Гордость, сила и зима: стирая границы - Лина Неидеальная
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Кто мой сосед? — заинтригованно спросила я, постукивая по двери. Открыть не решилась, вдруг, он уже успел оголиться.
— Сюрприз, — радостно распахнул дверь Эван. Одетый. — Я хотел помыться, но дамы вперед. О, у тебя тут уютненько, — заглянул он через мое плечо в комнату, опираясь рукой о косяк.
— А у тебя что? — поднырнула я под руку Эвана, пересекла ванную и вошла в соседнюю комнату. Почти так же, как и у меня, только кровать без балдахина. И мне почему-то казалось, что она удобнее. Быстро проверив свои догадки методом ощупывания матраса, я обернулась к другу и коварно предложила: — Может, поменяемся? Ты же знаешь, как я плохо засыпаю на непривычной кроватке, а у тебя тут помягче, вроде.
— Чего не сделаешь ради подруги, — охотно согласился Эван, а затем направился в ванную. — Вещи твои пойду перенесу.
— Тогда свои захвати сразу, — кивнула я на седельные сумки, которые лежали на кровати слева от меня.
— Кстати, спасибо, что напомнила. Это Дика, перепутали слуги.
Дождавшись, пока ясновидящий скроется, я начала расстегивать сумку, чтобы положить письмо Жаклин. Но пальцы почему-то тряслись, застежка никак не хотела поддаваться. Не хотелось, чтобы Эван застукал, как я копалась в вещах его старшего брата. Кое-как запихнув изрядно пострадавшую от моих действий бумагу, я привела сумку в порядок и приняла самый невинный вид, который только можно было придумать. Как раз вовремя, секунду спустя на пороге появился Эван с моими пожитками, быстро поменяв сумки местами, он вышел из комнаты, отправившись к брату. А я направилась в ванную, предварительно оставив записку другу, чтобы не вздумал ломиться. Наблюдая, как бадья заполняется водой, я решительно выгоняла из головы мысли, в которых, почему-то, были письмо Жаклин и Дик, радостно скакавший по комнате и кричавший о постигшем его счастье. Что за бред в голове?
* * *
Интересно, кто это только придумал — произносить витиеватые речи, одно вступление к которым доводит до зубовного скрежета? Явно какой-то человек с прогрессировавшей манией величия, потому что в нормальном состоянии слушать это все просто невозможно. Встреча с правящей династией состоялась на неофициальном уровне, то есть присутствовало всего около тридцати человек от двух стран. Короли Ламелии и Ронии торжественно обменивались приветствиями вот уже полчаса, но к основной цели нашего приезда так пока и не приблизились. Зато упомянули дедушек и бабушек, которые гордились бы своими потомками, решившими в такой «нелегкий для всех нас момент встретиться, дабы решить столь животрепещущие вопросы, которые уже не один десяток лет мешают нашим странам идти рука об руку…». Муть.
Лицо Филиппа Блейка выражало смесь обреченного смирения и тщательно замаскированного негодования, так уже поперек горла встали эти речи, после которых наш монарх, определенно, должен был обнаружить мозоль на языке. А вот ламельские советники, стоявшие рядом с Блейком, одобрительно кивали, довольные словами нашего молодого правителя. Приехавшие за несколько дней до нас советники уже успели установить контакты с политическими партнерами, во всяком случае, так они сами утверждали.
Августину III наш король годился в сыновья — правителю Ронии перевалило за шестой десяток, на троне он уже сидел более двадцати лет. Король Августин из рода Кэрролов смотрел на окружающих уже немного поблекшими глазами, в которых, я готова была поклясться, была скрыта вековая мудрость. Он как бы взглядом говорил Блейку: «Что такого ты, мальчик, можешь сказать, чего я не знаю? Но я принимаю твои правила. Пока принимаю». Военный мундир, в который обрядился король Ронии ради такого случая, сидел на раздобревшей фигуре слишком плотно, казалось, что пуговицы сейчас отлетят и попадут какому-нибудь незадачливому министру по лбу. Седые волосы Августина III были уложены таким образом, чтобы прикрывать лысину, а тяжелая корона, переливавшаяся в свете, только помогала фиксировать прическу.
А вот королева Виктория выглядела просто замечательно для своего возраста. Ей нельзя было дать на вид больше сорока лет, хотя в этом году отмечали ее пятьдесят пятый юбилей. Высокая, стройная, с безукоризненно прямой спиной, она возвышалась над подданными и скользила по лицам взглядом равнодушных зеленых глаз. Какие это глаза, они были так прекрасны, что за один взгляд не жалко и умереть. Но на лице королевы нельзя было прочитать никаких эмоций, только светский интерес, который на деле и гроша ломаного не стоил. Виктория Кэррол явно скучала на этой встрече. Или делала вид, что скучала, потому что иногда она позволяла себе одобрительные кивки, когда ее муж говорил особо душещипательные строки из своей речи.
Наследник престола разглядывал Филиппа Блейка с уважением, приправленным толикой зависти. Еще бы, они были ровесниками, но Блейк — уже король, а Эдвард Кэррол — пока только принц. Вряд ли принц Ронии желал смерти своему отцу, но, думаю, не отказался бы, если бы тот добровольно отрекся от короны в пользу сына. Кстати, принц Эдвард вел занимательную беседу с министром Бэконом. Столкнувшись со мной взглядом, сэр Бэкон как бы случайно дотронулся пальцем до подбородка, намекая, что наш негласный договор в силе. Рядом с этими двумя стояла девушка, беспечно обмахивавшаяся веером и изучавшая людей в зале. Выглядела она, как ожившая картинка из сказок о принцессах, наверное, потому что ей и была. Аннабель Кэррол внешне была очень похожа на своего старшего брата, если бы не разница в возрасте, то их легко можно принять за близнецов. Светлое платье, отделанное кружевами, делало принцессу похожей на облако или на пирожное, щедро украшенное кремом. Словно подтверждая последнюю мысль, желудок коротко проурчал, заставив Дика покоситься на меня, закатить глаза и произнести одними губами фразу: «Ты безнадежна».
А по обрывкам фраз становилось понятно, что скоро вся эта пытка речью подойдет к концу, потому что доносились слова «подпишем» и «очень рад». Мысленно я исполнила веселый танец и покосилась в сторону дверей. Но кое о чем я забыла: о том, что должно быть торжественное завершение, подводящее итоги этой встречи. Минус еще полчаса из жизни, которые растянулись на целую вечность для моего окончательно прилипшего к спине живота. И вот, когда уже произошло торжественное пожатие рук и целование ручек, когда уже всех оповестили о том, что вечером состоится
