Повелитель снов - Александр Прозоров

Первым порывом было — отослать вражеский подарок обратно. Но он не знал, кому и куда. А потом верх взяло любопытство: чего еще могут хотеть от него казанцы, кроме как отрубленной головы?

— И где эти добрые люди?

— Знамо, в трапезной отогреваются. Не травень, чай, на улице. Тут долго не настоишься.

— Ты вот что… Уведи красавца в конюшню. Нечего ему тут под снегом мокнуть. Овса задай, воды… Ну сам знаешь.

— Аргамак.

— Чего?

— Татары сказывали, Аргамаком его кличут.

— Понятно. — Князь скользнул по жеребцу хозяйским взглядом и вошел в дом.

Трапезная не была запружена людом, и трое казанцев в крытых атласом и парчой, стеганых халатах, в дорогих, украшенных самоцветами чалмах выделялись на фоне ремесленников, как павлины в курятниках. Одевались, сразу видно, как на праздник. Интересно, какой?

Андрей погладил ладонью рукоять сабли, спокойным шагом приблизился к их столу. Татары вскочили, низко склонили головы:

— Здрав будь, князь Андрей Васильевич. Долгие тебе лета. Радостей тебе многих и детей поболее, — почти одновременно заговорили гости.

— И вам того же желаю, добрые люди, — замер над столом Зверев. — Чем обязан вашему вниманию?

— Мочи нашей нет, князь! От всего народа татарского тебе кланяемся: не отступись, делай дело свое Божие, не смиряйся! Нету мочи. Что ни хан, токмо подарки со всех берет, жен и дочерей забирает силой, от веры дедовской отрекаться требует. А кто не согласен, тех грабит, а иных и до смерти убивает. Тягло берут невмочно, а коли и уплатишь, все едино друга да родичи ханские приходят и забирают, чего нравится. Мулл наших не признают, все из империи возят, да в мечети ставят, людей не спрошая. А и те зикр требуют не по воле, а по своему мнению, а не дашь, опять же хану жалятся, а тот…

— Любезнейшие, — молитвенно сложил руки на груди Зверев. — Так я ничего не пойму. Вы по одному говорить можете? И хорошо бы, по порядку. Вы кто?

— Татары мы, княже. Кряшены. Община наша здесь лошадьми, коврами торгует, шорным товаром, седлами, иным добром, что из дома возим.

— Так. Это я понял. А на какого хана вы жалуетесь?

— А что ни хан, все одно творит! — горячо разрубил воздух татарин в атласном халате. — Иных ногайцы сажают — те буянят безмерно, веру отцовскую от нас отнять норовят, грабят, да сказывают, будто все беды у нас от русских приходят, а потому воевать с Москвой надобно, за обиды прежние мстить. А коли скидываем ставленников османских, хана от государя московского принимаем — так все едино нет совести ни у кого. Про войну с Русью они, может статься, и не сказывают, а дело все то же, что и османы, творят. Порта, дескать, далеко, Москва рядом. Посему надо больше к Порте льнуть, ее слушаться. Она золото шлет, да забрать Казань не может, далеко больно. Вот и не боятся султана. Его руку держат.

— Плохо все будет, князь. Что ни хан, все Московию ругает, грабить ее молодых татар науськивает. А назад все больше мертвых, а не богатых нукеров друзья привозят. Вот и недовольны иные, зло на вас копят. Но тех, кто на вас смотрит, зело больше, нежели сторонников османских. И терпят за свою любовь к русским немало. И давят их, давят. Хотят, чтобы Москву за шайтана буйного считали. И чем дальше, тем больше людей сдаются сему напору. Не верят Москве. Мы на вас надеемся, защиты от вас ждем. Ан вы не идете и не идете, руки своей не протягиваете. Отчаялись совсем люди.

— Сочувствую… Но сделать ничего не могу. Вы, видать, не знаете, но Иоанн Васильевич в изгнание меня отправил. Больше я ему не друг, не царедворец. С добром разберусь да в путь тронусь.

— Слышали про то, княже, — склонили головы гости. — Оттого и пришли. Именем Господа тебя умоляем: не отступайся, князь Андрей, не бросай нас в годину трудную. На одного тебя надежа. Не отступайся. Пути Господни неисповедимы. Вернешься из изгнания, Андрей Васильевич. А чтобы путь назад тебе легче показался, мы тебе скакуна славного привели, Аргамака. Пусть тебе о мольбах наших напоминает. За тебя Бога просить будем, княже. Долгих тебе лет. Здоровья тебе и успеха в деле трудном.

Гости, то и дело кланяясь, удалились, оставив Зверева в легком недоумении. Получалось, казанские татары поддерживали его желание начать войну с Казанским ханством? А за что еще они могли его благодарить и в чем поддерживать? Покамест он громко отметился только недавним крестным ходом.

— Любомир Сергеич, — заглянув на кухню, окликнул он хозяина двора. — Кто такие кряшане?

— Кряшены? — переспросил тот. — Так то татары казанские, княже. Православные. Не проголодался еще, Андрей Васильевич?

— Православные татары?

— Да. Так кушать чего приготовить, княже? Чего хочется?

— Рагу с картошкой.

— Чего, Андрей Васильевич? — не понял хозяин.

— Извини, пошутил. Ребрышек хочу бараньих. С кабачком, репой, капустой и… И медом хмельным, настоянным.

Князь Сакульский поднялся к себе, расстегнул ремень, бросил оружие на сундук — и тут в дверь постучали.

— Кто? — развернулся Андрей.

Створка отлетела к стене, двое амбалов, тяжело дыша, затащили в светелку длинный тюк, опустили на пол и вышли. Вместо них остался совсем молодой паренек в плотно облегающем тело кожаном кафтане, отороченном рысьим мехом, в заправленных в низкие, до щиколотки, сапожки синих шароварах. Гость хлопнул по ноге плетью, с некоторой надменностью склонил голову:

— Князь Шептах поклон тебе шлет, Андрей Васильевич, и подарки свои. Просил передать тебе князь: коли войну с Казанью начнешь, свои рати он под твою руку приведет. Это тоже тебе, князь Андрей… — Парень отстегнул саблю, двумя руками взял за рукоять и ножны и на этот раз с настоящим, глубоким поклоном положил поверх тюка, после чего стремительно вышел.

— Либо я выпил вчера лишнего, — задумчиво пробормотал Зверев, — либо у меня уехала крыша и я наслаждаюсь классными глюками.

Он присел перед тюком, откинул край рогожи. Погладил рукой изнанку туго скрученных ковров. Прикрыл, как было, поднял саблю, вытянул за рукоять на свет. Отполированный так, что в него можно смотреться, словно в зеркало, клинок поражал тонкой серебряно-вороной гравировкой в виде листьев, похожих на лавровые. Такую тонкую работу могли сотворить, пожалуй, только в Индии. Так что сабля — дар не менее дорогой, нежели жеребец. С какой, интересно, стати? Хотя князь Шептах передал о том прямо: за то, что Андрей желает войны.

— Любомир Сергеич, — сбежав из светелки вниз, опять заглянул на кухню Зверев. — Князя Шептаха ты знаешь, купец?

— А как же, Андрей Васильевич? То правитель чувашский, из Казанского ханства.

— Опять из Казанского? — зачесал в затылке Зверев. — Забавно. Интересно, кто будет следую…?