Перст судьбы - Елизавета Дворецкая

— Как тебя зовут, красавица? — Селяня придержал бусы в кулаке. — Мансикки, Поулукки?

— Ватукка![41] — хором, смеясь, ответили женщины.

— Уж наверное, твои губки слаще любой ягодки в лесу! — тихо сказал Селяня, так что услышала она одна. Девушка в смущении опустила глаза, но тут же украдкой бросила на него быстрый взгляд, подавляя улыбку.

— Меня зовут Нуоритар, — шепнула она. — Саламатар-эмаг говорила обо мне?

— Она говорила, что ее сестра и подруга в обмен на подарок поможет нам кое в чем, — так же тихо произнес Селяня, поднеся кулак к ее подставленным ковшичком ладоням, но покамест не разжимая пальцы.

— В чем это? — Девушка едва не отпрянула и взглянула на него с тревогой, наморщив светлые бровки.

— Не пугайся! — Селяня выложил в подставленные руки одну бусину. — Нам нужно только поговорить кое о чем. — Он выложил вторую. — Разузнать некоторые вещи о ваших соседях и соперниках. Там еще была такая занятная повесть про одну очень гордую невесту, которая съела не ту ягоду и потом была вынуждена париться в бане сосновыми вениками!

Нуоритар засмеялась.

— Всего-то навсего! Ты говоришь о Марье, дочери Кауры?

— Похоже, что так! — Селяня выложил ей в ладонь последнюю бусину и выразительно глянул своими светлыми глазами, намекая, что это еще не все.

Девушке было, пожалуй, лет шестнадцать, хотя на вид она казалась моложе; острый взгляд и свежий румянец смущения делали ее достаточно привлекательной, чтобы Селяне не приходилось кривить душой.

— О чем это вы там шепчетесь? — Та уверенная старуха подошла ближе, вклинилась между ними и мощной грудью отерла парня от внучки. — Ты не пяль на наших девок свои бесстыжие глаза, говорливый рябчик! Наши девушки не из тех, что за бусину ложатся хоть с вене, хоть с руотсом! — Она бросила сердитый взгляд на Стейна, который в это время делал выразительные знаки глазами другой девушке, пользуясь тем, что на них старуха не смотрела.

— Они всего лишь хотят послушать про Марьятту! — смеясь, пояснила Нуоритар. — Ведь не будет ничего худого, если мы им расскажем!

— Про Марьятту, дочку Пихлайи, этой гордячки? Вот, вы видели! — Старуха всплеснула руками, так что костяные фигурки бобров на ее груди подпрыгнули. — Слухи о ее красивых делах дошли уже и до вене! Вот вам наука, белки-трескотуньи! Если девушка себя не помнит и не бережет, то о ней скоро будут говорить даже руотсы! Но эти разговоры ей чести не сделают!

Женщины оживились, загомонили все разом. Всю прошлую зиму и весну они обсуждали новости, доходящие до соседей неведомыми путями через леса и болота — видно, сороки разносили на хвостах. А судьба Марьятты особенно занимала родичей Вахто, на это у них имелись свои причины. Оживившись, перебивая друг друга, они рассказали Селяне всю повесть — про побродягу Терявя, который соблазнил дочку Кауры, хотя она была так горда, что отказала бы даже Солнцу и Месяцу, вздумай они к ней свататься.

— И вот до чего она доигралась, что пришлось ей «сбрасывать живот» при помощи отвара паутины и лука! — возмущалась старуха, которую звали, как выяснилось, Пяйвятар-эмаг. — А ведь ей предлагали такую почетную судьбу! Вышла бы она за нашего Нокку и не знала бы горя! Он подарил ей такие красивые вещи — колечко и пряжку из бронзы, а она побросала их в реку и сказала, что пусть он женится на дочери водяного хозяина! Спроси кого хочешь: я никогда не обижала невесток, не морила работой, кормила хорошо, учила всему, что умела сама, и все они у меня довольные! Правду я говорю? — обратилась она к молодым женщинам, и те дружно закричали:

— Да!

— И я даже позволяю им бездельничать и болтать языком, вместо того чтобы работать, вот, как сейчас!

— Неужели вы хотели взять ее в жены за кого-то из ваших сыновей, а она отказалась? — изумился Селяня. — Вот глупая девушка!

— Да вон он! — Нуоритар показала на одного из парней, сидевших возле огня. Тот смущенно потупился. — Нокка, он последний у нас еще не женатый!

— Ну, такому молодцу нетрудно будет найти себе жену! — воскликнул Селяня и дружелюбно улыбнулся. Хотя, правду сказать, парень красавцем не был и удальцом не выглядел: с невзрачным лицом, крупным носом, и в придачу от правого уха остался только маленький обрывок. — Но что же вы не помогли брату, пока еще не явился этот негодяй Терявя? — упрекнул он двух других парней. — Мы с моими побратимами всегда помогаем друг другу. Если девушка упрямится, мы бы пособили брату похитить ее! А у вас что же, нет лошади и санок?

Парни потупились.

— У сыновей Каури еще больше лошадей и санок, — со вздохом поведала Нуоритар. — А сам Каури — очень злой и жадный человек. Он отнял наши бобровые ловища, и наши мужчины уже не раз сталкивались с ними в лесу во время лова. Здесь всегда были наши угодья, но их род разросся, сам Каури и его брат Туоки отделились от отца и поселились здесь, а теперь у них у каждого по шесть-семь сыновей. Им не хватает угодий, вот они и хотят отнять наши.

— А тут еще Каури объявил, что наш бобровый гон он отдаст в приданое за Марьяттой, если ее муж пойдет к ним в «домашние зятья»! — подхватила одна из молодых женщин. — Мы подумали… то есть Вахто-ижанд подумал, что будет хорошо…

— Ладно, хватит болтать! — оборвала ее большуха, и молодка послушно замолчала. Видно, Пяйвятар-эмаг решила, что незачем чужакам знать про их неудачи. — Мы найдем себе невестку получше. А вот кого найдет для дочки Каури, хотела бы я знать, если не собирается отдать ее за голодранца Терявя!

— Ну, это было бы совсем глупо — отдать какому-то голодранцу и девушку, и ваш бобровый лов! — заметил Селяня и добавил вполголоса, обращаясь к одной Нуоритар: — Я правильно говорю?

Но его глаза и чуть приподнятые брови давали понять, что говорит он совсем о другом. А румянец и опущенные ресницы девушки отвечали, что она его отлично понимает. Боги молодых легкомысленны и равнодушны ко всему на свете, кроме одного: какая бы жестокая вражда ни разделяла роды и племена, непременно найдется пара, которую неведомое безумие влечет именно к тому, к кому никак нельзя! Видимо, что-то в этом есть: чувство опасности и сознание запрета делают наиболее желанной именно эту добычу, а о том, сколько вреда это влечение принесет близким и какими бедами грозит им самим, молодые не умеют думать.

Поблагодарив за приятную беседу, Селяня и Стейн вышли. Снаружи Селяня сдвинул шапку на затылок и поднял лицо, подставляя его медленно падающим влажным хлопьям. К вечеру ветер унялся, и потому казалось почти тепло.

— Ну, поход! — выдохнул он на северном языке. — Не поход, а одна сплошная гулянка.