Утверждение христианства на Руси - М Брайчевский

В "Обычном житии" есть упоминание об уничтожении статуи Велеса, которого нет в "Повести временных лет": "а Волоса идола, его же именоваху скотья бога, велh въ Почайну рhку въврещи" [180, с.231]. Напомним: Велеса не было среди шести божеств, составлявших Новый киевский пантеон, созданный Владимиром; он имел личное капище где-то в районе Подола и Оболони, то есть действительно над Почайной. Зато в "Житии" отсутствует сентенция - "Велии еси, Господи, чюдная дhла твои.". Это, вероятно, вставка авторов "Древнейшего свода".

Особое внимание привлекает фраза о реакции киевлян, которые плакали "еще бо не бяху прияли крещения", что решительно противоречит двукратно повторенной далее сентенции по поводу радости, с которой киевляне будто бы восприняли приказ Владимира креститься: "По сем же Володимирь посла послы своя по всему граду, глаголя: "Аще не обрящеться кто заутра на рhцh, богать ли оубогъ, или нищъ, или работень, противникъ мнh да будеть". И се слышавше людье с радостью идяху, радующеся, и глаголяху: "Аще бы се не добро было, не бы сего князь и бояри прияли" (следует рассказ об обряде крещения) [250, с. 102]. "И бяше видити радость велика на небеси и на земли". В "Житии" дается еще яснее: "И бысть радость велика хрестившимся людемь, и идоша кождо въ домы своя" [180, с. 232].

Такого противоречия, конечно, не могло быть в едином авторском тексте, написанном одним человеком. Здесь, безусловно, соединены разные литературные элементы, отражающие различные тенденции. Неотъемлемой частью рассказа о гибели Перуна считаем слова об отчаянии киевлян. В отрывке, заимствованном из свода 996 г., тема обращения киевлян вообще отсутствует. В нем речь идет о реакции языческой части киевлян, на которую до 986 г. опирался Владимир. В конце концов, это четко подтверждается самим текстом: "плакахуся его невhрнии людье ещо бо не бяху прияли крещення". Как видим, речь идет не о всех киевлянах, а лишь о той их части, которая еще не приобщилась к христианству и оставалась "неверными". Реакция язычников подается в интерпретации прохристианской и благоприятной для киевского правителя. Будучи предателем сам, Анастас не спешил осуждать чужое предательство.

Повествование о крещении киевлян (которого, повторяем, в своде 996 г. быть не могло), безусловно, принадлежит перу агиографа - автора первоначального "Жития", включая, вероятно, и заявление о радостном характере самого акта. Дальнейший текст снова отсылает нас к творчеству Анастаса: Володимир "повhлh рубити церькви и поставляти по мhстомъ, идеже стояше {234} кумиры, и постави церковь святаго Василья на холмh, идеже стояша кумири, Перунъ и прочии, идеже требы творяху князь и людье" [250, с.103].

Далее, однако, видим смысловую перебивку: "И нача ставити по градомъ церкви и попы, и людие на крещение приводили, по всемъ градамъ и селомъ, и пославъ нача поимати оу нарочитои чади дhти и даяти на оучение книжное..." [там же].

Начало фрагмента повторяет начало предыдущего - и там, и там речь идет о церковном строительстве. Получается, что оба отрывка разного происхождения и механически объединены друг с другом. Первый, как сказано, принадлежит перу Анастаса, второй - часть рассказа о крещении Руси в 860 г. и, вероятно, восходит к "Летописи Аскольда". То, что второй отрывок относится к IX в., подтверждается параллельным текстом Никоновской летописи, более подробным, где названы имена патриарха Фотия и митрополита Михаила Сирина [440, с. 57-58]. В "Обычном житии", текстуально не зависимом от "Аскольдовой хроники", этот абзац отсутствует.

Вернемся к рассказу о крещении киевлян. На первый взгляд он почти одинаково изложен и в летописной, и в житийной версиях. Летописное изложение, например, подробнее передает речь дьявола, который надеялся укрепить свое господство на Руси, но вынужден был убраться прочь. Мы не можем с уверенностью утверждать происхождение этого отрывка: он с одинаковыми основаниями может относиться к "Летописи Аскольда" и являться оригинальным дополнением авторов "Древнейшего свода" 1037 г.

В комментированных текстах наблюдаются некоторые несоответствия фактического порядка, которые вопреки кажущейся малозначительности имеют важное источниковедческое значение. Так, по утверждению летописной версии, киевляне крестились в Днепре [250, с. 102], а по агиографическим данным, в Почайне [180, с. 233; 311, с. 221]. На это обстоятельство исследователи давно обращают внимание, рассматривая его как свидетельство сложности текста и его определенной деформации [111, с. 85-87; 190, с. 379; 381, с. 323].

Действительно, этот топографический дуализм дает основания утверждать, что в окончательном оформлении "Сказания о Владимировом крещении" переплелись две повествовательные традиции. Одна из них (более древняя), вероятно, исходит из "Летописи Аскольда" и является тенденциозной переработкой повествования об обращении киевлян в 60-е годы IX в. Вторая принадлежит авторам первой литературной обработки "Владимировой легенды" (отраженной в "Обычном житии"), которые не пользовались Аскольдовой хроникой, но ввели в свое сочинение эпизод {235} общенародного крещения. В IX в. киевляне крестились в Днепре: тезис Аскольдовой хроники не мог попасть в "Обычное житие". Таким образом, в Почайне крестились язычники в 988 г.; название реки, скорее всего, фигурировало в своде Анастаса, но, не исключено, что оно могло быть произвольным допущением агиографов Ярослава Мудрого.

Первый вариант "Владимировой легенды". Для реконструкции литературной истории "Сказания о Владимировом крещении", как видим, исключительно важно "Обычное житие" - древнейшее сочинение Владимирова цикла. Основным моментом для нас является то, что в нем отсутствуют все фрагменты, признанные нами передатированными и переадресованными заимствованиями из "Летописи Аскольда". Остановимся на этом немного подробнее.

1. "Речь Философа" полностью отсутствует - так же, как и предшествующий ей обмен репликами между проповедником и потенциальным неофитом. Житие начинается краткой справкой о Владимире (внуке Ольги и правнуке Рюрика) [180, с. 225] и о пребывании его слуг (не вельмож и знати, а слуг!) в Волжской Булгарии, у немцев, где они видели "скверные дела", и в Константинополе, где их пленила невиданная красота богослужения [там же, с. 225].

2. Далее идет близкий к летописному отчет посланцев о виденном ими на чужбине. Однако в этом эпизоде отсутствует чрезвычайно важный фрагмент о репрезентативной службе, специально организованной патриархом, по рекомендации императора. Этот летописный отрывок, как мы уже знаем, взят из "Хроники Аскольда". В житии вместо него помещен нейтральный текст буквально одной фразой, не имеющей текстового совпадения с летописным изложением (обе цитаты приведены выше).

3. Полностью отсутствуют теологические трактаты.

4. Отсутствует также важный фрагмент об основании Киевского училища ("учение книжное"). Зато помещена нейтральная фраза, для которой нет текстового соответствия в летописи: "И повели попомъ по градомъ и по селомъ люди ко крещенiю приводити и дhти учити грамотh" [там же, с. 232]. По сути, речь идет о разных вещах. Летописная версия говорит о создании в Киеве конкретного училища высшего типа для подготовки просвещенных кадров *. Житийная - о просветительской миссии духовенства и распространении начальной письменности. Цитированный текст Жития явно перекликается с текстом статьи 1037 г. "Повести временных лет" (так называемой "Похвалы Ярославу Мудро-{236}му": Ярославъ ..." церкви ставяще по градомъ и по мhстомъ, поставляя попы и дая имhния своего оурокъ, и веля имъ оучити людии" [250, с. 141]. Полагаем, что текстологическую связь между двумя фрагментами, созданными в 30-е годы XI в., можно считать несомненной.

5. Обратим внимание еще на один эпизод, по-разному поданный в летописи и в "Обычном житии". Речь идет о внезапной болезни Владимира, преодоленной благодаря крещению. В "Повести временных лет" это событие изложено подробнее и конкретнее. Как отмечалось, этот фрагмент противоречит общему изложению, частью которого он является в летописном предании, разрывая единый текст: "Она же (царевна Анна. - М. Б.) всhдши в кубару, цhловавши оужикы своh с плачемъ, поиде чресъ море, яко приде ко Корсуню, и излhзоша Корсуняни с поклономъ и введоша ю в градъ, и посадиша ю в полатh. Епископъ же Корсуньяскыи с попы царичины, огласивъ и, икрести Володимhра въ церкви [святаго Иакова], и есть церкви та стояще в Корсуни градh на мhстh посредh града, идеже торг дhють Корсоунянъ; полата Володимhря воскраи церкви стоить... а царицина полата за олътаремъ. По крещеннии же приводе царицю на обручение" [там же, с. 96-97].

Как видим, эпизод с болезнью является чужеродной вставкой. Вряд ли он был в летописном своде Анастаса, чья повествовательная манера (с ее склонностью к топографическим деталям) так ярко отразилась в основном тексте. Не мог он появиться и как оригинальное дополнение в "Древнейшем своде" 1037 г., так как решительно противоречит концепции "равноапостольности", выработанной и пропагандируемой книжниками Ярослава Мудрого. Согласно этой концепции Владимир пришел к обращению без влияния увиденных или пережитых чудес. Между тем комментированный эпизод делает ударение именно на мотиве чудесного исцеления от ужасной и непонятной болезни. Выходит, что Владимир не был переубежден ни заочным киевским диспутом, ни речью Философа, ни отчетом уполномоченных экспертов по вопросам чужих религий, ни настояниями киевского боярства, которое ссылалось на пример Ольги, ни испытанием при осаде Корсуня, ни политическими соображениями, связанными с брачным контрактом; только "напрасное" выздоровление наконец послужило решительным толчком.