Заказанная расправа - Эльмира Нетесова

О, как часто жалел он о своем бездумном согласии сменить работу! Его коллеги, переждав еще один нелегкий месяц, снова воспряли. Им повысили зарплату. Ее они уже давно получают регулярно. Забыты трудные времена. В управлении установили компьютеры. И коллеги говорят, что работать теперь стало и удобнее, и интереснее.

Некоторые интересовались его жизнью. Но никто не пожалел о его уходе, не позвал вернуться обратно. Да и как воротишься? Кто возьмет? И теплинки в памяти людей не осталось. А ведь сколько вместе проработали! Это обижало больше всего.

Даже те, кого учил он, теперь, проходя мимо, забывают здороваться. сторонятся его. А может, стыдятся?

«С чего бы? Я ни в чем не виноват. Мое имя и репутация не подмочены», — успокаивал себя человек и тут же вспоминал, что, работая главным ревизором, жил в своей квартире без охраны, никого не боясь. Не стояла охрана у дверей кабинета. Он спокойно ходил пешком по городу, не опасаясь, как нынче, булыжника из-за угла, телефонных звонков с угрозами.

«Черт! Значит, я был счастливым! А ведь и получал меньше! Выходит, запродал душу? Что взамен получил? Баб и водку? Но ведь была и у меня тихая, хорошая соседка. Она, кажется, любила меня. Не хотела рекламировать, как сожителя. А в мужья — сам не решился. Испугался. Теперь она нашла по себе человека, какого-то отставника, вышла замуж. Живут счастливо, открыто, ничего не стыдясь, никого не боясь. И только я остался на обочине.

Сначала мне никто не нужен был, теперь сам стал лишним. Даже Катя! Уж на что глупою считал. А и она свою судьбу устроила. Работает в питомнике ветврачом. Тоже замужем. Двоих детей родила. Не испугалась. И тоже трудные времена пережила. Зато теперь радуется. Смысл в жизни имеет, свою цель. Она нужна и мужу, и детям. Не состоялась из нее актриса, в другом себя нашла — не потерялась.

Только у меня везде пустота. Хотя, коль вспомнить, поначалу все прекрасно шло. И учеба, и карьера… А в результате — голый ноль! Скатился, хуже бомжа! Да и тот пи от кого не прячется. Наоборот, сам любого остановит. Я ж от своей тени скоро убегать начну! Зачем согласился к Платонову! Жил бы, как человек! Нынче всеми проститутками помечен, как кобель репьями. Самому на себя глянуть гадко. Старый черт, а путаюсь с девчонками! С них какой спрос? Подцеплю сифилис, на весь город сраму не оберешься! Зато на зарплату клюнул, связался с этим гадом! Я — Конюх для него! А сам он кто? Кобель и алкаш! Хотя мне ли его судить? Я тоже в грязи по уши.

Но как же дальше жить? — обдумывал свое положение Анатолий Алексеевич. — Скоро финал. Барин, конечно, предложит уволиться. Пусть не теперь, года через три. Найти мне замену — ему труда не составит. Любого уломает. А меня — под задницу. И живи на копеечную пенсию, проводи ревизию мусорных контейнеров, конкурируя с дворнягами. И то, если доживу. Теперь имеются желающие укоротить мой век. Пусть им повезет. Мне уже ни держаться не за что, ни дорожить нечем».

Он решил прогуляться. Охранник указал в окно на проливной дождь, стекавший ручьями по стеклу. Но Ведяев захотел пройтись под дождем, пока на улицах никого. Ведь в такую погоду редко кто отваживается покинуть сухой, теплый дом. А если кому и приходится, тот скорее спешит пырнуть в подъезд или под чью-то крышу. И только он не станет прятаться.

Уже у двери, когда он собрался выйти из квартиры, его заставил вздрогнуть внезапный звонок. Анатолий Алексеевич открыл дверь, зная, что охрана не подпустит чужих людей. У порога стояла Женька.

— Чего закатилась? Я не звал тебя! — хотел он развернуть девчонку обратно.

— Я знаю. Но мне некуда деваться. Можно хоть немного согреюсь? С самой ночи на ногах. Сил уже не стало, — стучала зубами Мартышка. С ее волос и куртки ручьями стекала вода на половик. Девчонка дрожала от холода и выглядела усталой.

— Клиентов не зацепила? — съязвил Конюх.

— Не до них сегодня, — нахмурилась она.

— Ну, ладно! Проходи ненадолго, — впустил Женьку. Та мигом разделась. Забралась с ногами в кресло, ожидая обещанный чай.

— Что у тебя стряслось? — спросил Ведяев, приметив в глазах Женьки злые огни.

— Да ничего особого. Все как всегда. Мать привела свору кобелей. Ну и перебрала. Они по бухой ко мне полезли! Сразу трое. Я отгоняю, они грозят. Видишь, руку порезали кухонным ножом, — закатала рукав свитера, показала окровавленный бинт на руке.

— Как же ты вырвалась?

— Не впервой. Они бухие, шутя справилась.

— Милицию стоило вызвать, — посочувствовал Ведяев.

— Тогда уж не справилась бы с этой кодлой. Менты до халявы жадные и махаются так, что от них не смыться.

— Мать давно пьет?

— Всегда бухала. Потому как одна. Кому такая нужна? Только на ночь.

— А как же ты думаешь дальше жить?

— Не знаю. Вначале хотела выучиться на медсестру. Теперь охота пропала. Они мало получают. На такое — не прожить. Думала в продавцы податься, но их хозяева трахают, да еще бесплатно! На швейную фабрику заглянула — вовсе мрак. Получка копеечная, и ту по полгода мурыжат. Я в парикмахерскую. А бабы смеются надо мной. Мол, нынче мастеров больше развелось, чем клиентов. Все, кому надо, сами справляются, научившись. А остальные на свою внешность не обращают внимания. Не до того. Бабы следят за собой, когда хороню живут. Нынче этим никто не похвалится, — скулила Женька.

Подвинув поближе к себе горячий чай, она спросила Анатолий Алексеевича:

— А у вас дети есть?

— Нет.

— А почему? Ведь уже давно пора! Иль с женой не повезло — не рожала?

— Не было жены, — ответил он коротко.

— И у меня не будет мужа. И детей… Но не потому, что не хочу. Никому не нужна. Правда, можно было бы уехать в другой город, начать все заново. Но нужны деньги. Где-то жить, что-то жрать. А значит, опять на панель. Видно, так сдохну. Вон Ирку решили к родне в другой город отправить. Она не хочет, ревет. Там учиться и работать заставят. Ей неохота. Я б с великой душой поехала. Только никто не зовет. А так хорошо было б! Устроилась бы хоть куда! И ни один козел вслед мне не блеял бы и не плевался.

— Ну, а куда устроишься без специальности?

— Да хоть санитаркой в больницу или нянькой в детсад, даже дворником! Пусть бы на первое время…

— Чего ж здесь, у себя не устроилась?

— Тут меня знают. Не столько саму, сколько мамашу. Из-за нее никуда не взяли. И попробуй докажи, что я не такая? Все про яблоню да яблоки от нее вспоминают. А кто подумал, что сами меня на панель загнали? Я себе мать не выбирала. Уж какая есть, — вздохнула и, отхлебнув чай, продолжила:

— Дурная эта жизнь, скажи? Кому не надо детей, у тех они родятся. Кто хочет их, там не будет. А ты хотел бы меня в дочках иметь? — спросила неожиданно.

Ведяев растерянно уставился на Женьку, покраснел, сказал хранило:

— Дочь, это совсем другое, Женька. С дочкой не спят в одной постели.

— Думаешь, я того не знаю? А мы и не жили бы больше. Ведь я все умею. Стирать, готовить, убирать. Меня соседка учила всему, даже варенье варить. Но заболела она. Умерла в больнице. А то звала к себе насовсем. Но не успела. Ты, я знаю, не возьмешь. жадный. Оттого у тебя никого нет. А когда совсем старым станешь, тоже в больнице помрешь, потому что дома за тобой смотреть некому.

— Нынешние дети родителей из своих домов выгоняют, как состарившихся собак. Так что, лучше? — глянул на Женьку.

— Все люди разные. Я бы не выкинула!

— На словах все хорошие!

— Эх-х, дядечка! Что ты понимаешь в этой жизни. Тот, кто ночевал под дверями своей квартиры, кто вырос на кухне под столом, кого бил и высмеивал двор, потом город, знает, что такое боль, как долго ноет она и как тяжко забывается. И, пережив свою, не причинит ее другому, — допила чай и спросила: — Тебя били когда-нибудь?

— Кто?

— Ну, свои или чужие?

— Нет. Я повода не давал.

— Во, прикольный! Да разве оплеухе нужна причина? Сколько себя помню, мне их перепало куда больше, чем хлеба съела. От всех, кому не лень, у кого руки чесались. А знаешь почему? Потому что отца не было. Некому было вступиться. Вот и колотили. Таким лучше не появляться на свет. А уж коли родился невзначай, не стоит задерживаться. Сматывайся при первом удобном случае и не жалей о жизни среди людей. Они того не стоят. Нет у них тепла, потому что даже к детям сердца не имеют. Вон, моя мать! В семь лет велела саму себя кормить. А отец! Кто он? Даже ни разу не пришел, не защитил, не пожалел. Может, он даже моим клиентом был. Откуда знаю?

Анатолия Алексеевича передернуло от такого признания.

— Знай я его, задавила бы своими руками, чтоб не пускал больше в свет таких, как я…

— Женька, не плачь. У тебя все впереди! Помни, даже самая плохая молодость лучше самой хорошей старости. Потому что последней все равно скоро уходить и впереди нет ничего, — попытался Анатолий утешить девчонку, обнял за плечи.

— Я не хочу жить до старости. Зачем так долго мучиться? И ждать мне нечего. Я лишняя.