Сон в красном тереме. Т. 3. Гл. LXXXI – СХХ. - Сюэцинь Цао

– Вначале я даже не могла поднять головы с подушки, до того плохо себя чувствовала, – отвечала Сянлин, – но когда госпожа поила меня отварами и супами, не смела отказываться. И вот однажды она поднесла мне суп, я хотела подняться, но случайно выбила чашку из ее рук, и суп расплескался по полу. Мне было очень стыдно, что госпоже из-за меня приходится подтирать пол. Вчера госпожа велела мне съесть супу. Я через силу приподнялась, но есть не могла – очень кружилась голова. К счастью, сестра Баочань убрала чашку. Только я закрыла глаза, как госпожа стала есть свой суп и мне велела. Я заставила себя сделать глоток-другой.

– Все так и было! Я правду говорю! – перебила девушку Баочань. – Вчера госпожа велела мне приготовить две чашки супа и сказала, что будет есть вместе с Сянлин. «Не хватало мне еще для Сянлин готовить», – подумала я и со злости высыпала в одну чашку целую пригоршню соли. А на чашке метку сделала, чтобы дать ее Сянлин. Но тут меня позвала госпожа, сказала, что собирается домой, и велела нанять коляску. Я поспешила выполнить приказание, а когда вернулась, то увидела, что чашка с пересоленным супом стоит перед госпожой. В этот момент госпожа отлучилась куда-то, и я поменяла чашки местами. Так, видно, судьбе было угодно. Разве я могла подумать, что в чашку Сянлин госпожа отраву подсыплет? Вскоре госпожа вернулась, и они с Сянлин стали есть. Я про себя смеялась, представляя, какую мину состроит Сянлин, когда попробует суп. Но она ничего не заметила. Вот как все было. А теперь, выходит, я самой же себе навредила!

Наступило молчание. Все было так ясно, что Сянлин тут же освободили и уложили в постель. Но о ней мы пока рассказывать не будем.

Между тем мать Цзиньгуй продолжала шуметь. Некоторые, в том числе и тетушка Сюэ, считали, что в смерти Цзиньгуй повинен приемный сын старухи Ся.

– Не спорьте зря, – послышался из-за двери голос Цзя Ляня, – лучше наведите в доме порядок! Сейчас прибудут чиновники из ведомства наказаний.

Старуха Ся и ее сын не на шутку перепугались и стали молить тетушку Сюэ:

– Теперь мы поняли, что во всем виновата сама Цзиньгуй. Рыла для других яму и сама в нее угодила! Замните, госпожа, это дело! Умоляем вас! Ведь и вы в случае дознания окажетесь в неловком положении!

– Нет! – заявила Баочай. – В ведомство наказаний уже сообщили и сделать ничего нельзя!

– Пусть госпожа Ся сама поговорит с чиновниками, – предложила жена Чжоу Жуя. – Мы мешать не станем.

Цзя Лянь припугнул сына старухи Ся, и тот согласился выйти навстречу чиновникам, чтобы предотвратить дознание. О том, как тетушка Сюэ приказала купить гроб и похоронить умершую, мы рассказывать не будем.

А теперь вернемся к Цзя Юйцуню. Недавно он был повышен в звании, получил должность правителя округа Цзинчжао и ведал сборами налогов.

Однажды он выехал из столицы для проверки вновь распаханных земель и, добравшись до переправы Стремительного потока в уезде Чжиши, где ему предстояло переправиться через реку, в ожидании паромщиков приказал остановить паланкин.

Неподалеку высился небольшой полуразрушенный храм, а за ним росло несколько древних сосен и кипарисов.

Цзя Юйцунь вышел из паланкина и направился к храму. Весь он как-то покосился. Позолота на статуях богов облупилась. Возле главного строения стояла плита со следами иероглифов, но написанное разобрать было невозможно. Цзя Юйцунь уже хотел пройти в глубь храма, но тут заметил камышовую хижину под сенью кипариса, а в хижине – монаха, сидевшего на циновке. Прикрыв глаза, он предавался созерцанию.

Цзя Юйцунь вошел в хижину, пригляделся к монаху, и ему показалось, будто он его уже видел, но где, не мог вспомнить. Слуги хотели окликнуть монаха, но Юйцунь знаком велел им молчать, приблизился к монаху и произнес:

– Почтенный отец!

Монах приоткрыл глаза, беззвучно рассмеялся и спросил:

– Вы по какому делу ко мне, уважаемый начальник?

– Проезжая здесь по делам службы, я, невежественный, узнал, что вы в совершенстве постигли святое учение, – отвечал Цзя Юйцунь, – и жажду послушать ваши наставления.

– Само собой разумеется, что прийти можно лишь из какого-то места, – с усмешкой отвечал монах, – а уйти – только в каком-нибудь направлении.

Цзя Юйцунь сразу понял, что монах этот необычный, и, низко поклонившись, произнес:

– Позвольте вас спросить, святой отец, в каких местах вы начали праведную жизнь и почему построили себе хижину здесь? Как называется этот храм? Сколько в нем людей? Неужели для вас не нашлось священных гор, где вы могли бы познать истину и заниматься самоусовершенствованием? Зачем было останавливаться на перекрестке дорог?

– Ведь и в «Хулумяо» – «Тыкве-горлянке» можно обрести покой! – отвечал монах. – Необязательно в знаменитых горах! Можно забыть название храма, но плита с надписью будет вечно существовать. Стоит ли искать попутчиков, если тень следует за тобой? Или же вы из тех, кто смысл жизни видит в строках:

Ждет нефрит – пока еще в шкатулке, —чтобы цену красную назвали;А в ларце плененная заколкаждет момента, чтобы взвиться ввысь!

Цзя Юйцуню нельзя было отказать в проницательности. Услышав упоминание о «Хулумяо», а затем – параллельные фразы о заколке и нефрите, он сразу вспомнил встречу с Чжэнь Шиинем. Еще раз внимательно пригляделся к монаху:

– Вы, если я не ошибаюсь, господин Чжэнь?

– Что есть истинное и что есть ложное? – опять усмехнулся монах. – Пора бы вам знать, что все истинное ложно; все ложное – истинно.

Услышав слово «цзя» – «ложный», Цзя Юйцунь отбросил всякие сомнения и, низко поклонившись, произнес:

– Благодаря вашей милости, учитель, я смог добраться до столицы, сдать экзамен и получить должность у вас на родине. Но, прибыв туда, я узнал, что вы убедились в тщетности земного существования и отправились искать обитель бессмертных. Я, ваш ученик, не раз мысленно обращался к вам среди жизненных треволнений, но мне не удавалось встретиться с вами, и я решил, что недостоин лицезреть вас! Какое счастье, что мы все же встретились! Умоляю вас, святой отец, просветить меня в моем невежестве. Осчастливьте мое убогое жилище своим присутствием, дабы я с утра до вечера мог слушать ваши наставления! Живу я неподалеку от этих мест!

Монах встал, приветствовал Цзя Юйцуня и произнес:

– Изо дня в день сижу я на этой циновке и не ведаю, что творится между небом и землей за пределами моей хижины. Я ни слова не понимаю из того, о чем вы говорите, почтенный начальник!

Сказав так, монах снова опустился на циновку.

Цзя Юйцуня охватили сомнения: «Если монах этот не Чжэнь Шиинь, то почему так похож на него? Мы с Чжэнь Шиинем расстались девятнадцать лет назад, но он ничуть не изменился. Уверен, что это Чжэнь Шиинь – только он не хочет вспоминать о прошлом. И мое высокое положение ему безразлично. Так стоит ли заводить разговор о его жене и дочери?»

Подумав так, Цзя Юйцунь сказал:

– Вы не желаете вспоминать о прошлом, святой отец, и я могу только сожалеть.

Он уже хотел распрощаться с монахом, но в этот момент вошел слуга.

– Господин, вечереет – надо торопиться!

Цзя Юйцунь замешкался, но тут вдруг монах заговорил:

– Поспешите с переправой, почтенный начальник! Скоро на реке подымутся волны! В назначенное время мы встретимся, я буду ждать вас на переправе и тогда сделаю вам наставления!

С этими словами монах снова погрузился в созерцание.

Цзя Юйцуню ничего не оставалось, как поклониться и выйти. Но только было он собрался переправляться через реку, как увидел, что к нему со всех ног бежит человек.

Если хотите узнать, что произошло, прочтите следующую главу.

Глава сто четвертая

Итак, когда Цзя Юйцунь собрался переправляться через реку, он вдруг увидел, что к нему бежит слуга и кричит:

– Господин! Горит храм, где вы только что были!

Цзя Юйцунь быстро обернулся и увидел взметнувшееся к небу яркое пламя, дым и гарь заслонили солнце.

«Странно! – подумал Цзя Юйцунь. – Ведь я только что оттуда! В чем же дело? Может быть, с Чжэнь Шиинем случилось несчастье?»

Цзя Юйцунь хотел вернуться, но боялся опоздать с переправой. В то же время он думал, что, если не вернется, душа его не успокоится.

Поразмыслив немного, Цзя Юйцунь обратился к прибежавшему слуге:

– Не знаешь, успел тот монах выйти из храма?

– Я вышел следом за вами, господин, – отвечал слуга. – Потом у меня схватило живот, я отбежал в сторонку, а когда оглянулся на храм, там уже полыхало пламя. Я не видел, чтобы кто-нибудь вышел оттуда.

Охваченный сомнениями, Цзя Юйцунь все же собственные интересы ставил превыше всего, поэтому он не вернулся, а слуге приказал: