Фронтовичка - Виталий Мелентьев

— Ты не прав, Борис… — робко сказала Валя.

— В чем я не прав? — сухо спросил он.

— У меня еще никого не было.

— Ты можешь не признаваться даже в такую минуту — это твое дело. У тебя сильная воля. Я это знаю. — Она хотела перебить, но он остановил ее рукой. — Утром, когда ты ушла на проходы, в батальон пришел младший лейтенант Виктор Логунов. — У Вали широко открылись глаза, и она дернулась. — Ну, вот видишь… — печально произнес Прохоров. — Он сейчас артиллерист. Он сказал, что дружил с тобой и многим тебе, обязан. Я — мужчина и знаю, что ради дружбы к женщине не месят грязь под огнем. Он прошел тридцать километров. Подожди! Он сказал еще, что майор Онищенко убит во время рейда по тылам противника. Туда он пошел из-за несчастной любви. Стой! И еще он сказал, что Осадчий до сих пор воюет и помнит тебя — Виктор с ним переписывается.

— Борис! Но ведь ты все не так понял! Я объясню тебе.

— Не нужно! Ничего не нужно! Самое важное в том, что я люблю тебя.

Валя вскочила и, гневная, радостная и чистая в каждой своей мысли, почти закричала:

— И я тоже люблю тебя!.. — Она вдруг обессилела и, уронив руки, окончила: — Очень.

Они молчали. Потом Прохоров судорожно сглотнул воздух и протянул:

— И это правда? Несмотря ни на что?

— Да. Несмотря ни на что!

— Спасибо…

Она подошла к нему, тихонько обняла и хотела поцеловать, но он отстранился:

— Нет, не нужно: первый поцелуй либо будет потом, когда мы останемся вместе, либо его не будет. Хорошо?..

Она поняла его — ради этого первого поцелуя ей страстно захотелось жить. Она кивнула головой. Он поморщился от боли и достал из-за спины кусок хлеба и сала.

— На, поешь хоть немного — у нас ничего нет. И иди. Принимай взвод… родная.

Она улыбнулась сквозь слезы и медленно прикрыла веки. Кружилась голова.

— До свидания, любимая. Иди. И зови всех. Радиста прежде всего.

Зажимая в руке хлеб и сало, Валя медленно вышла из землянки. Ее остановила Анна Ивановна — тоже грязная, усталая и деятельная.

— Слушай, он плох. Это я знаю. Но он выживет. Если успеем выбраться. И еще он просил передать, что любит только тебя.

— Да, я знаю, — странно спокойно ответила Валя и приказала: — Командиры, к комбату. Радист в первую очередь.

Не глядя на людей, она пошла разыскивать взвод. Ее окликнули. Рядом стоял Зудин.

— Ну что?

— Все в порядке. Пойдем во взвод.

— Говорят, ты за командира?

— Да, Коля. Да, дорогой. Я за командира.

Зудин удивленно взглянул на нее, но промолчал — с какой стати она назвала его дорогим?

Они шли, по привычке согнувшись, и Вале казалось, что чего-то ей не хватает, чего-то недостает и в то же время что-то мешает. Она огляделась, и Зудин подсказал:

— Дождь перестал.

И в самом деле, многодневный дождь перестал, небо вызвездило, и над изрытыми, изруганными смоленскими полями медленно плыл молодой, рогатый месяц. Все вокруг было призрачно и ненастояще.

Примораживало. Мокрая одежда быстро твердела.

С немецкой стороны доносился слитный шумок — противник готовился к атаке.

На востоке мощно полыхнули вспышки. Все небо зарозовело, слизав и яркие, лучистые звезды и еще робкий свет месяца.

Началась канонада.

Валя Радионова шла на передовую: через несколько минут должен был возобновиться бой.