Океанский патруль. Книга 1 - Валентин Пикуль

Освещение на транспорте не работало. Пришлось включить аккумуляторные фонари. Три тонких луча, скользя по переборкам, перекрещивались в темноте, словно прожекторы. Лица аскольдовцев казались зеленоватыми, и при малейшем движении за их спинами вырастали большие угловатые тени. Изредка один из матросов выходил на палубу и шел в нос корабля, на бак — проверить состояние буксирных концов.

— Сейчас на «Аскольде» чай пьют, — говорил Ставриди. — В кубрике тепло, кружки звенят. Ребята рукавицы и шапки сушат…

Хмыров, поджав под себя ноги и сложив на груди руки, сидел окаменев, точно Будда.

Сказал, не пошевелившись, тихо:

— Холодно, братцы.

Платов встал, молча вышел из рубки. Освещая фонарем длинный темный коридор, он осторожно двигался вдоль ряда дубовых дверей. Где-то глубоко внизу плескалась вода.

Едва только он вошел в салон, как сразу же остановился, пораженный. Кто-то сказал ему в самое ухо:

— Джиги!.. Джиги!..

— Кто здесь? — крикнул Платов. — Отвечай!

Лучом фонаря провел по каюте. Вот портреты Черчилля, какой-то узколицей женщины, сгорбленного старика. А над головой старшины — бамбуковая клетка. В ней сидел нахохлившийся от холода черный мадагаскарский попугай. «Джиги, джиги!» — кричал он, подпрыгивая в своем кольце.

Платов шумно вздохнул.

— Ну и напугал же ты меня, — сказал он, снимая клетку с потолка. — Что же тебя хозяин не взял вместе с книгами? А, зверь божий? Молчишь…

В одном из ящиков буфета старшина нашел сыр и пачку морских галет в красивой упаковке, на которой был нарисован румяный матрос флота его величества.

— Ну вот мы и подзакусим. Пойдем, птица, к нам!..

Вернувшись в рубку, Платов отсвистел флотскую обеденную мелодию и скомандовал, как командовал каждый день на «Аскольде»:

— Команде пить чай!

Ставриди и Хмыров вскочили с дивана:

— Вот это дело!

Они открыли клетку, рассматривая диковинную птицу, но Платов сказал:

— Кто-нибудь из вас сбегайте сначала к буксиру, посмотрите, что там делается.

Хмыров ушел и вернулся через несколько минут, стряхивая с плаща снег:

— Все в порядке. Чтобы тросы не терлись на качке, я подложил под них пять матросских подушек. Все равно валяются без дела.

— Ну, тогда давайте выпьем, а то и впрямь холодно. Вот сыр, вот галеты, пьем по очереди…

Они выпили по пять глотков ледяного, захватывающего дух рому и разговорились.

— Эх, жизнь морская! — вздохнул Хмыров. — Я вот девять лет плаваю, а все не могу к морю привыкнуть. Я береговой человек, крестьянин. Сплю и вижу: солнце встает, роса на листьях, а я выхожу в поле с косою… Хорошо!

— Брось, не скули, — оборвал его Платов. — Это ты сейчас говоришь. А вернешься на берег, и тебя так потянет в море — только держись! Такое и со мной иногда бывает.

— Куда же это я попал? Ну и общество! — рассмеялся Ставриди. — Один я тут настоящий. Я балаклавский рыбак; про нас писатель Куприн даже повесть написал. Называется — «Листригоны». А то еще в театре, я слышал, пели… Хотите? — спросил матрос и вдруг запел глуховатым вибрирующим тенорком:

Балаклава, Балаклава,

Черноморские края,

Там живет цыганка Клава,

То знакомая моя…

— Тише, — сказал Платов.

— Да ну тебя! Ты слушай, — отмахнулся Ставриди и продолжал песню:

Как добудем мы победу,

Я на родину вернусь.

В Балаклаву я приеду

И на Клаве той же…

— Перестань! — оборвал его на полуслове Платов. — Вроде кто-то прошел по палубе. С носа на корму… Притихли. Шумело море. Гудел ветер.

— Эх, зря песню оборвал, — сказал Хмыров.

— Ну ладно, черт с ним. Наверное, послышалось… — Платов задумался и вдруг тревожно оглядел друзей. — У вас спасательные жилеты воздухом надуты?..

— Да ты что, старшина? — накинулся на него Ставриди. — Умирать собрался?

— Нет, ребята, это я просто так. На всякий случай. — Платов слабо улыбнулся. — Пой, Ваня.

— И петь охота пропала.

— Ну, не сердись! На сердце у меня что-то тоскливо сделалось.

— Мало выпил — вот и тоскливо. — Ставриди потянулся к фляге и вдруг крикнул: — Тонем! Черт возьми, тонем!..

Платов подскочил к кренометру. Стрелка ползла в сторону, переваливая за десять градусов. Под ногами медленно оседала палуба.

«Гринвич» тонул.

Схватив фонарь, старшина крикнул:

— Живо на полубак, к буксирам. Сигнализируйте на «Аскольд»!

А сам выскочил из рубки и побежал к корме. Люк машинного отделения был почему-то открыт. Нащупав ногой трап, Платов стал осторожно спускаться вниз.

На площадке остановился и замер, сдерживая дыхание: в темной глубине корабельного днища блуждал холодный и острый луч чужого фонаря. Блеклые отсветы падали на лицо неизвестного человека, освещая нависшие на лоб мокрые пряди волос. Не замечая Платова, он висел на рукоятках громадного штурвала, и тяжелое колесо вращалось, скрипя ржавыми шестернями.

«Открывает другой кингстон», — пронеслось в голове старшины, и сразу где-то за переборкой загудело, зашлепало. Транспорт еще больше накренился на борт. Человек подошел к другому штурвалу, спокойно поставил фонарь на палубу и…

— Стой! — закричал старшина и, грохоча по железным ступеням трапа, сбежал вниз.

Человек скрылся за паровую турбину, тяжело дышал там, в темноте. Но старшина уже вцепился в штурвальное колесо и, переступая ногами по рукоятям, стал закрывать кингстон…

Рев воды за переборкой уже стихал, меньше кренился на борт тонущий транспорт, когда большой гаечный ключ, резанув воздух, разбил фонарь. Стало темно, как в могиле. Платов бросился вперед, но человек, лязгнув клинкетом, исчез в бортовом бункере. Было слышно, как он закрывается изнутри.

Платов, выпятив руки вперед, на ощупь пошел к выходу и сразу же уткнулся в переборку. «Черт, куда я иду? Неужели запутался?» Холодный озноб опоясал спину. Сплошная темнота трюма обступила его плотным немым кольцом.

Корабль продолжал погружаться.

Палуба уже стояла наклонно, ноги скользили по ней, срываясь вниз, в какую-то бездонную пропасть. Было обидно — до слез обидно! — умирать здесь, в этом громадном железном гробу, среди голых бездушных машин. Хотя бы умереть на виду у людей под яркими родными звездами!..

Внезапно наверху выросла узкая щель голубого света, — его друзья, он понял это, стреляли ракетами в небо. Ударяясь об острые углы механизмов, Платов пошел по направлению освещенного люка. Внизу что-то рухнуло. Днище, вставая на дыбы, тяжко покатилось в сторону, и в лицо вдруг освежающе ударило солеными брызгами. Еще мгновение — и Платов наконец перевесился наружу. Верхняя палуба стояла почти вертикальной стеной, и он выглядывал из люка, как в чердачное окно гигантского рушащегося дома.

Мордвинов подошел к Пеклеванному, смотревшему в ночной океан.

— Товарищ лейтенант, матрос из команды «Гринвича» просится на мостик.

— Что ему?

— Не знаю. Поговорить, наверное.

— Разбудите заместителя командира по политчасти. Он спит в штурманской рубке…

Самаров после тяжелого сна долго не мог понять, о каком матросе идет речь. Наконец понял и велел позвать англичанина к себе. Тот явился, осторожно держа перед собой забинтованную руку.

Это был Томми Стерлинг.

— Я вас слушаю, — сказал Самаров, предлагая матросу сесть рядом с ним.

— Господин сублейтенант, — начал говорить Стирлинг, поглядев на погоны Самарова, — для того чтобы вам было понятно все, позвольте я раскрою перед вами нехитрую механику этого последнего рейса «Гринвича»… Во-первых, пароходные компании: в случае потопления транспорта они получают крупный страховой куш. Во-вторых, вернувшись к земле без своего корабля, команда вознаграждается за риск. В-третьих, матросы просто врут чиновникам о своих погибших богатствах. У меня, может, была всего одна куртка, а я скажу, что имел два чемодана белья, золотые часы и прочее, . и все это будет оплачено мне с процентами… Теперь вам, наверное, понятно, почему мы привыкли покидать корабли даже с ничтожными пробоинами.

— Мне это было понятно давно, — ответил Самаров, протягивая матросу портсигар.

— Не знаю, — пожал плечами Стирлинг, — может, я напрасно рассказываю вам это, но однажды я имел честь участвовать в бою с немецкими миноносцами на доблестной палубе вашего корабля. Я видел смелость ваших матросов и слишком уважаю вас, чтобы позволить себе скрыть свои подозрения…

— Что вы можете сообщить?

— Я хочу сказать, что «Гринвич», несмотря на повреждение, может затонуть только в одном случае…

— А именно? — насторожился Самаров.

— Если… открыть кингстоны.

— Говорите все. И быстрее.

— Я ничего не знаю, но один из сорока восьми матросов — матрос Хиггинс — пропал с корабля…

— Последний раз вы его видели где?

— В кубрике. В кубрик пришел мистер Мюр и долго уговаривал о чем-то Хиггинса…

Рванув дверь, Самаров выскочил из рубки. Перескакивая через три ступеньки, взбежал на мостик.