Дваждырожденные - Дмитрий Морозов

После такой работы обычный глоток воды заставлял человека обмирать от наслаждения. Вот оно — доказательство нашей преданности Панда-вам: мы были готовы рыть землю, пребывать в неведении, идти на смерть, лишь бы не порвалась нить брахмы, связывающая нас с властелинами.

Где ты, брахма — огненная сила духа? В первые недели в Кампилье мне показалось, что сердце мое ослепло. Потребовалось немало времени, чтобы все молодые дваждырожденные, собранные в лагерь Пандавов, смогли войти в гармонию друг с другом, открыть свои сердца для восстановления единого потока.

Разными путями собирались наши братья под стяг Юдхиштхиры, но никому из них не выпала легкая дорога. Я и сейчас помню, как болезненно было воплощаться в мысли моих новых друзей. Прошлое отрывалось с трудом и болью, как корка запекшейся крови на старой ране.

Вновь они стоят перед моим внутренним взором: полный внутреннего изящества и упругой юношеской силы Джанаки, чудом спасшийся из сожженного ашрама на северо-западе; толстощекий увалень Аджа, еще хранящий в сердце ужас голода, выкосившего целые деревни в царстве Ма-гадха; многословный и верткий панчалиец ( никак не вспомню его имени), так и не достигший блаженства вынутреннего равновесия.

Мы работали бок о бок на высоком гребне вала, понемногу забывая о своих бедах и потерях, обо всем, кроме боли в натруженных руках. Мы работали, а потом падали без сил, вжимаясь телами в полоску тени на дне рва, радуясь каждому мгновению отдыха и глотку воды, которую приносили нам в глиняных кувшинах. Потом снова вставали под крик того, кому поручалось следить за временем. Раскаленная жаровня раскопа принимала наши тела в свои объятия. Жара повсюду

— отупляющая, отнимающая силу и волю.

— Это мало похоже на рассказы учителя о бла женстве среди дваждырожденных, — с трудом раз лепляя пересохшие губы, сказал Митра, хоть бы война скорее началась, а то примем бесславный ко нец, достойный самого последнего крестьянина.

Я пожал плечами и сделал попытку пошутить:

— Считай себя совершающим аскетический под виг меж трех костров. Впитывай огненную силу…

— Сам впитывай, — не принял шутки Митра.

В горных речках моей родины вода такая холодная, что ломит зубы. Она настоена на лекарственных травах, растущих по ее берегам, и поэтому чуть горчит, — сказал Джанаки, ни к кому особенно не обращаясь.

Бредит, — пояснил Митра, с трудом ворочая языком, — главное, обуздать свои ничтожные желания об отдыхе и речной прохладе.

Как раз в это мгновение Джанаки, мечтательно прикрыв глаза, запел:

—Перейду через милую сердцу реку Иравати, Окажусь в стране пяти рек. Там пышнотелая дева с глазами, удлиненными пламенно-алым мышьяком, в тонкой шерстяной накидке, ждет меня из странствий.

— Да, мы про ваших женщин много слышали, — с усмешкой сказал молодой панчалиец, рабо тающий на валу неподалеку от нас, — говорят, что в дни праздников они отдаются кому пожелают и едят мясо коровы с чесноком, пьют хмельные на питки. В плотской любви — необузданны и лю бят говорить о чувственных утехах.

Услыхав это, Джанаки выпустил заступ и широко развел руками, словно приглашая панчалий-ца в объятия.

— Брат мой, я слышал, что вы — единствен ный юноша во всей Кампилье, который по доброй воле пришел к нам в лагерь работать и постигать искусство владения брахмой. Поймите, что всюду есть брахманы и кшатрии, так же как и рабы. Всю ду есть те, кто привержен долгу, и те, кто продает своих родных. Даже в ваших благословенных кра ях между Гангой и Ямуной есть те, кто, не обуздав страстей, горазд подмечать чужие недостатки.

Под общий смех панчалиец пристыженно опустил голову. Знание одного дваждырожденного неизбежно становилось достоянием всех. Поэтому ни для кого не было секретом, что его самого сын Друпады Дхриштадьюмна вытащил из какого-то разбойничьего гнезда, где он пытался развить свои способности, управляя движением игральных костей, разумеется, не без прибыли для себя. В соответствии с традициями Кампильи всех разбойников отправляли в царство Ямы. На счастье молодого панчалийца суд творил сам Дхриштадьюмна, который ощутил, как ожидание смерти пробудило в удачливом игроке трепет таинственной силы. Царевич заглянул в глаза юноши, возложил ему на голову тяжелую руку в боевых браслетах и сказал: «Ты должен быть среди своих». Это было совсем недавно, выучку дваждырожденных этот игрок в кости пройти не успел, хоть и произносил имя Дхриштадьюмны, как священную мантру.

— Не дайте страстям замутить ваш разум, — назидательно сказал я Джанаки, — вспомните, что этот юный панчалиец единственный из всего древ него племени пришел к нам!

Это была горькая правда. Других жителей Кампильи в нашем лагере не было. Мы видели их во множестве, облепляющих строящиеся стены и башни или истязающих себя маневрами на зеленых полях за пределами города. Но это множество людей не рождало ощущения силы. Там, в каменной чаше стен мне чудилась пустота — вязкая, бесформенная, бессмысленная. Впрочем, я помалкивал, от всего сердца надеясь, что мое внутреннее видение потеряло остроту. Ведь именно на панча-лийские колесницы и пехоту опирались Пандавы в борьбе за трон Хастинапура. Что если обманывались они, а не я?

— У нас больше нет дваждырожденных,—тихо сказал панчалиец, — у нас есть брахманы, кото рые поют гимны и приносят жертвы перед статуя ми богов. А дваждырожденные здесь не в чести. Мало кто верит, что мы можем о чем-то догово риться с богами. Они один раз уже отвернулись от племени панчалов. Та война много лет назад…

-— Подумаешь, проиграли одну битву, — утешительным тоном сказал Митра.

— Нет, вы не понимаете… Отец мне расска зывал, КАК мы ее проиграли. Все пошли на вой ну по зову Друпады. Крестьяне везли хлеб, кшат рии — оружие. Никто не протестовал, не сопро тивлялся. Просто медленно шли, неохотно выпол няли команды. Отец говорит, что уныние висело над войском черной тучей, как предзнаменование. Он тогда сбежал, стал разбойником. Не мог, гово рит в этой тоске пребывать. (Я, видно, в него.) Ну, а наше войско встретилось с Дроной и его кшат риями. Исход битвы был предрешен. Тех, кто хо тел сражаться, спеленала паутина помех, отсро чек и противоречий. Самые рьяные ушли в пого жий день с черными от ненависти лицами. Они пали в битве. Остальные приняли позор пораже ния. Они потом спились в наших трапезных или вырезали друг друга в бессмысленных кровопро литных ссорах. Никто так и не пробудился. А Ха– стинапур растет с непостижимым, незаметным упорством, пожирая наши земли.

Чараны уверяют, что после поражения Друпа-да отправился в обитель одного из патриархов по имени Яджа, сурового в обетах, смиренного, достигшего наивысшей ступени подвижничества. Яджа в присутствии царя и царицы совершил возлияние священного масла в огонь, из него поднялся юноша, подобный божеству.

Он был «огненного цвета, страшный на вид, украшен венцом, в превосходном панцире».

Этот царевич родился для сокрушения Дроны. Так сказал невидимый великий дух, витающий в небе. «Затем восстала из середины алтаря девушка, одаренная счастливой долей, с прекрасным телом, смуглая, с глазами, как лепестки лотоса, с темно-синими кудрявыми волосами. От нее шло благоухание, и не было ей подобия на земле».

Когда супруга царя Друпады увидела рожденных, она сказала Ядже: «Пусть они оба не знают другой матери, кроме меня». «Хорошо», — сказал ей Яджа. И дваждырожденные, довольные в душе, дали им имена. Сына Друпады, рожденного в блеске огня, назвали Дхриштадьюмна, что значит «величием отважный». А дочку назвали Кришной, потому что была она смуглой.

Так это все изобразили чараны. Да вы сами видели и Кришну Драупади и Дхриштадьюмну. Кто усомнится, что они, родившись, получили в дар частицы божественного огня? Вот только вопрос: от кого? — рассказчик пожал плечами, словно отказываясь отвечать на свой вопрос, и продолжал:

— А дальше началось совсем невероятное. Ве– ликомудрый Дрона принял царевича Дхриштадь юмну в свою обитель и обучил его ( сына врага?) искусству владеть оружием. Стал бы он это де лать, если враждовал с Друпадой? Какие-то тай ны борьбы за престол Хастинапура — не иначе! Ну да нам не понять планов патриархов. Песни чаранов ничего не проясняют.

Некоторое время панчалиец задумчиво ковырял лопатой землю, потом заговорил вновь:

Друпада, естественно, ничего своим подданным не объясняет. С Хастинапуром мы , вроде, не ссорились. Но, говорят, Друпада ликовал, отдавая Пандавам в жены свою дочь. Стал бы он так радоваться, если б не предвидел новую войну с Хастинапуром. Да и вторую свою дочь, по имени Шикхандини, он воспитал воином, — продолжал рассказывать панчалиец, — про нее ходят невнятные слухи, будто бы обменялась она полом с каким-то якши и сделалась мужчиной. Но кто из нас верит злым языкам сплетников? Шикхандини — женщина, хоть силой и мужеством может помериться с любым воином. Она вместе с братом остается главной опорой трона Друпады.