Николайо Андретти - Паркер С. Хантингтон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И все вокруг меня тоже изменились. Романо больше не воюют с Андретти. Это сделал Винс. Даже в своей смерти он способен влиять на людей. Всем понадобится время, чтобы привыкнуть к этому, но Ренье отправил указ о прекращении войны, и, судя по всему, то же самое Винс передал по королевской воле Бастиано, который займет пост главы службы Романо.
Несмотря на то что Винс не был капо и технически не мог ссылаться на волю короля, брат Винса, Романо, выполнил волю, и вскоре последовал указ об окончании войны на стороне Романо.
— Ты готов? — спрашивает Минка, повернувшись ко мне спиной.
Я застегиваю молнию на ее черном платье и беру ее за руку.
— Как никогда.
Я высаживаю Минку у Люси и присоединяюсь к Ашеру и Бастиано в машине, которая доставит тело Винса на кладбище, где собрались тысячи людей, чтобы отдать дань уважения. Когда мы приезжаем туда, я вижу море мрачных лиц Романо, Андретти и Де Лукаса. Черт, даже некоторые члены семей Камерино и Росси опустили оружие, чтобы отдать Винсу заслуженное уважение.
Когда приходит моя очередь говорить, мои глаза находят в толпе теплые глаза Минки, сидящей рядом с Реньери, и я начинаю:
— Винсен… — Я делаю паузу, и боль на моем лице очевидна. Я даже не пытаюсь ее скрыть. Я хочу, чтобы мир знал, что Винс был хорошим человеком, таким, который мог бы заставить Андретти оплакивать потерю Романо. — Винс был хорошим человеком. Когда я приехал в Нью-Йорк, я не понимал, как это будет работать. Все, чему меня учили, — это ненавидеть семью Романо, и я полагал, что Романо тоже учили только этому. Но оказалось, что для того, чтобы изменить ситуацию, нужен всего лишь один человек, за которым все готовы идти. Винсент Романо был таким человеком.
— Он был жестким, но справедливым. Сильным, но нежным. И даже в самые темные времена он всегда был путеводной звездой. — Как он мог жить в этом мире и сохранять свой жесткий моральный компас, я никогда не узнаю. Но ему это удалось, и за это он навсегда останется примером того, как мы можем держать себя, даже в таком мрачном мире, как наш.
— Никогда не будет другого Винсента Романо, но если мы все будем стремиться поступать, как он, и чтить его память, я знаю, что мир станет лучше. Именно этого хотел бы от нас Винсент.
41
Прощение — это отказ от надежды на то,
что прошлое могло быть другим.
Опра Уинфри.
МИНКА РЕЙНОЛЬДС
Одевшись, я застаю Николайо в кабинете его дома, где он сидит, уставившись на блуждающие капли краски на потолке.
— На что ты смотришь? — спрашиваю я его.
— Ни на что, — отвечает он с милой и беззаботной ухмылкой на лице. — Просто… раньше я был таким злым.
Я знаю, каково это. Иногда я задаюсь вопросом: как я могла быть такой злой? И как эта злость покинула меня? Но, стоя рядом с Николайо, я понимаю, что именно спокойствие смогло погасить во мне ярость, и это спокойствие я обрела в объятиях Николайо, переплетя свою душу с его.
Он поворачивается и смотрит на меня, его взгляд темнеет по мере того, как он рассматривает мои изгибы под облегающим изумрудно-зеленым коктейльным платьем, в которое я одета.
— Готова идти?
Я киваю, и мы вместе отправляемся за Миной. Когда мы входим в групповой дом, я чувствую на себе пристальные взгляды всех окружающих. Родители, братья и сестры, дети и персонал — все останавливаются и смотрят на Николайо, некоторые с интересом, но большинство — со страхом.
— Прекрати, — шепчу я.
— Что прекратить?
— Этот взгляд. Ты пугаешь людей.
— Какой взгляд?
— Тот, который говорит, что ты убьешь любого, кто ко мне прикоснется.
Его глаза еще больше потемнели.
— Но я убью любого, кто прикоснется к тебе.
— Они же дети, — говорю я в раздражении.
— Не все из них. — На мой взгляд, он вздыхает и натягивает на лицо тревожно-красивую улыбку. — Отлично.
Его улыбка прекрасна и привлекает слишком много женского внимания, поэтому я стону и говорю:
— Это еще хуже.
— Ревнуешь? — Его глаза блестят от удовольствия и удовлетворения.
Я вздыхаю.
— С тобой невозможно победить.
Он наклоняется к моему уху.
— Не могу не согласиться. Прошлой ночью ты звучала как победительница, когда кончала на мой член и называла меня своим богом.
Я игриво отпихиваю его от себя, смеясь, и открываю дверь в зал Мины после того, как мы отметились.
Увидев нас, Мина кричит:
— Николайо! — практически полностью игнорируя меня.
Я закатываю глаза и слегка улыбаюсь, когда Николайо идет обнимать ее. Мина одержима им, и я думаю, что он занял мое место как ее любимый человек в мире, но я не возражаю. Пока Мина оживленно болтает с Николайо, Эрика находит меня и идет рядом со мной, наблюдая за этой сценой с улыбкой на лице.
— В последнее время она счастлива. Ты заметила?
— Да, — вздыхаю я, наблюдая за яркой улыбкой Мины.
Она достигает ее глаз, заставляя их сиять.
— Я тебе не очень нравлюсь, да? — спрашивает Эрика, впервые за четыре года нашего знакомства затронув эту тему.
— Раньше ты мне не нравилась.
— А сейчас?
— Я учусь прощать.
Похоже, в последнее время это часто происходит.
— Я не плохой человек, ты же знаешь.
Я киваю, потому что знаю это. Может быть, не тогда, но сейчас я вижу все более ясно. Я не такая злая, как раньше. Я навсегда завязала с золотоискательством и отложила поступление в юридический колледж до тех пор, пока не буду уверена, что стать юристом — это то, что я хочу сделать со своей жизнью. Ашер предложил мне пройти стажировку в любом подразделении его компании, чтобы понять, что мне нравится и что не нравится, и я думаю, что приму его предложение.
Рядом со мной Эрика говорит:
— Раньше я была в приемной семье.
У меня расширяются глаза от этой лакомой информации, потому что я всегда считала, что у нее есть деньги. Как социальный работник, она, вероятно, получает невысокую зарплату, но всегда хорошо одета: сумки Hermés Birkin, туфли на каблуках Louboutin, дизайнерская одежда и украшения с бриллиантами.
Она продолжает:
— Но когда я была в возрасте твоей сестры, одна семья взяла меня к себе. У них были деньги, но никакие деньги в мире не
