Вторник. Седьмое мая: Рассказ об одном изобретении - Юрий Германович Вебер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И, когда Попов наконец был приглашен в непомерно великий кабинет, где под огромным портретом государя едва виднелась маленькая головка министра за столом, его встретил тяжелый, холодный взгляд, полный начальственного гнева. Министр не вышел ему навстречу, не протянул руки, а только, коротко взмахнув, сказал:
— Прошу садиться!
Это уже было на грани невежливости.
И во всей дальнейшей беседе Попов должен был обращаться к нему «ваше превосходительство», а Дурново бросал ему безликое «вы».
— Как же вы думаете выйти из положения? Исправить репутацию вверенного вам института?
Они встречались уже однажды в этом же кабинете, месяца полтора назад. Особое совещание министров вынесло постановление «о недопущении собраний в высших учебных заведениях». А на другой же день после этого состоялся совет профессоров Электротехнического института под председательством Попова и решил по-своему: «Совет признает, что он не имеет не только возможности, но и нравственного права препятствовать устройству публичных собраний в помещениях института». Прямой вызов государственным установлениям! Совет профессоров потребовал еще свободы слова и неприкосновенности личности, немедленного созыва Учредительного собрания, отмены смертной казни и амнистии политическим заключенным. Каждое из этих требований равносильно преступлению в глазах министра. «Нравственное право!..» — это выражение Дурново повторял тогда с особо злой иронией, он, всемогущий министр, знающий в своих действиях только одно право: право власти и принуждения.
Спустя несколько дней еще новый случай. Из окна третьего этажа института был вывешен большой красный флаг с надписью крупными белыми буквами: «Да здравствует демократическая республика!» Флаг провисел почти два дня. Департамент полиции донес об этом, конечно, в министерство внутренних дел не без намека: смотрите-ка, что у вас творится в собственном ведомстве! Что же должен был испытывать министр!
А что Попов? Разве он как-то разделял идеи, побуждения некоторых студентов? Он был далек от всего этого. И не оправдывал их крайних поступков. Даже жалел: все эти события отвлекают от занятий, от науки. Но у него были свои взгляды, свои устои… И в ответ на требование Дурново — как собирается Попов осуществлять в подобных случаях свою власть директора — он, Попов, выпрямился в кресле посетителя и коротко сказал:
«Как подскажет совесть, ваше превосходительство».
Дурново это, конечно, тоже запомнил.
А сейчас, по его мнению, дело приняло уж совсем опасный оборот.
— Вы знаете, что в вашем институте орудуют большевики? — спросил министр, зачем-то понижая голос.
— Подобное расследование не входит в обязанности педагогического совета или директора, — ответил Попов. — Сия привилегия принадлежит другим лицам.
— В том и беда, что вы считаете, будто все это вас не касается! — резко заметил министр. — Между тем в ваш институт проникла рука их главаря. А может быть, и сам он. Ульянов-Ленин. Вы слышали?
Министру доносили, что Ленин, вождь большевиков, вернулся из эмиграции в Россию, что, возможно, он скрывается где-то в районе Электротехнического института и тайно выступает на собраниях. Полиция его разыскивает.
— Мне ничего об этом не известно. И не может быть известно, — подчеркнул Попов.
Он не знал, конечно, что Ленин трижды за короткий срок бывал в институте, делал нелегально политические доклады на местных партийных собраниях, что его устраивали на ночевку и дневное жительство то в студенческих комнатах, то в подвальном помещении, то в небольшой комнатке за первой аудиторией, куда ведет дверца, скрытая за грифельной доской.
Власти догадывались, но…
— Мы должны ввести полицию в институт. Покончить с крамолой, — заявил министр.
— Это невозможно, ваше превосходительство.
— Как — невозможно?
— Это противоречит уставу учебных заведений. Соблюдение законности…
— Законности! — прервал Дурново. — А ваши бунтовщики соблюдают законность? Устав запрещает политическую деятельность в стенах учебных заведений.
Вдруг министр слегка наклонился вперед к собеседнику и проговорил более мягко, почти доверительно:
— Мы не собираемся действовать грубо. Направим в институт сыскных агентов. Негласно. Для наблюдения.
— Вы предлагаете мне сделку, ваше превосходительство? — ответил Попов, меняясь в лице.
— Вы выражаетесь довольно странным образом, — снова обдал его холодом министр. — Государство просит у вас помощи… Только и всего. Пустяк!
— Вы этого не сделаете, ваше превосходительство, — глухо произнес Попов.
— Почему же, позвольте вас спросить? — притворно поинтересовался министр.
— Потому что я, как директор, не дам на это согласия.
— Вы! — вскрикнул министр. — Вы отдаете себе отчет, милостивый государь, что вы говорите?
— Вполне, ваше превосходительство. Право и закон на моей стороне.
— Ага! Оказывается, вы главный их потатчик! И мы вас…
— Ваше превосходительство, я не обязан выслушивать оскорбления! — Попов поднялся из кресла и направился к выходу.
— Все равно! Я вас заставлю!.. — крикнул ему вдогонку министр, в ярости ударяя по столу.
…Домой на свою профессорскую квартиру Александр Степанович вернулся сам не свой, бледный, с трудом выговаривая слова. К обеду все же попытался сесть со всеми. Но не мог есть. Сказал, что устал, болит голова.
Раиса Алексеевна помогла ему встать, уложила на диван в кабинете. Притворила двери. Она как врач понимала его состояние. Непомерная ноша обязанностей. Всю жизнь непомерная ноша. Его изобретение. И все, что за ним последовало. И еще этот год. Год тяжелых переживаний, тяжелых потерь. Поражение России в войне с Японией. Слабое оснащение русских войск и флота установками беспроволочного телеграфа (да и то в большинстве иностранных марок!), из-за чего корабли Тихоокеанской эскадры теряли ориентировку в морском бою. Цусимская катастрофа. Гибель адмирала Макарова, гибель многих учеников Александра Степановича — минеров, электриков, телеграфистов. При Цусиме погиб его лучший, верный помощник во время Гогланда — унтер Андрей Безденежных. Страшный год… И еще новая обязанность выборного директора, от которой он не мог отказаться. Не считал себя вправе отказаться в такое смутное время. А теперь эти вызовы. Градоначальник, министр…
Раиса Алексеевна тихонько заглядывала в дверь: как он там? Бесконечно усталый от всего, что легло на его плечи.
Все же он пересилил себя и, как ни плохо чувствовал, поехал в университет, на заседание Русского физико-химического общества. Его недавно избрали товарищем председателя физического отделения, и он считал для себя невозможным отсутствовать на этих ученых собраниях.
А вернувшись, слег совсем.
Через день к вечеру, когда весь Петербург готовился встречать Новый год, его не стало. Александр Степанович умер. От кровоизлияния в мозг, как определили медики.
Похоронная процессия направилась с Аптекарского, через Литейный мост, по Невскому, Лиговке, через весь город, на далекое Волково кладбище. Нестройные ряды идущих в тишине за белым гробом
