Обрученная с розой - Симона Вилар

Фокенберг нахмурился.

– Король Эдуард лишь узурпатор, силой захвативший трон. Долг каждого честного дворянина – помочь вернуть корону законному государю, томящемуся ныне в неволе Генриху VI Ланкастеру, чем и занят сейчас мой кузен, великий граф Уорвик. А вы, сэр рыцарь, успели неплохо ему послужить, умыкнув из-под самого носа Йорков и доставив сюда леди Анну.

Уж они-то не простят вам этого, и вам придется дорого заплатить за свой проступок. Так не лучше ли продолжить цепь славных дел под стягом Алой Розы, содействовать делу которой вы вольно или невольно уже начали?

Отдайте мне это послание, и, если оно не содержит ничего, что потребовало бы срочных действий здесь, в Англии, вы продолжите свой путь к графу Уорвику, причем письмо передадите ему с припиской моей рукой о том, что я настоял на передаче мне его. К тому же я дам вам надежный эскорт и прослежу, чтобы ваш дальнейший путь протекал как можно более гладко.

Фокенберг говорил еще и еще. Он приводил множество доводов в пользу того, что письмо должно быть вскрыто. Однако рыцарь оставался непреклонен. У Фокенберга начала нервно подергиваться щека. Он исчерпал почти все аргументы. Наконец, подавшись вперед, он негромко сказал:

– Не столь давно в подарок графу Уорвику некто прислал роскошную Библию, достойно изукрашенную знаменитыми лимбургами. К счастью, еще до того, как мой брат коснулся ее, книгу стал листать какой-то любопытный паж.

Через несколько минут мальчишка начал задыхаться, лицо его пошло пятнами, и он умер в мучениях. Оказалось, что страницы Священной книги были пропитаны страшным ядом. В ином случае к столу подали фрукты, и граф лишь чудом не притронулся к ним.

Зато один из находившихся в это время у него с визитом французских вельмож съел персик и к ночи скончался, причем тело его тут же почернело и распухло, как бывает при отравлении. Почем мне знать, не содержит ли и это послание в себе нечто подобное? Я знаю, что Йорки способны на все.

Филип усмехнулся.

– В таком случае, милорд, искренне заботясь о вашем здоровье, я бы не советовал вам так жаждать его распечатать. Фокенберг побледнел, щека его запрыгала..

– Сэр Филип Майсгрейв, видит Бог, я хотел избежать крайних мер. И я в последний раз требую, чтобы вы добровольно вручили мне письмо.

Майсгрейв поднялся.

– Милорд, я дал слово моему королю, что вручу это послание в собственные руки Ричарда Невиля, графа Уорвика, и я сделаю все, что в моих силах, чтобы оно не попало ни к кому другому. Вам ничего не добиться от меня иначе, как средствами, недостойными благородного рыцаря и мужчины.

Какое-то время они неотрывно глядели друг на друга. Затем Фокенберг трижды хлопнул в ладоши. Тотчас дверь с шумом распахнулась, и целый отряд вооруженных стражников, громыхая доспехами, ворвался в зал.

Фокенберг поднялся.

– Клянусь святым именем Господним, я сделал все, чтобы избежать крови. Вы же пренебрегли моими усилиями. Он повернулся к своим людям:

– Этот человек подослан Йорками. Схватить его! Но едва воины сделали первый шаг, как Филип прыгнул в сторону, рывком опрокинув стол, за которым они только что вкушали трапезу.

Зазвенела посуда, стол опрокинулся, загородив на миг дорогу воинам Фокенберга. Тем временем Майсгрейв и его люди успели обнажить мечи и занять удобную позицию между камином и стеной, обеспечив себе тем самым тыл.

– Это безумие, сэр Майсгрейв! – выкрикнул Фокенберг. – Мои люди сомнут вас, как былинку. Филип сжимал в руках меч.

– Мы сумеем умереть, если на то будет воля Господня, но никто не скажет, что мы плохо служили своему королю и покрыли себя бесчестьем. – Взять их!

Но едва воины сделали шаг, как перед ними, словно снежное видение, возникла дочь Уорвика.

– Остановитесь! – вскричала она, поднимая руку. – Эти люди – мои гости, и никто не имеет права причинять им зло.

Воины замерли. Анна повернулась к Фокенбергу:

– Что это означает, милорд? Так-то вы чтите закон гостеприимства, что так свят под этим кровом? Так-то вы желаете отплатить добром этим людям за то, что они спасли от беды и доставили сюда дочь вашего сеньора и родича?

Фокенберг смотрел на нее с закипающей яростью.

– Эти люди – шпионы Эдуарда Йорка! – прошипел он. – К тому же они везут письмо, которое ради продолжения дела вашего отца я просто обязан заполучить.

– Эти люди такие же шпионы, как и я. А что касается письма, то вас, милый дядюшка, вовсе не должно интересовать то, о чем Эдуард Йорк пишет моему отцу.

Юное существо бесстрашно глядело в глаза лорду-бастарду. У того дергалась щека, глаза бешено сверкали. Но Анна не боялась его.

– Именем Пресвятой Девы заклинаю вас, милорд, не злоупотребляйте вашей властью и дайте им уйти. Они мои гости, и я многим обязана им.

– Ты всего лишь несмышленое дитя, Нэнси. И поступаешь так, словно и не кровь Невилей течет в твоих жилах.

– Я поступаю так, как поступил бы в этом случае и мой отец. А вот вы, лорд Фокенберг, наоборот позорите честное имя Невилей! Видно, и впрямь сказывается нечистая кровь!

Фокенберг задохнулся от ярости.

– Увести ее! – рявкнул он, но никто не тронулся с места. Всем было известно, что Анна – любимая дочь графа и, будь она постарше, не Фокенберг, а она стала бы законной властительницей в Уорвик-Кастл.

– Увести ее! – вновь взревел лорд н, видя, что никто не рискует сделать это, сам ринулся к Анне.

– Не сметь прикасаться ко мне! – взвизгнула девушка, но дядя, заломив ей руку, потащил к выходу. Анна упиралась изо всех сил, царапалась и кусалась, но лорд Фокенберг был куда сильнее ее. Он легко справился с девушкой и мигом втащил ее по ступеням на возвышение.

Здесь Анна внезапно вырвалась, и сама бросилась прочь из зала, захлопнув дверь перед самым его носом. Лорд Фокенберг, тяжело дыша, обернулся и кивнул в сторону Майсгрейва:

– Начинайте!

Закованные в броню солдаты бросились на пятерых вооруженных одними мечами воинов. Клинки с лязгом скрестились. Позиция людей Майсгрейва была более выгодной – к ним нельзя было подступиться ни с тылу, ни с флангов.

Слева в камине пылало пламя, и Филип твердо решил при первой же возможности предать огню письмо короля. Он понимал, что так или иначе долго им не выстоять против закованных в сталь латников Фокенберга, но Филип так часто встречался лицом к лицу со смертью, что сейчас не испытывал страха.

Только грусть, что все кончилось так скоро и странно, ощущал он в сердце, да еще ярость оттого, что с ним обошлись столь бесчестно.

«Если мне сегодня и суждено погибнуть, то я уйду из этой жизни не один», решил он, и его длинный меч засвистел подобно мечу архангела Гавриила.