Молодые невольники. Смертельный выстрел. - Майн Рид

Было еще не поздно, дамы удалились, а мужчины сидели вокруг стола, попивая бордо и закусывая конфетами, которых луизианский плантатор захватил с собой довольно много. Все были веселы. Прекрасная перспектива, предстоявшая каждому впереди, надежда обогатиться, возделывая хлопчатник, приводила всех в хорошее настроение.

Сперва шла речь об этом прекрасном будущем, а потом заговорили о слуге, подававшем обед и не появлявшемся больше в столовой.

Этот доверенный слуга Луи Дюпре был нечто вроде дворецкого, исполнял важные поручения и надзирал за прочими слугами.

По обычаю, принятому всеми дворецкими, он сам снял только скатерть, предоставив помощнику позаботиться о рюмках и графинах; поэтому отсутствие его не было бы замечено, если бы не заговорил о нем медик, прибывший с колонистами из Начиточеза.

— Господин Дюпре, — сказал он, — где вы взяли этого человека, исполняющего у вас обязанности дворецкого? Мне помнится, я не видел его у вас на плантации в Луизиане.

— Вы спрашиваете о Фернанде? О, я его захватил в Начиточезе, пока мы формировали колонию. Вы знаете, что я недавно лишился человека, который был у меня правой рукой и который умер от желтой лихорадки, в то время, как я был в Новом Орлеане. Однако Фернанд превосходит его во всех отношениях. Он ведет все счета плантации, служит у стола, ездит за кучера и помогает на охоте. Это всесторонний гений, а в особенности, он очень исполнителен.

— Какого он племени? — спросил другой гость полковника Армстронга. — Он, как будто, смешанной крови — испанской с индейской.

— Именно, по крайней мере, как он сам говорил. Он говорил, что отец его испанец, а мать индианка из племени семинолов. Его настоящее имя Фернандец, но я, по своему усмотрению, отбрасываю последние буквы.

— Дурная эта смесь испанца с семинолом, — отвечал второй гость, не объясняя причины.

— Мне не нравится его физиономия, — заметил третий собеседник.

Потом все с нетерпением ожидали, что скажет доктор. Ясно было по самой манере, с которой он завел разговор, что молодой медик знал или подозревал что-нибудь неблагоприятное относительно дворецкого смешанной крови.

Он предложил второй вопрос.

— Осмелюсь спросить, мистер Дюпре, есть ли у него аттестаты?

— Он пришел ко мне, — сказал он, — перед самым нашим отъездом из Начиточеза и просил принять его, соглашаясь взять какое бы то ни было место. Видя, что это человек разумный, я поручил ему собственный багаж. С тех пор он оказал нам столько разнообразных услуг, что я доверил ему все, даже мою скромную шкатулку, в которой, впрочем, лежит тысяч пятьдесят долларов или около этого.

— Но не поступаете ли вы неосторожно, облекая его таким полным доверием? — продолжал молодой медик. — Вы, надеюсь, извините меня за это замечание?

— О, конечно, — отвечал Дюпре с искренностью. — Но почему же вы считаете меня неосторожным, мистер Вартон? Разве вы имеете какое-нибудь подозрение в честности Фернанда?

— И не одно. Прежде всего этот человек внушил мне антипатию с первого раза, а так как я никогда раньше его не видел и не слышал о нем, то, стало быть, ничто не могло вооружить меня против него. Легко можно впасть в ошибку, если станешь судить по одному внешнему впечатлению, и я никогда не позволил бы себе поддаться этому влиянию, если бы кое-что другое не заставило меня убедиться, что ваш слуга не только негодяй, но, может быть, хуже вора.

— В самом деле? — воскликнули единодушно вокруг стола и каждый попросил объяснения.

— Ваши слова очень важны, доктор, и мы с нетерпением ожидаем, чтобы вы объяснили их, — сказал полковник Армстронг.

— Извольте, — отвечал молодой доктор, — я вам скажу, что побудило меня составить такое неблагоприятное мнение о Фернанде, и вы можете делать какое угодно заключение. Вчера около полуночи мне пришла фантазия прогуляться по степи. Закурив сигару, я отправился. Не могу сказать в точности, до какого места я дошел, но знаю, что большая сигара докурилась почти до конца, когда я подумал о возвращении. В эту минуту я услышал явственно шум человеческих шагов. Случайно я находился тогда под деревом, так что меня было не видно. Я увидел человека и узнал в нем доверенного слугу мистера Дюпре. Он шел от брода, где, как вам известно, нет никакого жилья; это, впрочем, нисколько не поразило бы меня, если бы я не заметил, что когда этот человек проходил мимо меня, по направлению к дому, то не шел прямо по дороге, а пробирался между окаймляющими ее деревьями. Бросив сигару, я последовал за ним так же осторожно. Вместо того, чтобы выйти спереди, он обошел сад сзади, где вдруг я потерял его из виду. Добравшись до места, где он исчез так таинственно, я увидел отверстие, в которое он, без сомнения, и прошел. Вот вы и объясните все это.

— Что скажете вы об этом сами, Вартон? — спросил Дюпре. — Продолжайте и скажите нам свое мнение.

— Собственно говоря, я не знаю, что думать об этом. Признаюсь, я не могу объяснить поступков этого человека, которые, согласитесь сами, были очень странны. Как я уже вам сказал, этот ваш всеобъемлющий гений не понравился мне с первого раза, и теперь я, более чем когда-либо, расположен не доверять ему. Несмотря на это, я не могу придумать, что он делал ночью в степи. А вы?

Никто не мог угадать. Странное поведение Фернанда, засвидетельствованное Вартоном, было для всех загадкой. Действительно, это обстоятельство вызывало на серьезные размышления. Многие пытались объяснить его, но ни одно из высказанных предположений не казалось правдоподобным.

Если бы по соседству находился поселок интеллигентных людей, то можно бы было предположить, что слуга Дюпре возвращался оттуда, а вошел таинственно потому, что было поздно и что он боялся выговора от господина; но таких соседей не имелось.

С другой стороны, если бы слышно было, что по соседству бродят враждебные дикари, можно было бы объяснить странное поведение этого человека, разумеется, неуспокоительным образом для рассуждавших.

Но так как они не видели диких и не слышали о них ни во время пути в Сан-Сабскую миссию, ни по прибытии в нее, и так как знали, что южные команчи — единственные индейцы, которых можно здесь встретить, находились в мире с техасским правительством, то и ночная прогулка и скрытность Фернанда не могли иметь к ним отношения.

Наконец, поведение его оставалось для всех присутствовавших загадкой, требовавшей объяснения.

Прекратив этот разговор, собеседники продолжали попивать бордо, закусывать конфетами и щелкать орехи, сорванные в саду миссии, и повели речь о предметах более приятных.

Глава LI. ДВЕ РАЗЛИЧНЫЕ ЭМБЛЕМЫ