Клеопатра: Жизнь. Больше чем биография - Стейси Шифф

победы над ним[108]. Антоний ругает шурина за незаконное отстранение от дел Лепида. И что случилось с его, Антония, правом набирать рекрутов в Италии? Октавиан давно уже фактически это право отобрал вопреки мирному договору, и Антонию приходилось комплектовать армию в Греции и Азии. И коли уж на то пошло, где остатки флота, который Антоний ему передал четыре года назад? И 18 000 бойцов, обещанных взамен? Вот он, Антоний, свято придерживался договора. Октавиан же – нет, он постоянно вызывал зятя на встречи, а сам не являлся. Как всегда, ничто не работает так безотказно, как переход на личности, – и чем хлеще оскорбления, тем лучше. Антоний начинает смеяться над скромным происхождением своего конкурента. Мол, предки Октавиана со стороны отца плели веревки и давали деньги в рост, а в роду у матери были пекари и владельцы парфюмерных лавок. Для полноты картины он приплел сюда еще и африканского деда. Хуже того, выскочка Октавиан имеет претензии на божественность. Когда в Риме начались перебои с зерном, он и его жена Ливия закатили богатый пир. Гости съезжались в костюмах богов и богинь. Еда была неприлично изысканна, а Октавиан лежал во главе стола в образе Аполлона. К тому же он трус! В битве при Филиппах он исчезал и не показывался целыми днями! За него бился талантливый Марк Агриппа. Видимо, чтобы отвлечь внимание публики от Клеопатры и забыв про собственные планы на мидийскую царевну, Антоний высмеивает попытку Октавиана выдать дочь за варвара ради политического альянса. Не все обвинения лживы или новы. Некоторые бережно извлечены из архивов 44 года до н. э., когда счет Антониевых грехов, ведшийся Цицероном, был так велик, что все признавали: ни один человек никогда не сможет понести за них адекватное наказание [13].

Где Антоний предполагает у Октавиана страх, Октавиан подозревает у Антония алкогольное безумие. Здесь Октавиан в более выигрышном положении: он мало пьет или, во всяком случае, так сам себя подает. Да и веселиться в Александрии умеют намного лучше, чем в Риме. К тому же история на стороне Октавиана. Легко заявлять, что Антоний ушел в запой, когда Октавиан сидит в Риме, а Антония в Риме нет. В свою защиту Антоний пишет сатирический памфлет «О его пьянстве». В общем, 33 год до н. э. можно назвать звездным для поэтов, памфлетистов, апологетов, граффитистов и всех любителей праздной болтовни и бредовых небылиц. Интриговать лучше получается у Октавиана, но оба они демонстрируют не знающий жалости талант унижать ближнего. Октавиан прибегает к неприличным виршам. Антоний распространяет клеветнические листовки. И каждый использует пропагандистов. Многие вещи, ранее считавшиеся приемлемыми, вдруг оказываются возмутительными. Антоний возглавил гимнасий в Александрии – это неслыханно! Хотя, когда пять лет назад он сделал то же самое в Афинах, при Октавии, это было нормально. Также и роман Антония с Клеопатрой еще недавно считался неисчерпаемым источником скабрезных застольных шуток – например, летом 39 года до н. э., на празднестве близ Неаполя, остроты о египетской царице становились особенно рискованными «в самый разгар угощения» [14]. Больше никто по ее поводу не смеется.

Удары сыплются и выше, и ниже пояса. Антоний с Октавианом задействуют обычный набор «непростительных грехов» из арсенала школьника: женоподобие, содомия, трусость, слишком усердное (или, наоборот, не слишком усердное) соблюдение правил личной гигиены. Октавиан – «хлюпик» [15]. Антоний – «старикашка». Он уже не может победить нигде, кроме конкурса экзотических танцев или эротической живописи. Антоний на это: а Октавиан зато спал со своим знаменитым двоюродным дедом! Как иначе объяснить это неожиданное усыновление? Октавиан парирует сенсацией еще более жесткой и актуальной, пусть и совершенно ложной: Клеопатра никогда не спала с его двоюродным дедом, так что Цезарион не сын божественного Цезаря! Он даже нанял отдельного сочинителя пасквилей, чтобы распространять эту новость. Антоний критикует спешную женитьбу Октавиана на Ливии, глубоко беременной от другого мужчины, и обрушивается на шурина за манеру уводить чужих жен прямо из-за банкетного стола. Клеймит широко известное (и, скорее всего, выдуманное) пристрастие Октавиана бесчестить специально поставляемых ему девственниц. (По словам Светония, Октавиан соблазнял с умом. Он охотился на жен своих врагов, чтобы выяснять, что говорят и делают их мужья) [16]. В отношении порочности конкурента Октавиану даже не нужно прибегать к выдумкам. У него в руках серьезное оружие. Поправ римские обычаи и безупречную римскую жену, его коллега-триумвир развлекается в чужой стране с царицей-хищницей, из-за которой потерял голову, покинул свою прекрасную родину и растратил остатки благородства, присущего настоящему римлянину. Какой уважающий себя гражданин Рима, сказал когда-то Цицерон, будет так глуп, что предпочтет «презренное богатство и страсть к деспотизму неколебимой и бессмертной славе?» [17] Во многом их состязание сводится к противостоянию величия и мачизма.

В какой-то момент Антоний отвечает Октавиану лично, от этого письма остался лишь клочок. Он вовсе не похож на человека, рвущегося в бой. Или на человека, свихнувшегося от любви. Сохранившиеся семь строчек, посвященные Клеопатре, на сегодня переведены самыми разными словами, от туманных и рискованных до скабрезных. Последние – самые точные. Тон Антония обычен для Рима, где высшие сословия вступают в брак, исходя из политических и финансовых соображений, а секс может случиться где угодно. Что, спрашивает Антоний в 33 году до н. э., такое нашло на Октавиана? С чего он так разнервничался? Из-за того, что шурин его «живет с царицей»? [18] Октавиан и сам не образцовый муж, как оба они знают[109]. И не невинный агнец. Он от души развлекался во время их, как Антоний это называет, «любовных приключений» [19]. В конце концов, это только секс, ничего нового. Октавиан отлично знает, что Антоний в отношениях с Клеопатрой уже девять лет (он считает с Тарса). Не совсем ясно, хочет ли он придать им законный вид или, наоборот, преуменьшить их серьезность. После строки про сожительство с царицей следуют слова, которые можно трактовать и как «она моя жена», и как «она моя жена?». Учитывая бойкий темп письма, можно предположить, что Антоний старается умалить значение этой связи. В конце концов, он все-таки пишет своему шурину. Возможно, вот что подразумевается: «она же не жена мне, так?» В любом случае это риторический вопрос. «Да и какая, в сущности, разница, с кем ты и где путаешься?» [20] – заключает Антоний. Можно как угодно камуфлировать перевод последних слов, но выбранный им глагол употребляют по отношению к царству животных. Непонятно только, много ли общего семь этих вульгарных строчек имеют с реальностью; то, что дошло до нас,