Голая правда - Светлана Успенская

Жмуров замолчал, выжидательно глядя на Ильяшина. Наконец тот оторвался от созерцания и, нахмурясь, спросил:

— Значит, ты парня этого, который с убитой спорил, не видел?

— Не-а, — отрицательно покачал головой Жмуров. — Только слышал, как они лаялись.

— Ну, голос-то хоть какой у него был? Молодой, старый?

— Не, не молодой. И не старый. Обыкновенный.

— Может, очень высокий или низкий? Может, картавил он или буквы не выговаривал?

— Вроде бы все выговаривал. — Жмуров недоуменно пожал плечами. — Я ж не слушал его. Мне главное было узнать, Людка то была с ним или нет. Только говорил он странно.

— Как?

— У нас так один кореш на зоне разговаривал. Как будто у него язык обрезан. Нечетко, как каша во рту. Я и понять не мог, что он кричал, скорее догадался.

— Если тебе предъявят запись его голоса, опознаешь?

— Давай попробую, — с готовностью согласился Жмуров.

— Погоди, мне еще предъявлять нечего. — Ильяшин озабоченно потер рукой лоб. — Ты не слышал, он угрожал ей? Требовал от нее что-то?

— Да не разбирал я их споры.

— Звук выстрела был приглушенный или ясный?

— Обыкновенный.

— Ты говорил, что женщина вскрикнула. Это произошло сразу после выстрела или одновременно с ним?

— Ну, секунд пять прошло.

— Через какое время мужчина ушел?

— Ну, через минуту-две, может.

— Он искал что-нибудь? Ходил по квартире? Рылся в шкафах?

— Вроде нет. Тихо было.

— Ты уверен, что слышал только один выстрел? — для проформы спросил Ильяшин.

— Обижаешь, начальник…

Ильяшин вздохнул и сжал пальцами глаза. Под веками поплыли зеленые расплывчатые круги. От напряжения голова налилась свинцовой тяжестью, и боль в висках, пульсируя, мешала думать.

Низкое солнце заглядывало прямо в окна, и на крашеном полу лежали ровные квадраты солнечного света. Вспомнив о времени, Ильяшин взглянул на часы. Было уже почти шесть. Он сразу ощутил тянущее чувство голода под ложечкой. «Пора заканчивать, — подумал он. — Правда то, что Жмуров говорил, или неправда, но в главном, в том, что он был у Шиловской, он признался, а второстепенные детали можно дожать потом».

— Так что, гражданин начальник, — спросил Жмуров, — что мне за это будет?

— То, что я обещал. Только за побег и за охранника. Подпиши.

Не глядя, Жмуров поставил хвостатую закорючку, которая должна была обозначать его подпись и, привычно заложив руки за спину, поднялся. Вошел розовощекий сержант, порядком истомленный долгим ожиданием, и увел Жмурова.

Устало брякнувшись в кресло, Ильяшин налил себе в стакан воды из графина и выпил ее жадными крупными глотками. Потом он сел, подпер голову руками и задумался.

Только оставшись в одиночестве, он мог задать себе вопросы, на обдумывание которых у него не оставалось времени в течение допроса. В разговоре со Жмуровым он действовал больше по наитию и не мог оценивать достоверность его рассказа.

«Врал Жмуров или рассказывал правду? Сомнение постепенно разрушало и подмывало уверенность в его честности, как река подмывает высокий обрывистый берег. Очень уж все, рассказанное Жмуровым, выглядело странно. А что, если он придумал неизвестного мужчину и его ссору с убитой, чтобы сбить следствие с толку? А что, если он, прокравшись через черный ход на кухню, был обнаружен там Шиловской и расправился с ней, чтобы она его не выдала?

Но если верить части рассказа Жмурова, то почему бы не поверить и всему рассказу в целом? Что, если все происходило действительно так, как он сообщил? Такой сюжетец нарочно не закрутишь, да и Жмуров не выглядит человеком, который способен на сложные фантазии. Если бы уж он врал, он соврал бы правдоподобнее. Например, что вошел в квартиру, увидел уже труп хозяйки, испугавшись, снял перстень и смылся, и никакого таинственного человека не видел. Так было бы проще.

Но если бы Жмуров придумал еще одно действующее лицо, чтобы выкрутиться, — продолжал размышлять Ильяшин, — он наделил бы его правдоподобными характерными приметами. Ну, сказал бы, что он лысый, усатый, без одной ноги, со шрамом на лице, косит. Нет, то, что Жмуров не дал примет, выглядит так, как будто он говорил правду. Неубедительную, но правду.

Да, — вздохнул Ильяшин, — пациент скорее жив, чем мертв!..»

Глава 32

ЯВЛЕНИЕ НАРОДУ

Костырев старательно вслушивался в запись, теребя одной рукой подбородок. Наконец он выключил магнитофон и взглянул на Ильяшина. Его глаза за толстыми выпуклыми линзами очков казались огромными и удивленными.

— Насколько можно верить Жмурову? — спросил он.

— Не знаю, — сказал Ильяшин. — Я думал над этим. Рациональное зерно здесь есть.

— Рациональное зерно есть везде, даже в отрицательном результате.

— Я думаю, — решительно выступил Ильяшин, — что Жмуров не врет. Он понимает, что если мы не найдем настоящего убийцу, то вакантное место обвиняемого останется за ним. А ему ой как не хочется занять это место! Он понял, нет смысла своим молчанием вешать на себя труп. Он не отпирается, что взял перстень и пистолет, хотя осознает, что этим подводит себя под подозрение. А мужчина, ссору которого с Шиловской он слышал, — это Кабаков. Я думаю, дело было так: Кабаков пришел к Шиловской, они поссорились, он ударил ее чем-то в висок, и она умерла. Сценарий ссоры был такой же, как и в случае с Барыбиным. Он требует, чтобы она вычеркнула его из своей книжки. Она в него стреляет, но он выбивает из ее рук оружие и наносит удар подручными средствами. Тогда великолепно объясняются два пулевых отверстия. Одна пуля предназначалась Барыбину, а другая — Кабакову.

— Какой-то нездоровый параллелизм получается. Повторение одного и того же сюжета с двумя различными людьми. Кабаков всю жизнь был честным человеком, и согласись, что у нас больше оснований верить ему, чем рецидивисту. Кроме того, при тех отношениях, которые сложились у Кабакова с Шиловской, невероятно, чтобы она в него стреляла. Приглашая его для беседы, она рассчитывала на другое. На то, что он, найдя ее в плачевном состоянии и прочитав письмо, — не отходя от кассы, предложит ей руку и сердце. С ее стороны это был сильный, тщательно рассчитанный ход. Выполняя неординарную психологическую задачу, она не могла внезапно решиться убить самого дорогого для себя человека… Нет, думаю, Кабаков здесь ни при чем.

— Ну хорошо, а если Барыбин? — согласился Ильяшин. — Жмуров не знает точного времени, когда он вошел в квартиру Шиловской. Может быть, он ошибся на час. Тогда он мог застать как раз сцену, когда Шиловская и Барыбин ссорились в спальне. И когда Барыбин убежал, спеша в банк к назначенному времени, Жмуров забрал перстень и пистолет. Поэтому-то Кабаков и обнаружил труп уже без перстня.

— А как же второй выстрел? Барыбин утверждает, что Шиловская стреляла в него один раз, но мы нашли два пулевых отверстия. Баллистики сделали вывод, что выстрелы произведены из разных точек комнаты, с разных высот. Барыбин не стал бы умалчивать о втором выстреле, понимая, что мы все равно восстановим истину и его ложь раскроется. Могут найтись свидетели, которые слышали два выстрела, и тогда веры ему не будет. Он не знает о том, что у нас есть вторая следственная версия, в которой главное подозреваемое лицо — уголовник Жмуров, фигура, безусловно гораздо более выгодная, чем он сам. А если бы знал, то, конечно, молчал бы о том, что ссорился с Шиловской, надеясь, что мы спишем все на уголовника.

После длинного монолога Костырев закашлялся и, стуча графином о край стакана, налил теплой воды и залпом выпил ее. Сняв очки, отчего его глаза сразу стали меньше и хитрее, он продолжал:

— А что у нас получается со временем? Посмотри сам, Барыбин, по всеобщему свидетельству, отсутствовал в банке полчаса, между одиннадцатью и одиннадцатью тридцатью. В принципе он мог совершить преступление. Если предположить, что все было так, как он рассказывал: ссора, пистолет и т. д. Но в это время Жмуров никак не мог находиться в квартире, потому что его видели в пельменной в без нескольких минут двенадцать часов и работницы его запомнили. Таким образом, Барыбин и Жмуров не стыкуются. Так?

— Похоже.

— Да к тому же Жмуров слышал один выстрел. В случае, если бы он стал свидетелем сцены между Барыбиным и Шиловской по тому варианту, на котором ты настаиваешь, он должен был услышать два хлопка. А ведь выстрел пистолета без глушителя невозможно не услышать. Потом, допустим, Кабаков. Невероятно, но допустим. Около двенадцати он купил цветы и не спеша направился к Шиловской. По свидетельству работниц пельменной, Жмуров вышел оттуда в районе двенадцати. Трех минут ему бы хватило за глаза, чтобы дойти, подняться черным ходом и не спеша открыть дверь. В это время ссора была в разгаре, а Кабаков еще даже не дошел до дома Шиловской. Улавливаешь?