Мертвые воспоминания - Ирина Родионова

— И долго это будет продолжаться?

Замолчала, понимая всю бессмысленность своего вопроса. Она и стояла так, будто не зная, зачем вообще подошла — одна рука висела тряпкой, вторая кулаком упиралась в бок, лицо оставалось мертвым. Поток бессвязных Машиных слов оборвался. Она боялась поднять глаза.

— Мой руки, мерь сахар, суп и овощи на столе. Завтра папа заедет, вещи заберет.

Она уже вышла в прихожую, когда Маша окликнула:

— Вещи?..

— Да. Папа переезжает к другой женщине, в другую область. В школу можешь не ходить, попрощаетесь.

И аккуратно прикрыла за собой кухонную дверь.

Глава 16. Побег от невозможного

— Будешь суп куриный? Или гречку погреть, с грибами? — Дана спрашивала у отца издалека, цепляясь пальцами за шкафы, как за якорь. Грибы были черные и перемороженные, их в сентябре собирали по осинникам, срезали крепкие, с оранжево-яркими шляпками, а потом вываривали с солью и забывали в морозильнике. Мысли о чем-то обыденном и привычном почти успокаивали.

За окнами стоял бело-сумрачный холодный день, солнца в их квартире почти не было. Кто-то из соседей снизу пылесосил, с пластиковым стуком бился в плинтуса, громыхала подъездная дверь, громко работал чужой телевизор. Дана слышала каждый звук, и все присваивала себе — она не одна, не заперта с отцом на один замок, вокруг них много людей. Не для крика, не чтобы позвать на помощь. Просто люди, просто жизнь.

Тем более что в последние дни у отца не было сил даже на удары.

— Уйди, — то ли мольба, то ли злоба.

Дана пошла выгребать гречку из пластикового контейнера.

На грибы собирались с азартом, с радостью, хоть из груздей и приходилось потом ножами выскабливать песок, хоть заголившиеся поясницы и искусывала мошкара, а распалившийся сентябрьский день припекал, как летний. Аля мчалась вперед наперевес с пластиковым ведром, в котором погромыхивал самый тупой складной нож, и Дана бежала за ней следом, чтобы не потерять. Нож Аля носила для важности: если ей случалось отыскать гриб, то надо было звать старшую сестру, чтобы срезала, а самой разрешалось убирать веточки и сухие листья, фотографировать крепкие подосиновики на телефон. Вдвоем с Даной они собирали карминово-красные листья, искали гусениц, мелкие предзимние цветы.

Дана скучала по Але.

Потом на кухне становилось жарко и влажно, булькала в кастрюлях вода, мать откидывала грибы на дуршлаг, а Дана сидела над огромным темным тазом, в котором отмокали ножки и шляпки. Раковина забивалась грязью, песком и черно-коричневыми листьями, Аля купала в грязной воде нелюбимых кукол, Дана вырезала червивое и крошила улов кубиками на дощечке.

Продукты заканчивались незаметно, хоть Дана и старалась заказывать их почаще — вроде бы и не ел никто из них особо, и кисли в кастрюльках вечные супы на говяжьих, мелко порубленных косточках, но в ход пошли даже грибы, а это уже о многом говорило.

Дана отнесла тарелку отцу и вернулась на кухню. Поковыряла вилкой в рыжих лепестках запеченной моркови, в разваренной гречке, вспомнила, как отец пришел с работы больным. Обо всем она догадывалась по звукам — сразу же слетела с разобранного кресла и ухом прижалась к махровой простыне, едва приглушающей и шорохи, и разговоры.

Мать, по-видимому, сразу задвинула малышей в комнату, и они застрекотали тревожно, зашептались. Дана хотела позвать их к себе, но осеклась — нельзя.

— Ты заболел? — спросила мать вкрадчиво, почти с лаской.

— Дурь не неси! — заорал отец, и Дана почуяла его страх. Он отдавал кислинкой, бесконечным убеждением себя самого в собственной же правоте, он даже перебивал вонь от ведра в углу.

Молчание.

— Это от ветра, — добавил отец.

— Дана болеет. А у тебя каш…

Шлепок. Аля вскрикнула, кинулся в прихожую Лешка. Дана схватилась за простыню, будто хотела запеленать в нее отца и вынести на мороз, оставить у мусорного бака, как ненужную вещь.

— Прости, Леш, я не со зла, — отец пытался говорить устало, но страх не давал ему прикинуться. — Я правда себя хорошо чувствую, слышишь? Насморк только. Это от погоды, холодина такая стоит…

— Я тебя услышала, — мамин голос набрал неожиданную силу. — Ужин на столе, заходи. А мы с детьми пока у Тани поживем.

Снова молчание. Дана пальцами разминала теплый бок простыни, места себе не находя.

— Ты совсем уже?.. — мрачно и глухо спросил отец.

— Это ведь не шутки, — она снова перешла к оправданиям, голос стал заискивающим, залебезил. — Ты ведь знаешь, что у Али больные легкие, а у Леши — хронический гайморит. Им нельзя простужаться.

— Эта, — Дана почти увидела, как он ткнул пальцем в сторону «детской», — уже вечность болеет, и все в порядке. А мне кашлянуть в собственном доме нельзя.

— Но ты же не будешь сидеть с ней в комнате, правильно? А Таня работает целыми днями, и Серик еще маленький, Аля любит с ним гулять, а у тебя же на шерсть аллергия, мы совсем немного погостим и сразу…

— Нет. Я свое слово сказал.

Грохнула кухонная дверь, тоненько звякнуло стекло.

— Собирайтесь, — шепнула мама. — Только быстро, поняли? Игрушки не брать, только вещи, я помогу. Бегом!

У Даны пересохло во рту — она выхлебала оставшийся с обеда горько-прохладный чай и снова прижалась к простыне. С кухни не доносилось ни звука, и слышен был лишь Алин испуганный топоток да шипение Лешки: «ну куда ты куклу свою», «майки бери, и в садик тапочки»… Подключилась Дана, стала хрипло командовать сборами.

Шелест пакетов. Тяжесть тишины.

Внутри у Даны пульсировало — вот оно, вот! Бери конверт с деньгами и беги вместе с семьей, к черту мамину подружку Таню с ее печальными глазами и однушкой на окраине: ни детей, ни жизни, пустая холодная кухня и тысяча болячек на любой разговор. Квартиру, им нужно снимать свою квартиру! К тому моменту, когда отец поправится, они уже обживутся, и Дана уговорит мать не возвращаться.

И Аля, и Лешка будут от него далеко. Они справятся. Справятся, справятся…

Дане нельзя было выходить за простыню. Смертельно нельзя, нельзя бежать с ними, жить с ними, быть с ними… Ведь у Али слабые легкие, а у Лешки гайморит. То, о чем она мечтала много лет, на что копила деньги и смелость, рушилось на глазах. Будет ли еще такой шанс? Нет. Но им надо уходить, бросать Дану в квартире с отцом, быть может, мать хотя бы теперь попробует отодраться от него, и мелкие будут спасены…

Мысли вышибали слова из головы, Дана металась по закутку, спотыкалась о кресло, искала что-то в шкафах, то в