Дамы и господа - Людмила Третьякова

Однако служба в гвардии оказалась непродолжительной. В чем же было дело?

Сергей Дмитриевич, человек литературно одаренный, разделял многие вольнолюбивые идеи молодежи декабрист­ского толка и свои статьи на злободневные темы российской действительности отправлял в парижские издания, где их с удовольствием печатали.

Понятно, что III отделение заинтересовалось молодым вольнодумцем, который отзывался в весьма неприличных и дерзких выражениях на счет правительства. Ему грозил военный суд, но Александр I пожалел молодого человека и повелел отставить его от службы.

Военная карьера закончилась. Ругать власть всегда было модно — в гостиных барышням виделся над его головой венец изгнанника, романтичного и страдающего. Репутация карбонария в глазах женского пола куда интереснее, нежели какого-нибудь секунд-майора, и богатый наследник Пол­торацкий время проводил в приятных для себя занятиях, в число которых входили и карты.

Играл Сергей Дмитриевич, увы, не «по маленькой». Го­дом раньше он в совокупности проиграл 130 тысяч. Весной же 1827 года начальник III отделения граф А.Х.Бенкендорф получил о происшествии в Москве донесение следующего содержания:

«Обязанностию поставляю довести до сведения, что подпоручик Полторацкий, молодой, прекрасно воспитанный человек, имел несчастную минуту проиграть до 700 тысяч рублей. Из его объяснений видел в нем совершенное раскаяние…»

Проигранная сумма была колоссальной. Для сравнения: дом Полторацких на Большой Калужской улице с садом в 13 гектаров был продан ими за 100 тысяч рублей.

Власти даже провели расследование, «чисто ли было дело», не стал ли Полторацкий жертвой мошенничества, но ничего подобного не нашли.

Что до «совершенного раскаяния» то, вероятно, оно та­ковым не было, и пагубная страсть снова дала о себе знать. После катастрофического проигрыша прошло немногим больше месяца, как Пушкин по поводу обретенной им некоторой суммы не без веселой иронии пишет приятелю: «…деньги же эти — трудовые, в июне месяце выпонтиро­ванные у нашего друга Полторацкого».

Но это была сущая мелочь по сравнению с майским проигрышем, который знатоки истории карточной игры в России относили к самому крупному во все очень азартное пушкинское время.

Войдя в зрелый возраст, сам Полторацкий считал себя главным виновником «изнурения и истощения состояния богатого».

Легко дававшиеся деньги, легко и уходили. Бабушки­но наследство оборачивалось большим злом. Бесцельное существование подталкивало к опасным предприятиям. У Полторацкого появилась своего рода причуда: стоило во Франции начаться народному возмущению, как он от­правлялся туда. Это дало повод князю П.А.Вяземскому сострить в письме Сергею Дмитриевичу: «Кажется, ты взял абонемент на все парижские революции». Роль сто­роннего наблюдателя, искателя острых ощущений уже не удовлетворяла. На баррикады стали взбираться не только те, кто отродясь не имел золота в карманах, но и те, у кого его было слишком много.

Полторацкий не первооткрыватель на этом авантюрном поприще. Париж помнил Поля Строганова, в якобинском колпаке бегавшего по улицам взбаламученного города с криком: «Аристократов на фонарь!» Екатерина II быстро вернула юного графа в родные пенаты и привела его в чувство однажды и навсегда. Строганову, правда, тогда было всего шестнадцать, парижское приключение в его биографии оста­лось своего рода курьезом. Полторацкий же был человеком уже женатым.

О революционном энтузиазме русского барина А.Я.Бул­гаков в 1830 году писал в таких выражениях:

«Нет, каков маленький Сергей Полторацкий в Париже!.. Он вошел солдатом в Парижскую национальную гвардию. Можно ли дожить до большего сраму?..»

Бабушка — вероятно, к ее счастью, — действительно не дожила.

Кончина Агафоклеи Александровны несла в себе нечто трагически-театральное и явилась достойным завершением жизни, способной вызвать самые противоречивые чувства, но никого не оставить равнодушным.

Тихо и просто такая причудница уйти не могла. Как писали, «почувствовав приближение смерти и перенося жестокие страдания, она громко взывала к Богу, чтобы муки эти были сильнее, дабы этим очистилась ее грешная душа».

Умереть Полторацкая решила при большом стечении народа. Она приказала перенести свою кровать в боль­шой зал и оповестить всю округу, чтобы с ней приходили прощаться. Ослушаться не посмели не только крестьяне, но и соседи-помещики. Постепенно огромное помещение заполнилось народом, и тогда умирающая начала громко каяться в своих прегрешениях. Эта всенародная исповедь «произвела потрясающее действие на присутствующих и закончилась громким криком: „Православные, простите меня, грешную!“, на что последовал единогласный ответ: „Бог простит!“»

Публика рыдала. Священник причастил умиравшую. Полторацкую похоронили в усадебной церкви Грузинской Божьей Матери.

…Как много, в сущности, удалось сделать красавице с портрета Левицкого в свой неспешный восемнадцатый век — и это без всяких средств связи, кроме собственной и поч­товой карет: огромное, обученное и воспитанное семейство, ее Грузины, которые даже в сегодняшнем небрежении, с невосполнимыми утратами, производят впечатление своим размахом.

Но быть может, главное, что Агафоклея Александровна оставила грядущим поколениям, — это пример того, какой может быть женская судьба, если не бояться никаких трудов и надеяться только на себя.

2

Екатерина Архарова. Дама с характером

Еще недавно что в Москве, что в Петербурге встре­чались ветхие старушки, способные разъяснить значение слова «архаровец». Теперь оно окончательно вышло из употребления, хотя сейчас было бы очень ко времени. «На­стоящий архаровец!» — с неодобрением говорили когда-то о человеке, дерзком до грубости, невоспитанном. То есть о таком, от которого лучше держаться подальше. Этот эпитет был порожден фамилией человека, хорошо известного обеим российским столицам, но особенно Москве. Звали его Иван Петрович Архаров.

Небогатый каширский дворянин, он смолоду поступил в Преображенский полк. Ревностная служба под началом А.Г.Орлова отличила его в глазах Екатерины II. При ней он стал генералом.

При Павле I, которому везде чудились крамола и рас­пущенность, Архаров тоже оказался «взыскан щедротами», его повысили в чине и назначили военным губернатором Москвы.

Получил Архаров и значительное число крепостных душ, и поместье, что было очень кстати. От первого брака у него оставались две дочери, а вторая жена Екатерина Александровна родила еще двух барышень.