Дело о лазоревом письме - Юлия Латынина

Шаваш продолжал плакать. Чиновник положил руку на волосы Шаваша и сидел так, пока мальчик не заснул.

Когда Шаваш проснулся, было давно светло. Через растворенное окно был виден маленький сад. В саду, под виноградным навесом, сидел господин Нан. Перед ним на столе стоял чайничек с душистым чаем, лепешки и варенье. Он читал какую-то книгу и завтракал.

Шаваш оделся и вышел в сад.

– Спасибо, – сказал он, подойдя к Нану.

– Бери-ка пирожки, – сказал Нан и раскрыл короб, стоявший позади чайничка: в коробе лежали свежие финиковые пирожки, круглые и светлые, как полная луна.

Шаваш весь перемазался вареньем. Чиновник смотрел на него с улыбкой. Шаваш съел один пирожок, и другой, и третий, а четвертый положил перед собой и стал на пирожок глядеть. Потом спросил:

– А что вы делаете для Андарза?

Нан немного подумал, прежде чем ответить.

– Он меня просил об одной услуге.

– Найти убийцу того торговца, Ахсая?

Нан неторопливо окунул в чашку ложечку. Чашка была белого фарфора, с узором из розоватых кленовых листьев. Ложечка тоже была отлита в форме кленового листа.

– Да, – сказал Нан.

– И вы его нашли?

– Да, – сказал Нан.

– Его убили по приказу Айр-Незима, да?

– А ты откуда знаешь?

– Так, – сказал Шаваш. – Я слыхал в Осуйском квартале, что этот Ахсай продал и погубил Айр-Незимова племянника, и еще я знаю одного человека по имени Свиной Глазок. Свиной Глазок исполняет для Айр-Незима дела, для каких нужен нож, а не взятка. Он убивает людей довольно необычным способом. У него есть два камня, соединенных тонкой жилой, которые он мечет в человека так, что жила обвивается вокруг горла, а потом он прыгает на человека и душит его до конца. Я видел этого мертвого Ахсая, и мне показалось, что у него, кроме следа от жилы, была еще и дуля от камней, под ухом и у скулы.

– Да, – сказал Нан, – это похоже.

– Отчего же вы не арестовали Свиного Глазка?

– Опасаюсь за здоровье господина Нарая, – желчно сказал судья Нан, – а то его удар хватит от радости, что осуйского консула взяли за этакую уголовщину.

Подумал и прибавил:

– Кстати, этот Свиной Глазок, должно быть, взял с покойника осуйских чеков на миллион. Неясно, что он с ними сделал. Знаешь, что такое осуйские чеки?

– Да, – сказал Шаваш.

– Ты знаком с этим Свиным Глазком короче, чем я. Если как-нибудь услышишь, что он или кто другой ищет, где бы сбыть осуйские чеки на миллион, ты скажешь мне?

– А что я с этого получу? – спросил Шаваш.

– Десять процентов, – ответил судья.

Шаваш вздохнул и стал есть четвертый пирожок. Он доел пирожок, вытер о штанишки руки и полез в грязный мешочек, висевший у него на шее. Он высыпал из мешочка много разного сора и глиняную свистульку-печать. Он разломал печать, вытащил из нее двадцать длинных розовых бумажек и протянул их Нану.

Нан долго глядел на банкноты.

– Как ты их достал? – спросил судья Четвертого округа.

– Я, – сказал Шаваш, – раньше жил в старом дубе, напротив статуи Государя Иршахчана. В этом дубе есть дупло от верха до низа, и внизу оно выходит к воде. В ночь накануне Праздника Пяти Желтоперок я сидел на берегу канала и пытался поймать там желтоперку, рыбу удачи. Вдруг дверь управы раскрылась, из нее вышли четыре человека и вынесли мертвое тело. Они кинули тело в канал, и оно поплыло мимо дуба. Мне показалось, что я узнал одного из убийц, и я подумал: «Такие люди гоняются за крупными вещами. Может, и мне кое-что останется поклевать?» Но я испугался делать это на глазах государя Иршахчана. Поэтому я пошел за телом так, чтобы меня не было видно. Я подумал: «Хорошо бы укрыться под мостом, чтобы государь Иршахчан меня не увидел, а если государь видит сквозь камень, то я хотя бы укроюсь от глаз случайных соглядатаев». Я пошел за телом, пока его не занесло под мост. Там я стал копаться в мертвеце и вытащил из него кошелек и золотой бубенчик, а из сапога – вот эти бумаги. Это мне совсем не понравилось. Я подумал: «Ба! Если этого человека убили, но не ограбили, – как бы на того, кто украдет этот кошелек, не повесили убийства!»

После этого Шавашу ничего не оставалось, кроме как рассказывать дальше. Шаваш кончил, Нан покачал головой, будто удивляясь, и сказал:

– Стало быть, ты поступил в дом Андарза, чтобы разыскать документ, за который Ахсай собирался платить деньги. Четверо могли его похитить: пасынок Андарза, домоправитель Амадия, начальник стражи Шан’гар и секретарь Иммани. Кто из них, по-твоему, виноват?

– Я думаю, – сказал Шаваш, – что виноват Иммани.

– Почему?

– Он меня не любит.

– Это серьезный довод, – сказал судья Нан.

Они помолчали, и Шаваш спросил:

– А что, нельзя арестовать всех четверых?

– Нет, – сказал Нан, – если бы это были четыре лавочника или четверо нищих, я бы, конечно, арестовал всех четверых и кончил это дело. Но это четыре высоких лица, и их просто так арестовать нельзя.

– Жалко, – вздохнул Шаваш, – что высоких людей нельзя арестовать, как маленьких. Все было бы гораздо лучше, если бы с высокими людьми можно было поступать так же, как с маленькими.

– Сдается мне, – сказал Нан, – если бы маленьких людей нельзя было арестовывать просто так, как и высоких, все было бы еще лучше.

Между тем за всеми этими варварами мы совсем забыли о городе Осуе, где каждый свободен и богат, и о его консуле Айр-Незиме, а этот город играет немалую роль в нашем повествовании.

В царствование государыни Касии казна империи заняла у осуйского банка десять миллионов золотых монет, под самые незначительные проценты, причем банк процентов, собственно, и не требовал, а довольствовался тем, что получал вместо них каждый год какое-нибудь полезное право: право на монопольную торговлю солью в провинции Чахар, или на монопольный вывоз инисского льна и тому подобное.

Когда советник Нарай запретил ростовщичество, ему показалось обидным платить заграничным ростовщикам такие проценты, за которые собственным ростовщикам клеймили лоб. А так как указ о запрете торговли с Осуей так и не был подписан, потому что каждый раз, когда речь заходила об этом указе, государь принимался плакать и кричать что-то про кольцо, советник Нарай не оставлял надежды забраться с боков туда, куда не получилось забраться спереди.

К тому же осуйский консул держался очень вызывающе. Как-то на приеме у Ишнайи он рассуждал о храбрости варваров. Нарай подошел к беседующим и сказал:

– Сдается мне, что тетивы луков, которым стреляли ласы, были проданы им Осуей.

– Мы, – ответил консул, – продаем то, на что есть спрос. Ласам мы продаем лубяные тетивы для луков, а вам, господин Нарай, можем продать конопляные веревки для виселиц.