Гламорама - Брет Эллис

— Привет, я — Виктор Вард, первый класс, каюта 101, — начинаю я.

— Да? — Клерк наклоняет голову набок и пытается улыбнуться, что у него почти выходит.

— Я разыскиваю девушку по имени Марина Гибсон…

— Разыскиваете? — перебивает он.

— Да, я разыскиваю Марину Гибсон, которая плывет в каюте 402.

— А вы смотрели в каюте 402? — снова перебивает он.

— Да, но ее там нет, и, как мне кажется, — я делаю глубокий вдох, а затем выпаливаю, — там вообще никого нет, а она мне очень нужна, так что я, в общем-то, в том смысле, что не могли бы вы мне ее, э-э-э, разыскать?

Следует пауза, не предусмотренная сценарием.

— А зачем вам нужно ее вызвать, сэр? — спрашивает клерк.

— Ну, — говорю я, запинаясь, — мне кажется, что она… пропала.

Внезапно меня начинает трясти, и мне приходится ухватиться за край стола, чтобы взять себя в руки. — Мне кажется, что она пропала.

— Вам кажется, что у нас… пропал пассажир?

— Я хочу сказать, — я перевожу дыхание. — Я хочу сказать, что, может быть, она перешла в другую каюту?

— Весьма маловероятно, сэр, — говорит клерк, покачивая головой.

— Ну, то есть она обещала, что поужинает вместе со мной, но так и не пришла.

Я закрываю глаза и отчаянно пытаюсь не впадать в панику.

— И поэтому я хочу, чтобы вы ее разыскали…

— Извините, сэр, но мы не разыскиваем людей только потому, что они пропустили ужин, сэр, — говорит актер.

— Тогда не могли бы вы подтвердить мне, что она плывет именно в этой каюте? Ладно? Это-то вы можете сделать? — спрашиваю я, стиснув зубы.

— Я могу подтвердить это, но я не могу дать вам номер каюты пассажира.

— Я и не прошу вас дать мне номер каюты, — объясняю я нетерпеливо. — Я у вас его и не спрашиваю. Я знаю этот проклятущий номер. Просто подтвердите мне, что она плывет в каюте 402.

— Марина?..

— Марина Гибсон, — повторяю я. — Как Мел. Как Мел Гибсон. Только ее зовут Марина.

Клерк берет в руки один из своих блокнотов, которые предположительно содержат компьютерную распечатку фамилий всех пассажиров этого круиза. Затем он наклоняется к монитору, нажимает на несколько клавиш, пытаясь изобразить человека, занятого ответственным делом, сверяется с одной таблицей, а затем с другой, затем несколько раз шумно вздыхает.

— Какой номер каюты, сэр?

— 402, — повторяю, собрав волю в кулак.

Клерк, скорчив гримасу, еще раз проверяет что-то в своем блокноте, а затем, безразлично посмотрев на меня, заявляет:

— Эта каюта никем не занята.

Повисает долгая пауза, прежде чем я нахожу в себе силы, чтобы произнести:

— Что вы хотите сказать? Что это означает: «никем не занята»? Я звонил в эту каюту прошлым вечером. Мне отвечали. Я разговаривал с этой каютой. Что вы хотите сказать: «никем не занята»?

— Я хочу сказать, сэр, что названная вами каюта никем не занята, — отвечает клерк. — Иначе говоря, что в этом круизе в ней нет пассажира.

— Но… — я начинаю мотать головой, — нет, нет, это невозможно.

— Мистер Вард, — продолжает клерк, — я уверен, что ваша знакомая найдется.

— Откуда вам знать? — спрашиваю я, бледнея. — Куда, к черту, она могла подеваться?

— Может быть, она пошла в женское отделение гидротермального комплекса? — высказывает он предположение, пожимая плечами.

— Да, да, верно, — бормочу я. — В женское отделение. Постойте — а где оно?

— Я уверен, что найдется какое-то разумное объяснение всему произошедшему, мистер Вард…

— Послушайте, только вот этого не говорите, — восклицаю я, поднимая обе руки в умоляющем жесте. — Когда мне так говорят, я твердо знаю, что дело гиблое.

— Но, мистер Вард, прошу вас…

— Я боюсь, как бы она не попала в какую-нибудь историю, — говорю я, наклоняясь к клерку. — Вы меня слышите? По-моему, она попала в какую-то историю.

— Но, мистер Вард, у меня в списке пассажиров вообще нет никакой Марины Гибсон, — говорит мне клерк. — В нашем круизе нет никого с таким именем и фамилией.

Клерк внимательно разглядывает меня с таким видом, словно он никак не может уловить выражение на моем лице.

Я сижу в холле на стульчике и разглядываю всех женщин, входящих в женское отделение гидротермального комплекса и выходящих из него, пока тот не закрывается.

2

Ф. Фред Палакон звонит в 7:00. После того как женское отделение закрылось в пять, я сидел у себя в каюте, обдумывая, не перерыть ли мне все судно вверх ногами, пока я не найду ту, что называла себя Мариной Гибсон, но в конце концов отказываюсь от этого плана, потому что под дверь мне просунули коричневый конверт с вензелем «Королевы Елизаветы II», в котором лежала фотография со вчерашнего ужина. Фотография вышла не особенно хорошо — в частности на ней отсутствовала чета Уоллисов.

Пара, сидевшая рядом со мной за столом в «Queen's Grill», была мне совершенно незнакома и даже отдаленно не напоминала Стивена и Лорри. Мужчина, злобно уставившийся на меня, был намного старше Стивена, а смущенная женщина, уткнувшаяся взглядом в тарелку, была не такая интересная, как Лорри, и намного хуже одета.

Марина же отвернулась в сторону, так что ее лица вообще было не разобрать.

Непринужденно улыбаюсь на фотографии я один, и это удивительно, поскольку единственное, что мне кажется знакомым на этом снимке, — это маленькие горки икры на моей тарелке, заказанные Стивеном графины с вином да японка, сидящая в тени за соседним столиком.

Оригинал и заказанные мной три копии разбросаны на столе, за которым я сижу и курю сигареты одну за другой, а в каюте так холодно, что у меня зуб на зуб не попадает, хотя на мне — два свитера J Crew под просторным пальто от Versace, и последствия утреннего похмелья все еще дают о себе знать. Я смутно помню, что «Королева Елизавета» прибывает в Саутгемптон вроде бы завтра.

— Итак, вы не едете в Париж? — спрашивает меня Палакон. — В конце концов, вы все же решились ехать в Лондон?

Долгая пауза, следующая с моей стороны, вынуждает Палакона крикнуть в трубку:

— Алло? Вы меня слышите?

— Да, — говорю я убитым голосом. — Как ты это… вычислил?

— Я почувствовал перемену в вашем настроении, — говорит Палакон.

— Как же тебе это удалось?

— Ну, скажем, я уже выяснил, что эти ваши порывы обычно недолго длятся, — говорит он мне. — Скажем так, я неустанно думаю о вас и о том, что вам предстоит сделать. — И, после некоторой паузы: — К тому же я вижу все происходящее под несколько другим углом.

— Я — любовник, а не воин, Палакон, — вздыхаю я в ответ.

— Мы обнаружили Джейми Филдс, — говорит Палакон.

Я тут же оживляюсь:

— Так моя работа закончилась, верно?

— Нет, — отвечает Палакон. — Только облегчилась.

— Интересно, чем ты занимаешься в настоящий момент, Палакон? — спрашиваю я. — Сидишь, и какой-нибудь лакей делает тебе педикюр, пока ты лопаешь мятные конфетки из огромной коробки? По крайней мере мне представляется именно что-нибудь в этом роде.

— Джейми Филдс в Лондоне, — говорит Палакон. — Вы можете найти ее послезавтра на съемочной площадке фильма, в котором она играет. Всю необходимую информацию вы получите в отеле. Водитель встретит вас…

— Водитель лимузина? — перебиваю его я.

Пауза, а затем Палакон вежливо уточняет:

— Да, мистер Вард, водитель лимузина…

— Спасибо.

— …встретит вас в Саутгемптоне и отвезет в Лондон, где я проконтактирую с вами.

Пока Палакон бубнит, я перекладываю на столе все четыре фотографии, то так, то этак, а затем, так и не загасив предыдущую сигарету, закуриваю новую.

— Вы все поняли, мистер Вард?

— Да, я все понял, мистер Палакон, — отвечаю я в тон ему.

Пауза.

— Вы очень раздражительны, мистер Вард.

— Нет, просто я пытаюсь кое-что выяснить.

— Это на самом деле так, или вы просто позерствуете?

— Послушай, Палакон, мне пора идти…

— Куда, мистер Вард?

— Я записался на курсы по изготовлению садовых гномов, и через десять минут начинается первое занятие.

— Я поговорю с вами по прибытии в Лондон, мистер Вард.

— Я уже пометил это в своем еженедельнике.

— Рад это слышать, мистер Вард.

1

Я нахожу оператора Феликса в баре с роялем, склонившимся над целой батареей бокалов, наполовину заполненных бренди; он занят тем, что уныло рассматривает собственное отражение в зеркале, висящем над полкой с бутылками, и курит сигареты «Голуаз» одну за другой. Пианист — который, как я замечаю к своему ужасу, все тот же инструктор по аэробике с кошмарными зубами — играет очень грустную версию «Все, что угодно». Я сажусь на табурет рядом с Феликсом и швыряю фотографии на стойку прямо перед ним. Феликс даже не вздрагивает. На лице у него — многодневная щетина.

— Феликс, — говорю я, пытаясь держать себя в руках, — посмотри на эти фотографии.