Полтава. Рассказ о гибели одной армии - Петер Энглунд

Солдатам приказано было сжечь все подводы и имущество, а на освободившихся таким образом лошадей посадить тех, кто еще оставался пешим. Запасы провианта следовало распределить между всеми. Каждый полк должен был получить и боеприпасы — столько, сколько можно было раздать на руки. Походную казну также предстояло полностью раздать. Ни одному полку не разрешалось предпринимать попытки переправиться через Днепр, все должны быть готовы с рассветом выступить в поход. Были намечены некоторые меры по замене недостающих пехотных офицеров; кроме того, предусматривалось сжечь знамена рот, которые были слишком малочисленны, чтобы защищать их. Созвав всех майоров, довели эти приказы до их сведения.

Одновременно с тем, как старших офицеров уведомляли о новых указаниях, командир лейб-драгунского полка Эрнестедт, испросив встречи с королем, заявил, что к семи часам утра берется переправить все свое подразделение через Днепр. Можно ли получить разрешение на переправу? Карл отослал Эрнестедта к Крёйцу. После минутного размышления тот удовлетворил просьбу полковника и дал лейб-драгунам такое разрешение. Это была еще одна ошибка.

Новые распоряжения практически не утихомирили страсти. Приказание сжечь весь обоз вызвало массу «скандалов и буйства», поскольку у многих, особенно среди старших офицеров, были солидные и богатые повозки, ломившиеся от трофеев и собственного добра. Если некоторые полки, придерживаясь буквы приказа, сожгли все, то у других работа по уничтожению продвигалась туго. Не исполнялся и строжайший запрет на попытки переправиться через реку. При всеобщей нервозности достаточно было увидеть лейб-драгун, которые делали это с высочайшего позволения, чтобы многие полки соблазнились последовать их примеру. Даже в густой ночной тьме продолжалось безумное сколачиванье плотов. Удержать народ было немыслимо. На тот берег была перевезена часть больных и раненых; как и следовало ожидать, множество остальных исчезло в днепровских водоворотах.

Король, уже сидя в коляске, продолжал обсуждать план похода. Вокруг его экипажа стояла в напряженном ожидании горстка людей. Было около десяти вечера, пора бы уже начинать переправу. Юлленкрук, который тоже получил приказание сопровождать короля, вынул из экипажа наклеенную на доску карту и отдал ее Левенхаупту, предварительно показав генералу, по каким местам армия недавно прошла и где она находится теперь. В качестве дополнительной помощи Левенхаупту с войском в походе на Крым король оставил татарских проводников. Наконец стали прощаться; Левенхаупт, пожелав всем счастливого пути, сказал, что у него есть одна просьба. «Какая же?» — поинтересовался Карл. Генерал попросил короля за свою верную службу не допустить, чтобы его «несчастная жена и дети в случае потери кормильца вынуждены были пойти по миру». «Ваша просьба будет исполнена», — ответил король и протянул Левенхаупту руку для поцелуя. Дернувшись, коляска тронулась и укатила в кромешную тьму.

На протяжении почти пяти верст, которые надо было проделать до переправы, коляска один раз заплутала в темноте, но в конце концов выбралась на правильную дорогу и подъехала туда, куда требовалось — к месту напротив островов. Первыми перевезли на ту сторону драбантов, которых после кровопускания под Полтавой насчитывалось всего около 80 человек. Среди этой партии был драбантский писарь Нурсберг. Его переправили на лодке с несколькими мешками отчетности и казны драбантского корпуса, на нем был надет синий мундир его командира, капрала Яна Эреншёльда, перепоясанный карабинным ремнем и с лядункой на перевязи. Сойдя на берег, Нурсберг сел у воды поджидать остальных, а лодка вернулась за новой партией людей. Королевский экипаж спустили в две связанные между собой лодки, в которых сидели на веслах двенадцать драбантов. В виде дополнительного конвоя переправили еще конников и двести человек пехоты из Сёдерманландского полка под предводительством майора Сильверспарре. Чтобы посадить верхом эту пехоту, на другую сторону было также переброшено более ста обозных лошадей. Лошадей перегоняли либо отдельными группами, либо на буксире за лодками, в которых ехали люди. Немногочисленные лодки беспрерывно сновали туда-сюда, однако преодоление реки происходило медленно и оставалось делом рискованным. Отдельные повозки, которые посчитали незаменимыми, разобрали, перевезли на ту сторону по частям, а там снова собрали. Переправили через реку и довольно много раненых, но почти исключительно офицеров, поскольку, как горько пишет один из участников похода, лодок было «не более, чем хватало для высокопоставленных и знатных особ, которые, удобно сидючи, и были перевезены». Среди переправленных в ту ночь за Днепр были генерал-майоры, полковники и подполковники, а также генерал-адъютанты, два директора канцелярии, гофинтендант, военный советник, епископ, множество канцеляристов и восемнадцать пасторов. Помимо них, на другой берег была доставлена значительная часть придворного штата: конюхи, кухмистеры, мастеровые, слуги, бывший мундшенк, тафельдекер и другие. Крысы бежали с корабля. Многие офицеры и рядовые, ослушавшись приказа, на собственный страх и риск перебрались через Днепр и присоединились к королевскому отряду. В общей сложности на тот берег попало около трех тысяч человек, включая не только шведов, но также запорожских и других казаков.

Когда король со свитой исчез в темноте, направляясь к месту переправы, и у Левенхаупта, и у Крёйца, по-видимому, камень упал с души. Те, кто остался теперь заправлять армией, явно испытывали истощение сил, своеобразный психический надлом — реакцию на сокрушительное поражение и последовавший за ним долгий и трудный марш-бросок. Были выставлены часовые и караульные посты. Три аванпоста разместили по краю плато, четвертый был выдвинут на холм около дороги, ведущей из Переволочны. Поздно ночью поступили донесения о том, что у обрыва появились неприятельские казаки и калмыки, однако ни Крёйц, ни Левенхаупт не были обеспокоены этой вестью. Шведы имели в тот день стычки с их разъездами, и мы уже говорили, что казаков не воспринимали как сколько-нибудь серьезную угрозу. Левенхаупт еще некоторое время метался по лагерю в поисках проводников-татар, но недосып и усталость в конечном счете взяли свое. Генерал забрался в одну из оставленных королем палаток, свернулся калачиком на земле и, прикрывшись мундиром, заснул. Через некоторое время в ту же палатку взошел Крёйц, который тоже лег и погрузился в сон. Они вроде бы чувствовали себя в полной безопасности.

27. «Защищаться или в полон идти?»

Вероятно, Левенхаупт и Крёйц улеглись отдыхать в уверенности, что имеют под своим началом прежнюю военную машину Карла XII. Однако за последние дни на эту машину обрушилось слишком много ударов, важные ее детали были разбиты или утрачены, шестеренки перестали цепляться друг за друга. Военная машина сдала, испортилась, сломалась.

Довольно скоро Крёйц прервал свой отдых. Он встал и тронул за рукав лежавшего рядом Левенхаупта. Тот пробудился из глубокого забытья и, услышал, как Крёйц спрашивает, не объявить ли ему посадку на коней. Генерал вскочил и, еще не совсем проснувшись, ответил: «Действуйте, я сию же минуту буду с вами». Снаружи тьма понемногу рассеивалась, и полоска света на фоне черных небес возвещала о начале нового дня. Выбравшись из палатки, Крёйц созвал вестовых и приказал им скакать в разные подразделения и объявить о посадке на лошадей. Сам он тоже вскочил верхом и поехал между длинными шеренгами полков, отдавая распоряжения о посадке. Следом за ним бежал пробудившийся Левенхаупт, клича своих денщиков в надежде получить коня. Ни денщиков, ни лошадей не находилось, поэтому он пешком добрался до ближайшего полка, драгун Мейерфельта, и по-немецки закричал им: «По коням, по коням, подъем, пора садиться на лошадей!» Было около двух часов ночи.

Свет занимавшейся зари упал на армию, в которой продолжалось разложение. Приказы, отданные накануне вечером, были выполнены лишь частично. Огромные массы солдат по-прежнему трудились на берегу, не оставив надежд перебраться через реку. Картинки зачастую были поистине жалостные: на мелководье застряло множество сооружений из телег или тонких шестов, на которых их создатели явно не сумели уйти далеко. В отдельных полках не хватало до половины личного состава, все еще отчаянно пытавшегося переправиться на тот берег. В темноте полки смешались с обозом, и вокруг царило полное расстройство и хаос. Многие подводы застряли в трясине или в колдобинах. Предписанное сожжение обоза было осуществлено далеко не полностью. В некоторых соединениях уничтожение транспорта было прервано, и огромное множество подвод и телег осталось в неприкосновенности. Не была роздана казна, боеприпасы с продуктами тоже ожидали распределения между солдатами. Общее настроение этой ночью, очевидно, представляло собой странную смесь усталого безразличия, безысходности и безумного страха. Некоторые просто махнули на все рукой и, выдохшиеся, повалились вместо работы спать. Другие, охваченные непередаваемым ужасом, лихорадочно сооружали плоты и предпринимали безрассудные попытки преодолеть реку. Дисциплина, железным обручем державшая армию и заставлявшая ее функционировать, ослабла. Старшие офицеры либо сами участвовали в запрещенных предприятиях по переправе, либо давали на них свое молчаливое согласие.