Русский боевик - Владимир Романовский

— Автомат отдайте.

— Дался вам автомат. Мне с автоматом спокойнее. Будете вы со мной говорить или нет?

— О чем?

— Глупый вопрос в данной ситуации. Я же сказала — наедине. Стало быть, тема секретная.

— Боевая вы, — Кречет улыбнулся не очень весело. — Ну и где же мы с вами наедине поговорим? Номер однокомнатный. Разве что в ванной.

— Можно и в ванной.

Кречет некоторое время думал.

— Ребята, будем джентльменами, а? — Кречет сделал знак ребятам, и ребята отошли к телевизору.

А Кречет пошел в ванную. И Аделина пошла за ним.

— Ну, я вас слушаю, только быстрее, пожалуйста. Дурой вы мне не кажетесь, посему предполагаю, что действительно какое-то дело, касающееся больше вас, чем меня.

— Именно так и есть. Мне нужно, чтобы вы меня отсюда вывезли как-нибудь. У вас наверняка в запасе есть какие-то способы.

— Все может быть. Но вы много на себя берете.

— Столько, сколько мне положено.

— По чину?

— По рождению, — Аделина криво улыбнулась. — Уходить вы не хотите, насколько я понимаю, потому, что думаете…

— Что же я думаю?…

— Что вас пристрелят. Не сейчас, может не сегодня и не завтра. Но где бы вы не появились — в каком бы городе не оказались — вас будут ждать. Это приятно, когда тебя ждут — но не всем.

— Предположим, что это именно так и есть. Предположим. И что же?

— То, что я могу сделать так, чтобы вас ждать перестали.

— Застрелив меня здесь? Удобный способ.

— Нет. Я могу гарантировать вам неприкосновенность. Во всяком случае, оградить вас от того, кого вы больше всех боитесь.

— Таинственности начались.

— Нет. Каменского нет в живых. Государству до вас дела мало. Кто же остается?

— Каменский… Откуда вы знаете о Каменском?

— Послушайте, Кречет, из вашего войска осталось пять человек, дети вас не защитят там, за пределами гостиницы, да и в гостинице в наше время дети — ненадежный щит, а засветились вы страшно. Но это можно исправить. Я поговорю с человеком, которого вы боитесь, и он не будет вас преследовать.

— Я никого не боюсь.

— Опасаетесь.

— С кем именно вы собираетесь говорить?

— Вы до сих пор не поняли?

— Нет.

— У Тепедии было три действительных хозяина, Каменский, вы, и…

— Ага. И вы с ним будете говорить. Вы его любовница, что ли?

— Я его дочь.

Кречет привстал с края ванны, оперся рукой о раковину, распрямился.

— Дочь?

— Да.

— А ведь действительно. Есть сходство. Да ведь я помню вас! Фу ты, дурак…

— Я могу его уговорить. Я знаю, как это делается, у меня опыт.

— Опыт?

— Да.

Он схватил автомат за дуло. Аделина попыталась отстраниться и отобрать автомат, но он резко, не замахиваясь, ударил ее по щеке и рванул автомат на себя. Автомат оказался у него в руках. Кречет улыбался — зловещей улыбкой.

— Дети — это утешение и радость жизни пошлой. Что ж, дочь, пойдем со мной.

Он схватил ее за волосы одной рукой — стало очень больно. Аделина схватила его за запястья, вогнала ногти ему в кожу. Он бросил автомат на пол и еще раз хлестнул ее по щеке. После чего он распахнул дверь и выволок Аделину в номер.

— Ребята, — сказал он. — Прекрасный случай поразвлечься. Сержант, включите комп и камеру. Камеру направьте… вот на это кресло.

Аделина вырывалась отчаянно, и попыталась крикнуть, но ей очень быстро заклеили рот изоляционной лентой. С нее сорвали куртку, расстегнули на брюках ремень.

— Это будет мой подарок вашему папе, — сказал Кречет. — Пусть видит, как ребята с вами развлекаются. Ребята, морды камере не показывать. Но свою я покажу. Перешлем папе прямо в тюрягу, с оказией, пусть полюбуется — очень просветительно. Снимите с нее все и привяжите к креслу, и чтобы…

Наступила пауза между порывами ветра, и в этой паузе распахнулась входная дверь номера. Не суетясь, не осматривая помещение, Милн выстрелил дважды — и двое в хаки упали. Державшие Аделину выпустили ее. Пятый в хаки дал очередь, но в том месте, по которому он стрелял, Милна уже не было. Милн выстрелил — от телевизора, и стрелявший завалился на спину. Милн выстрелил в державших, но пистолет дал осечку. Один из державших кинулся на Милна, второй наклонился подобрать автомат. Хук справа чуть не снес кинувшемуся голову. В подбирающего Милн кинул стулом. Стулом можно кинуть по-разному. Милн кинул так, что наклонившийся упал на автомат и затих.

Кречет, успевший вытащить пистолет, выстрелил — и промахнулся. Под рукой у Милна оказался перочинный нож, лежащий на столике у компьютера, и он тут же метнул его, не раскрывая, в Кречета. Кречет отклонился — это дало время Милну поднять кресло и, прикрываясь им, как щитом, рвануться в прямую атаку. Выглядело это смехотворно — но следующий выстрел Кречета действительно отрикошетил от ножки кресла, а выстрелить еще раз Милн ему не дал — кинул кресло вперед, горизонтально. Кречет отскочил. Милн прыгнул за ним и поймал руку, держащую пистолет.

Кречет оказался очень сильным человеком и, выдержав удар, ударил в ответ — и попал Милну в челюсть и в шею. Милн разозлился и некоторое время бил Кречета, зверея, во все известные ему болевые точки, во все нервные окончания, пока Кречет не осел кровавым куском мяса на бледно-зеленый ковер номера.

Один из подстреленных поднялся и навел оружие на уже успевшую сорвать с лица изоленту и подобрать автомат Аделину, и наверняка прострелил бы ей голову, но именно в этот момент все здание гостиницы качнулось, задрожало, загрохотало, телевизор слетел с подставки, одно из оконных стекол вылетело, в номер ворвались ливень и ветер. Оглушительный взрыв — но свет почему-то продолжал гореть. Подстреленный выронил автомат и упал. Аделина тоже упала. Милн, чудом удержавшись на ногах, человек целеустремленный, поднял пистолет Кречета, перепрыгнул через асимметрично стоящий диван, встал над подстреленным и произвел контрольный выстрел. Затем он вернулся к Кречету, взял его за шиворот, доволок до середины номера и, подобрав с пола рулон изоляционной ленты, очень оперативно стянул ею Кречету ноги и руки.

— Почему ты? — спросила Аделина.

— Сперва мы с Эдуардом хотели бросить монетку, — объяснил Милн, распрямляясь и глядя на Кречета. — Но потом решили, что меня труднее разглядеть в темноте.

Летчик Отто Георгиевич Васильков был человек исполнительный. Получая приказы, он не переспрашивал, не уточнял, не предавался философии — он их просто выполнял.

Ему объяснили, где цель, сказали, что людей там нет, хлопнули по плечу. Он поднял самолет в воздух, пролетел по плану тридцать километров, высмотрел и наметил цель, и выпустил по ней чудо современной боевой техники — самонаводящуюся ракету.

Ракета преодолела нужное расстояние и заинтересовалась конным памятником Князю Олегу, поставленному неподалеку от «Русского Простора» на пике постсоветского интереса русского народа к своей истории. Сквер, в котором стоял памятник, опустел год назад — конторы так и не сдали в аренду, жилой дом, единственный, выселился недавно в связи с пожаром. В трех метрах от поднятого в направлении Туманности Андромеды олегова меча висели провода — они то и дали в момент приближения ракеты короткое замыкание, сыпанув искрами. Ракета самонавелась на памятник и, вздыбившись, жахнула в известняковый круп лошади. Столб огня вырос до облаков, осветив затопленный наводнением район. Здание, пострадавшее от пожара, упало. От памятника осталась только известняковая пыль.

Отто Васильков сверил электронные данные и, сообразив, что вышла промашка, выпустил еще одну ракету. На этот раз ракета пошла точнее, но, вместо того, чтобы вонзиться под углом в «Русский Простор» у основания, наскочила по пути на деревянный телефонный столб и ударила в угол «Русского Простора». Взрыв поколебал несущие конструкции здания, зажег несколько номеров, пробил несколько потолков, повалил несколько лестниц, разметал перегородки — но только в данном углу.

Оценив положение, Отто Васильков сделал красивый разворот на инструментах, вышел снова на цель, и выпустил еще одну ракету. Но приборы показали, что эта, третья, ракета застряла на выходе. Васильков, памятуя о том, что он защитник Отечества, развернул самолет на юго-восток, где, по его представлениям, селений было меньше, и катапультировался вместе с креслом. Ракета и самолет взорвались секунд через двадцать. Горящие обломки смешались с дождем и упали в Текучку. Парашют мотало во все стороны, и даже иногда несло вверх. Васильков очень боялся, что стропы порвутся, или парашют сложится, и все же благополучно приземлился через некоторое время в каком-то замшелом селении. Отделившись от парашюта, вытирая мокрым рукавом мокрое лицо, он постучался в первый попавшийся ему дом. Потом снова постучался. Дверь ему открыла средних лет полная женщина и, улыбнувшись сонно, пригласила его войти. Увидев, какой он весь промокший, женщина стала суетиться и предлагать Василькову снимать с себя все подряд. Поспел горячий чай.