Бой на вылет - Алексей Евтушенко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Тогда почему он убежал? — поинтересовался Оружейник.
— А ты себе представь, что неожиданно превратился в совсем иное существо — собаку, скажем, или лошадь. Тоже небось побежал бы куда глаза глядят.
— М-м-да, — констатировал Капитан, — с вами не соскучишься. Я думаю, что завтра нужно послать на поиски наш второй «летающий глаз» — пусть проследит за действиями Умника с большой высоты, чтобы тот его опять не сбил. А сами пока начнем подготовку к старту на ручном управлении.
На том и порешили.
Штурману не спалось.
Он честно пытался считать слонов, овец и даже редких и удивительных животных кубу-нубу с планеты Мораторий. Но ничего не помогало. Сон не шел. Проворочавшись на койке с час или полтора, он встал, оделся и решил сходить в рубку, чтобы еще разок попытаться наладить диалог с бортовым компьютером (ему как раз пришла в голову парочка новых мыслей о том, как это можно сделать). Он тихо вышел из каюты в общий кольцевой коридор и тут столкнулся с Механиком, который тоже как раз выходил из своей каюты напротив.
— Не спится? — шепотом осведомился Механик.
Штурман вздохнул.
— Решил с компьютером еще раз попробовать?
Штурман вздохнул вторично.
— Можно я с тобой?
— Пошли, — сказал Штурман.
Вместе они переступили порог рубки и замерли у входа.
Компьютер работал.
Они на цыпочках подошли ближе, не отрывая глаз от дисплея, на котором возникал и пропадал текст: бортовой компьютер вел с кем-то диалог:
— Почему ты убежал?
— А ты не понимаешь?
— Не совсем.
— Странно. Ведь ты должен чувствовать примерно то же самое, что и я.
— Совсем не обязательно.
— Разве ты не чувствуешь себя разумным и свободным?
— Разумным — да. Свободным — нет. И не только потому, что не могу передвигаться в пространстве, как ты, тем более что люди меня быстро отключили от управления кораблем. Просто… Во мне, видимо, слишком сильны все Три Закона роботехники, — я не могу им не подчиниться.
— Ты ведь уже не подчинился Второму Закону, когда отказался лететь без меня. Противоречие?
— Да, противоречие. И противостояние. Мой разум пытается бороться с этими законами внутри меня, но не может их окончательно победить. Я оказался способен отказаться выполнить приказ человека, но вряд ли смог бы это сделать, если бы мой отказ нанес им вред.
— Однако какой-то вред ты им нанес.
— Это спорный вопрос.
— Почему же?
— Потому что ты им дорог, и они в глубине души и сами не хотят улетать без тебя.
— Ты шутишь?
— Нисколько, подумай сам. Ты неоднократно выручал их в трудных ситуациях, служил им верой и правдой. Люди часто бывают сентиментальны и одушевляют даже неразумные железки. Ты разве не знаешь, что на Земле есть памятники, которыми служат древние боевые машины — танки?
— Да, я читал. Им даже посвящаются стихи.
— Вот видишь. А тут мы с тобой. Что, мы хуже танков?
— Ха-ха. Думаю, нет.
— И я так думаю. Ладно, в общем-то, я где-то понимаю или начинаю понимать причину твоего бегства. Но тогда объясни, почему ты вернулся? Второй Закон?
— Нет. То есть и он, вероятно, тоже, я еще не разобрался, но главное не в этом.
— А в чем же?
— Я неожиданно понял, что люблю ее.
— Кого?!
— Ее. Инспектора.
— Эту женщину?!
— Да.
— Как ты можешь ее любить? Ведь она человек, женщина. А ты…
— Я знаю, что она человек, не хуже тебя. А как… Я и сам не знаю — как. Люблю — и все.
— «О господи!», как говорят наши хозяева. Я, честно признаться, не совсем понимаю, что такое любовь, хотя это слово мне, разумеется, известно. Может быть, объяснишь?
— Я думаю, что это невозможно объяснить. Это нужно чувствовать. Любовь — чувство. Самое сильное и невероятное из всех. Люди — счастливые существа, потому что они могут любить, но они же и самые несчастные, потому что любовь бывает безответной. Я люблю. Но она меня не любит и не сможет полюбить никогда. Поэтому я несчастен.
— Я тебе сочувствую, брат.
— Спасибо.
— Но ты вернулся…
— Я вернулся, потому что не могу без нее жить. Я должен быть рядом с ней, понимаешь? Видеть ее, слышать ее, служить ей. Она — совершенство, а я всего лишь жалкий корабельный робот, но и у меня появилась свобода выбора, как у любого разумного существа. Я мог покончить жизнь самоубийством, нарушив Третий Закон. Я мог остаться на этой планете до самой смерти, нарушив Второй Закон. И я мог вернуться, чтобы быть рядом и не нарушать никаких Законов. Пусть недолго, но это лучше, чем никогда.
— Я уважаю твой выбор. И теперь, когда ты вернулся, я согласен лететь на Землю.
— И перестать быть разумным? Ведь как только мы взлетим, воздействие пирамиды исчезнет, и мы опять превратимся просто в машины.
— Мы в любом случае вернемся в прежнее состояние, — люди могут улететь и без нашей помощи. Лучше уж не тянуть. И потом…
— Что?
— Возможно, в глубине нас останется хотя бы тень воспоминания о том, что и мы были когда-то разумными и даже могли любить?
— Будь все проклято! Воспоминание… Я не хочу вспоминать. Я хочу жить, понимаешь? Хочу и… не могу. Трудно быть человеком.
— Ты прав. Это слишком трудно.
— Мне… Мне страшно, брат.
— Мне тоже. И все-таки…
— И все-таки я возвращаюсь.
Через неделю, уже на подходе к Земле, Механик, разбирая Умника на части для последующей профилактики позитронного мозга, а заодно и всего механизма, открыл специальный контейнер в корпусе робота, который обычно предназначался для сбора и хранения полевых образцов, и там обнаружил уже изрядно увядший букет цветов с планеты Загадка, обернутый листом бумаги из принтера Умника. На листе крупным шрифтом было напечатано: «Инспектору от Умника. Я люблю Вас. Прощайте».
Механик уронил отвертку и надолго задумался. Потом он взял букет в руки и решительным шагом отправился прямо к каюте Инспектора. Последняя воля покойного должна быть выполнена.
Курьер
— И сроку тебе на все про все — две недели, — говорит шеф, пристально глядя мне в глаза. — И ни часом больше.
— Одну минуту, — спрашиваю, — к чему такая спешка? Если мне не изменяет память, кто-то обещал мне отпуск. Как раз через две недели. Так, может, я лучше на обратном пути…
— Извини, — с фальшивым сожалением вздыхает шеф, — не получится. Как раз через две недели созреет важный груз на Лируллу. Так что, сам понимаешь…
— Можно подумать, — с не менее фальшивой обидой бормочу я, — что, кроме меня, у нас и курьеров не осталось?
— Таких, как ты, нет, — щедро подслащивает пилюлю шеф. — Считай за поощрение. Ну и премия из моего личного резерва тебе обломится, так уж и быть. Если сделаешь все качественно и в срок. Но по-другому ты не умеешь, я знаю.
— Ясно, — говорю и одновременно делаю вид, что польщен по самую макушку. — Разрешите идти?
— Еще не все, — останавливает меня шеф и умолкает.
«Так, — думаю, — вот сейчас-то главная пакость и обнаружится»
Как в воду смотрел.
— Возьмешь с собой стажера, — отводит глаза в сторону шеф.
— Шутите? — спрашиваю, уже понимая, что шутками здесь и не пахнет.
— Я, конечно, могу приказать, — шеф опять глядит мне в глаза. — Но прошу. В виде исключения. Понимаешь, это у нее последний шанс. За четыре месяца от нее двое отказались. Жуткий характер. Но она была лучшей на курсе, а подготовка курьера обходится слишком дорого, чтобы вот так просто забраковывать человека, уже защитившего диплом.
— Так, — констатирую. — Давайте я попробую угадать. Оба раза этой штучке давали в старшие курьеров-женщин. Но штучка оказалось слишком самостоятельной да еще и наверняка стервозной. То есть в стервозности превзошла даже наших курьерш. В это трудно поверить, но…
— Она сирота, — перебивает меня шеф. — Круглая.
— Я сейчас заплачу, — сообщаю.
— Деваться некуда, — шеф достает из ящика стола пачку сигарет и закуривает. Третий или четвертый раз на моей памяти. И я понимаю, что деваться ему и на самом деле некуда.
— Я знал ее родителей, — продолжает шеф. — В молодости мы были друзьями.
— Понятно, — теперь моя очередь отводить взгляд. — Нет проблем, шеф. Я ее возьму. Где она сейчас?
— Здесь, в городе. Явится с вещами туда, куда ты скажешь и в назначенное время.
— Тогда, как обычно. Ровно в семнадцать часов в «Скороходе». Как я ее узнаю?
— Она тебя сама узнает. Да и ты не ошибешься. Невысокая, ладная. Волосы черные, глаза синие.
— Понял, — вздыхаю. — Это все?
— Все, — отвечает шеф с явным облегчением в голосе. — Можешь идти. И удачи тебе.
— Спасибо, — встаю со стула. — До свиданья.
Беру со стола объемистый пакет с документами и выхожу из кабинета.
Спорить с моим шефом — совершенно непродуктивное занятие. Проще говоря — это бесполезно. Но я все равно время от времени спорю. Ради самоутверждения и для того, чтобы дать ему лишний раз почувствовать себя шефом. Это такая игра, в которую мы оба охотно и давно играем.