Горькие плоды смерти - Элизабет Джордж

– А ваш муж? – спросил инспектор.

– Он слесарь, – ответила Мерседес и рассказала, что у него, как и у нее, свое дело. Как и она, он начинал с нуля. – У него никакого образования, – добавила она. – Вернее, у нас обоих. Зато мы умеем трудиться. Я пыталась привить это и Каролине – мол, если хочешь чего-то в жизни достичь, нужно прикладывать усилия. Но не смогла.

Затем Гарза, хотя ее никто о том не просил, подтвердила многое из того, что Линли уже слышал от Фрэнсиса Голдейкера. Как тот познакомился с Каролиной Гарза, как они поженились и как Каролина была недовольна его увлеченностью своей работой.

– Она решила сидеть дома и растить сыновей, Гильермо и Карлоса. Это ведь тоже работа, не так ли? Но Гильермо родился… с плохим ухом, и Каролина тряслась над ним. – Мерседес покачала головой. – Вечно жужжала над ним, как рой пчел.

– Именно поэтому Клэр Эббот и хотела поговорить с вами? Из-за Уильяма?

Томас рассказал ей про мемориал, который Клэр устроила в память о сыне Каролины.

Нет, ответила Мерседес, Клэр Эббот интересовала только сама Каролина. У нее с собой был блокнот, добавила она, и запись, которую та сделала на смартфон. Эту запись она проиграла для Гарзы. На ней голос Каролины рассказывал о ее детстве.

По словам писательницы, она сделала эту запись тайком. Не хотела, чтобы ее помощница знала, что ее записывают, ибо только так можно было рассчитывать на ее правдивый рассказ. Судя по записи, та состоялась в ресторане, или же женщины просто обедали вместе, потому что, кроме голоса Каролины, слышалось также звяканье столовых приборов.

– Она сказала, почему дала вам прослушать эту запись? – спросил Линли.

Колумбийка докурила сигарету и сразу зажгла другую. Своей манерой затягиваться она напомнила инспектору молодую Лорен Бэколл[14]. Правда, на этом их сходство и заканчивалось. Прислонившись спиной к камину, Мерседес продолжила:

– На той записи Каролина рассказывала одну историю, и Клэр хотела узнать, что я скажу по ее поводу. Эта история…

Женщина не договорила. Впервые за все время визита Линли эмоции, похоже, взяли над нею верх. Глаза ее затуманились. А тут, как назло, в коридоре уборщица принялась орудовать шваброй у самой двери.

Томас дал собеседнице время успокоиться, но она так ничего и не сказала, и тогда он счел своим долгом задать наводящий вопрос:

– Мне интересно все, что касается Клэр Эббот. Фрэнсис сказал вам, что ее убили?

Мерседес кивнула, и когда она заговорила снова, голос ее было не узнать. Искренность в нем уступила место какой-то тяжести.

– То, что она там городила… Каролина и раньше сочиняла про Торина – это мой муж – всякие небылицы, – стала рассказывать она. – Мол, однажды вечером, когда она поздно пришла домой, он в припадке ярости сломал ей нос. Она говорила, что, пока не зарабатывает сама, он не разрешает ей покупать новую одежду, и она ходит в обносках из благотворительного магазина. И что в нашем доме не бывает праздников. Ни Пасхи, ни Рождества. Эти вещи я слышала и раньше. Мои дети передавали мне, что она говорит.

– Но на этой записи она сказала что-то другое? Я правильно вас понял?

Гарза понизила голос, и Линли был вынужден наклониться ближе, чтобы расслышать ее.

– Она наговорила Клэр, что я представляю собой как мать. Что, мол, когда она росла, я вечно меняла мужчин. Каюсь, мужчины у меня были. Пока я не встретила Торина, я питала к ним слабость. Но я ни разу, когда у меня появлялся новый мужчина, не оставила ее на целую неделю с кем-то из уборщиц, чтобы самой… Ну, вы понимаете, о чем я. Но именно это она и заявила Клэр. И еще, что якобы я будила ее посреди ночи, чтобы обвинить не в одном, так в другом, или что, когда я бывала беременна, я позволяла Торину… делать с ней все, что он захочет. Да-да, так она говорила.

– На той записи? – уточнил Томас.

Колумбийка покачала головой.

– Нет-нет, это она рассказывала Клэр Эббот, пока работала у нее. На той записи кое-что другое. И чтобы мне это сказать… – К глазам Мерседес подступили слезы, и она закашлялась. Судя по всему, эта женщина редко позволяла себе такую роскошь, как слезы по тем вещам, которые были не в ее власти.

– Фрэнсис сказал мне, что у Каролины порой возникают проблемы с правдой, – произнес инспектор в надежде ее разговорить.

Его собеседница печально усмехнулась.

– Каролина уверяла Клэр, что, когда она была маленькой, я приходила к ней в комнату в темноте ночи и… засовывала в нее бутылку из-под кока-колы. Да-да, прямо так и сказала. И что она рассказала об этом школьному учителю, и мне за это не поздоровилось.

– Это было на записи, которую дала вам прослушать Клэр?

– Да, на той записи. Ее якобы поместили в приемную семью, а в отношении меня завели дело, и я даже какое-то время сидела в тюрьме. Но ей, бедняжке, так никто и не поверил, потому что она не помнила подробности. И поэтому ее показания менялись едва ли не каждый день. По этой причине меня выпустили из тюрьмы. Она вернулась ко мне, и теперь я при первом же случае пытаюсь ей мстить.

– Сколько ей было лет, когда это якобы произошло?

– Она говорит, что восемь.

– Вы же утверждаете, что ничто из того, что она рассказала Клэр, не соответствует истине?

– Да, я так говорю. Ничто. Я ничего такого не делала, и она никогда меня ни в чем не обвиняла. Не было никакого расследования, вообще ничего не было. Это все ее фантазии. Клэр Эббот это заподозрила и потому пришла ко мне и дала прослушать запись. Она сказала, что уже проверила полицейские архивы, но ничего такого не нашла, так что пришла к выводу, что это все выдумки. Но ей хотелось узнать, почему.

– Почему Каролина рассказала ей эту историю?

– И почему она лжет. А вот этого, инспектор, я не знаю. Не будь у меня других детей, я бы решила, что она унаследовала это зло. Но у меня есть другие дети, и они не лгут. Я бы также подумала, что это потому, что я оторвала ее от любимой бабушки и привезла в Лондон. Но бабушка сама не желала ее видеть и не скрывала этого. Так что никаких объяснений у меня нет. Я так и сказала Клэр Эббот. И когда мы поговорили – Клэр и я, – мне подумалось, что она просто собирает причины, чтобы ее уволить, и ложь – одна из них.

Вытащив из кармана туники бумажные салфетки, Мерседес вытерла глаза, а затем затушила сигарету и высморкалась. Линли тем временем задумался над услышанным. Похоже, Мерседес права. Если бы ее обвинили в сексуальном насилии над ребенком, допрашивали и даже на какое-то время, пока шло расследование, посадили за решетку, то это дело сохранилось бы в архивах, и установить истину не составило бы труда. Вопрос в другом – зачем Клэр Эббот понадобилось это делать?

– Вы что-то сказали о мести, – произнес полицейский. – По словам Каролины, вы якобы при первом же удобном случае пытались ей мстить за то, что она обвинила вас.

– Она считала, что ребенок – это и есть моя месть.

– Какой ребенок?

В четырнадцать лет, сказала Гарза, Каролина забеременела. Как мать, Мерседес настояла на том, чтобы ребенок – родившийся, когда ее дочери исполнилось пятнадцать – был отдан на усыновление.

– Ведь какая мать из пятнадцатилетней девчонки? – развела руками латиноамериканка. – Я могла бы вырастить ее сама…

– Это была девочка?

– Да. И я могла бы ее вырастить, но не горела желанием. Этого она мне, похоже, и не может простить. Именно это она и имеет в виду, когда говорит про месть с моей стороны.

– А отец? Кто он?

Мерседес горько усмехнулась.

– Она говорит, что это один из моих мужчин, но это не так. А еще она заявляла, что это отец одной ее школьной подружки. Но она и раньше лгала. Так что я не берусь утверждать, что это он и есть. Затем я нашла чековую книжку, а на ней – деньги, причем книжка была открыта на ее имя.

– Отец платил содержание ребенку, которого у нее давно уже не было?

– Нет. Она честно мне призналась, когда я ее спросила. Он платит ей за то, чтобы она ничего не рассказывала его жене.

– Шантаж, – сделал вывод Линли.

– Она так не думала. По ее словам, он должен ей эти деньги за то, что она позволяла ему делать с нею все, что ему нравится. Я решила положить этому конец и пошла поговорить с ним. Он все отрицает – и ребенка, и шантаж. И я уже не знаю, где правда, а где ложь, и что мне делать. Конечно, его можно заставить сдать анализы, но ведь ребенок уже в новой семье, а у Каролины семь пятниц на неделе: сегодня она говорит одно, а завтра – совсем другое. В общем, я махнула на все рукой.

– Вы знаете, что стало с ребенком?

– Ребенка усыновили, и я молю Бога, чтобы она росла здоровенькой, а главное, не лгала, как ее мать… – Женщина печально улыбнулась. – Говорю вам, инспектор: не будь у меня троих других детей, я бы решила, что я скверная мать, раз произвела на свет такого ребенка, как Каролина. Клянусь, я бы задушила себя собственными руками в собственной постели! – воскликнула она.

Что касается ребенка ее старшей дочери, то он был отдан в католический приют для дальнейшего усыновления, а касающиеся его документы – подписаны и отправлены в архив. Впрочем, с тех пор многие законы, связанные с усыновлением, изменились, так что установить биологических родителей или найти своего ребенка не представляло труда. Интересно, Каролина Голдейкер предпринимала что-то в этом роде? А если не она – то, может, это сделала ее дочь? А если и та, и другая? И если да, имеет ли это какое-то отношение к смерти Клэр Эббот?