Невесты Шерраби - Кей Грегори

Как он мог? Как он мог стоять там, далекий, сексапильный, саркастичный, и предполагать возможность того, что?..

— Саймон, — сквозь зубы процедила она, — ты можешь не обращать на это внимания, но я твоя жена.

— Да, согласился Саймон. — Именно это я и сказал Джералду. До того, как указал ему на дверь.

Кажется, в его голосе прозвучала нотка юмора? Оливия смутилась, нахмурилась и снова засомневалась в себе. А еще больше в Саймоне.

— Ничего не понимаю, — наконец сказала она.

— Серьезно? — Теперь в глазах Саймона стояли душераздирающая пустота и такая тоска, от которой Оливии захотелось заплакать. Заплакать и обнять его.

— Саймон… Если Джералд тут ни при чем, тогда что же? Мне жаль, отчаянно жаль, что я прочитала твое письмо. Особенно после… после… — Она не могла продолжать.

Фразу закончил за нее Саймон:

— После того, как ты решила, что я смесь Любопытного Тома[18] с Макиавелли, потому что прочитал твой дневник еще до того, как узнал тебя.

Оливия поморщилась.

— Да. Более или менее, — подтвердила она.

— Угу. — Он расстегнул другой рукав. — Скажи, ты призналась бы мне, что прочитала это письмо, если бы я не застал тебя на месте преступления?

Оливия опустила глаза и принялась теребить складку ночной рубашки.

— Не знаю. Я понимала, что ты не собирался мне его показывать. Но да… рано или поздно я должна была бы спросить… — Она запнулась. Необходимо было что-то сказать. То, что было неизбежно. — Саймон, я была не права. Прости. Я должна была верить тебе. Верить, что ты не станешь пользоваться своим знанием моего дневника во вред мне.

Он сделал отрицающий жест и сказал:

— А вот я засомневался в том, что верю тебе, когда увидел, как ты читаешь мои личные бумаги.

Его тон был таким резким и неприязненным, что Оливия невольно откинулась на подушки. Лодыжка невыносимо ныла, и она кусала губы, чтобы не кричать от боли. Боли и обиды на Саймона, который оставался таким же чужим ей, как всегда.

— Как ты мог верить мне? — сдавленным голосом спросила она. — Я ведь уже доказала, что не верю тебе.

— Да. В этом все дело, — кивнул он. — В доверии. А поскольку ни один из нас не может доверять другому, какое будущее может ждать нашего ребенка?

Оливия проглотила комок в горле и задумалась над ответом. Но прежде чем она смогла найти слова, прежде чем поняла, что хочет сказать, в окно снова ударил дождь и комната озарилась слепящим оранжевым светом.

Она ахнула, когда молния, ярко осветив каждый угол, превратила желтые стены в золотые, а бронзовую голову Саймона — в огненный барельеф на белой двери.

За вспышкой молнии последовал оглушительный удар грома.

Но за мгновение до того, как раскат стих, Оливию осенило и она нашла слова, которые могли спасти их брак.

— Саймон, — тихо сказала она. — Я люблю тебя. И хотя мне понадобилось слишком много времени, чтобы понять это, я клянусь, что буду верить тебе всю свою жизнь.

Поверит ли он? А даже если поверит, неужели от этого что-то изменится? Его глаза были полны такого мрачного и глубокого скепсиса, что Оливия испугалась. Неужели ее признание прозвучало слишком поздно?

— Я люблю тебя, Саймон, — повторила она. — И думаю, что любила всегда. Но я не знала, не могла поверить… Понимаешь, после Дэна я не думала, что когда-нибудь… — Она остановилась, не в силах продолжать.

Как она могла объяснить стоявшему у двери мужчине с каменным лицом, что уверенность в невозможности полюбить помешала ей узнать любовь даже тогда, когда та пришла — нет, ворвалась, ударила ее по лицу и сбила с ног? И та же уверенность помешала ей понять, что рука об руку с любовью приходит доверие.

Лежа на подушках и пытаясь найти нужные слова, Оливия увидела, что Саймон провел ладонью по глазам. Когда он опустил руку, его лицо больше не было каменным. Наоборот, дышало необузданным, диким восторгом.

— Оливия, — сказал он, — поверь, мне следовало бы убить тебя за тот ад, который я пережил. Это еще одна игра или ты серьезно?

— Да, — промолвила она. — Да, конечно, серьезно. Это никогда не было игрой.

И тут его губы раздвинула широчайшая, белейшая, самая чудесная улыбка, которую она когда-либо видела.

— В таком случае, радость моя, — сказал он, — если бы не растянутая лодыжка, ты бы не сидела здесь тихая и притворно-невинная, как котенок. Нет, ты бы сейчас лежала навзничь и расплачивалась со мной за все те ночи, которые я провел без сна, сгорая от желания. Желания, которое чуть не разодрало мне внутренности…

Не веря своим ушам, Оливия судорожно засмеялась и протянула к нему руки.

— Ты мог сделать это давным-давно, — простонала она. — Я тоже не спала. Я бы не прогнала тебя.

Саймон криво усмехнулся, задумчиво пересек комнату и заключил Оливию в свои объятия.

— Я знаю, — сказал он. — И всегда знал, что ты сделаешь то, за что тебе платят. Но после той ночи в Париже я понял, что не могу принять твою жертву. Мне стало ясно, что этого недостаточно. Похоже, тогда мне впервые пришло в голову, что я был не прав, когда говорил про мечты и иллюзии.

Оливия вплела пальцы в волосы Саймона, все еще боясь поверить в его близость, в чудесный мужской запах и в надежду на то, что теперь наконец-то все само собой образуется и пойдет на лад.

Саймон любит ее. И это самое главное на свете. А она, дура, ничего не понимала.

— Это не было жертвой, — сказала она. — Но почему этого было недостаточно? Должно было быть. Ты говорил мне, что не хочешь ничего другого.

— Да. А ты отчаянно пыталась дать его мне. В греховно-обольстительном красном неглиже. — Воспоминание заставило его улыбнуться. — Но в ту ночь я понял, что попался в собственную ловушку. Я женился на тебе, думая, что обеспеченная жизнь заставит тебя дать мне желаемое и не рассчитывать ни на что большее, чем обеспеченность и крыша над головой для тебя и твоего ребенка. К несчастью, из этого ничего не вышло. — Он медленно провел рукой по ее спине. — Я влюбился в тебя по уши. А как я мог" спать с тобой, не выдав своих чувств? Не оказавшись совершенно беззащитным перед женщиной, которая спит со мной только из чувства долга? И считает меня ползучим гадом из-за того, что я прочитал ее дневник?

Оливия виновато поежилась. Саймон провел рукой по ее бедру.

— Мне казалось, — продолжил он, — что единственный способ, который не даст мне сойти с ума, это держать себя на расстоянии и надеяться на чудо. — Он отодвинул стеганое одеяло и погладил живот Оливии. — И ты его совершила, моя дорогая. Спасибо тебе. Спасибо, моя милая жена. Ума не приложу, что еще сказать.