — но только больше ни слова, и если вы хотите, давайте уедем.

Я увидела, как глаза у него увлажнились. Его руки готовы были раскрыться в объятия, но он страшным усилием справился с собой. Я думала, что он все-таки поддастся чувству. Но он всегда владел собой. Он вновь поцеловал мне руку и произнес с чисто отеческой интонацией:

— Раз вы ничего не имеете против, мы уедем сегодня же вечером.

— И, разумеется, это ради меня, а не ради вас! — с неподдельным гневом воскликнула я.

— Да, ради вас, а не ради меня, — подтвердил он, откланиваясь.

Анри вышел. Я расплакалась.

«Нет, — думала я, — он меня не любит и никогда не полюбит!»

А между тем…

Увы, он старался обмануть себя. Он любил меня так, словно я была его дочерью. Он любил меня ради меня, а не ради себя. А я умру молодой.

Отъезд был назначен на десять вечера. Я с Франсуазой должна была ехать в почтовой карете. Анри вместе с четырьмя нанятыми им вооруженными людьми будет сопровождать нас. Он был богат.

Пока я собирала сундуки, сад Оссуны осветился праздничной иллюминацией. Принц Гонзаго этой ночью устраивал большое празднество. Я была исполнена печали, пала духом. И мне пришла мысль, что, наблюдая за развлечениями этого блистательного общества, я, быть может, обманула бы свою тоску. Матушка, вы знаете это общество. Наверно, его представители, когда страдают, могут предаваться подобным увеселениям и тем утешаться?

Я рассказываю вам о совсем недавних событиях. Все это происходило буквально вчера. Не прошло и нескольких месяцев с тех пор, как мы покинули Мадрид. Но мне кажется, будто прошла целая вечность. Что-то произошло между моим другом и мной. Ах, матушка, вы мне так необходимы, чтобы излить перед вами сердце!

Мы отъехали точно в назначенный час, и как раз в это время заиграл оркестр под высокими апельсиновыми деревьями дворцового парка. Анри подъехал к дверце кареты и спросил:

— Аврора, вы ни о чем не сожалеете?

— Только о своей бывшей подружке, — ответила я.

Наш путь был заранее установлен. Мы поехали прямиком в Сарагосу, чтобы оттуда направиться к французской границе, пересечь Пиренеи у Венаска и спуститься к Байонне, где мы собирались сесть на корабль и отплыть в Остенде.