Две недели на Синае. Жиль Блас в Калифорнии - Александр Дюма

на колени и, протягивая руки к колеблющемуся судье, хором начали молить его о пощаде. Наконец губернатор взглянул на нас в последний раз, словно спрашивая, хотим ли мы полного и безоговороч­ного прощения виновных, и прочитал в наших взглядах и жестах все ту же мольбу; после этого он повернулся к солдатам и со вздохом подал им знак удалиться; те под­чинились. Тогда, зная, что Талеб и Отец Победы были шейхами, он обратился к ним с длинным нравоучением, из которого мы поняли лишь одно: им чрезвычайно повезло, что они имеют дело с такими снисходительными хозяевами, как мы. Когда эта речь была с подобающим достоинством закончена, наши арабы, не произнеся ни слова, поспешно удалились.

Что же касается нас, то мы выразили губернатору бла­годарность за его добрый поступок и заверили его, что, если когда-нибудь нам снова доведется проезжать через Суэц, первый свой визит мы непременно нанесем ему. Он, со своей стороны, поблагодарил нас за дружеское расположение и взял с нас обещание написать ему из Каира, как вел себя конвой по отношению к нам в оста­вшейся части путешествия. Взяв на себя два эти обяза­тельства, мы распрощались с губернатором.

В десяти минутах ходьбы от дворца, за углом первой же улицы, нас поджидали арабы. Увидев нас, они броси­лись целовать нам руки, проявляя пылкость, не остав­лявшую никаких сомнений в их признательности. Эти изъявления благодарности сопровождались к тому же заверениями в нерушимой и непоколебимой преданно­сти. Более всего их тронуло не то, что мы вступились за их головы, а то, что нам удалось устоять от искушения посмотреть на наказание палками, являющееся, по их мнению, весьма интересным и любопытным зрелищем. Однако после первых же излияний благодарности они предложили нам отправиться в путь немедленно: мило­сердие губернатора казалось им настолько неестествен­ным, что они не вполне в него верили. Тогда мы поинте­ресовались, где находятся наши верблюды. Как выяснилось, они уже были оседланы и навьючены и ждали нас на дороге в Каир. Едва наши проводники вышли из дворца, четверо из них отправились сделать все приготовления к отъезду, так что наш караван мог выехать из Суэца в ту же минуту. Понимая поспешность наших арабов, мы последовали за ними, не переставая смеяться. Около западных ворот города мы и в самом деле обнаружили наших дромадеров и в одно мгновение, словно по волшебству, оказались в седле. Арабы же не стали тратить время, дожидаясь, пока верблюды опу­стятся на колени; они вскарабкались на них на бегу, как это на глазах у меня сделал Бешара при выезде из Каира; едва утвердившись в седле, Талеб и Абу-Мансур, которых угрожавшая им общая опасность связала отныне брат­скими узами, встали во главе колонны и заставили ее двигаться галопом, так что менее чем за два часа мы ока­зались на расстоянии около двенадцати льё от губерна­тора Суэца, от которого нашим арабам хотелось быть как можно дальше.

Однако, пока мы преодолевали последние два льё, спустилась ночь, и нужно было устраивать привал. Палатку поставили в одно мгновение. Арабы были весе­лыми и проворными как никогда, особенно Бешара, радость которого граничила с безумием: он бегал и пры­гал без видимой причины, словно желая удостовериться, что с его ногами не приключилось ничего дурного; мы уже давно укрылись в палатке, но все еще слышали, как он о чем-то рассказывает, проявляя говорливость, выда­вавшую нервное возбуждение, которое оставили в нем события прошедшего дня.

На следующее утро наш караван чуть свет тронулся в путь; как и по дороге из Каира, мы ехали вдоль лежа­вших на песке костей; скелет дромадера с еще уцеле­вшими кое-где кусками плоти, от которого при нашем приближении отпрянули два или три шакала, свидетель­ствовал о том, что уже после нас здесь прошел караван, заплатив дань этой зловещей дороге. Проехав без оста­новки мимо одиноко растущего в пустыне дерева, мы установили колья палатки среди окаменелого леса: страх, пережитый арабами накануне, нарушил все их привычки, связанные с топографией. Впрочем, день выдался тяже­лым; мы проехали не менее двадцати льё, а отдыхали от силы час.

Еще не рассвело, а наш караван уже двигался по труд­ным и извилистым тропам Мукаттама; солнце появилось на горизонте, когда мы достигли вершины горы, и его первые лучи отразились в золотых куполах Каира. Мы приветствовали многолюдный город, весь ощетини­вшийся минаретами и усыпанный куполами, и необозри­мый горизонт, окружающий его, со всей той радостью, какую всегда вызывает возвращение домой, и устроили на самом верху горы десятиминутный привал, чтобы охватить взглядом все подробности этой изумительной картины, которая в час рассвета еще великолепнее, чем в любое другое время дня; затем, едва мы оказались на западном склоне Мукаттама, хаджины, словно угадав наши желания, бросились в галоп и быстро покрыли рас­стояние, отделявшее нас от гробниц халифов. Оттуда до Каира оставался лишь один шаг. На этот раз мы возвра­щались в город триумфаторами, не опасаясь, что вер­блюды сыграют с нами злую шутку. Мы уже стали уме­лыми наездниками, и в нас, с нашими арабскими одеяниями и загорелыми лицами, по-настоящему трудно было распознать христиан. В десять часов мы явились к г-ну Дантану, вице-консулу Франции, явно обрадован­ному тем, что он видит нас целыми и невредимыми. Вице-консул сразу же послал за заложниками племени аулад-саид, которые, хотя их и отличала большая сдер­жанность, явно были не менее его рады видеть наш отряд вернувшимся в полном составе и в добром здравии: напомню, что они отвечали за наши жизни своими голо­вами.

Сразу же после этих первых минут, отданных радости от встречи с соотечественником и от возвращения, если так можно выразиться, во Францию, нам следовало заняться делами. Дружеское соглашение, заключенное Абу-Мансуром и Талебом у подножия горы Синай, пред­усматривало, что вознаграждение за обратный путь они разделят между собой пополам. Чтобы не лишать наших верных друзей денег, столь честно заработанных ими, мы решили возместить им то, что они при этом теряли. Кроме того, мы вручили каждому из проводников бак­шиш, настолько значительный, насколько это позволяло состояние наших финансов, так что при расставании они пообещали нам хранить вечную память о нас, а мы им — рано или поздно вернуться сюда. Не знаю, удастся ли мне когда-нибудь сдержать данное им слово, но я твердо уверен в том, что они свое сдержат и не раз, мчась стре­мительным галопом на своих хаджинах, сидя у костра, разведенного в пустыне, или находясь в кочевом шатре племени аулад-саид, Бешара и Талеб произнесут наши имена как имена своих верных друзей и отважных това­рищей по путешествию.