Киноповести - Василий Макарович Шукшин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Поезд подошел к станции.
Иван, с полотенцем в руках, выскочил из вагона и побежал к газетному ларьку. Накупил газет – всех по одной… побежал обратно.
В купе готовились пить чай.
Иван вошел с газетами… Положил их на стол. Фальшиво-небрежным тоном сказал:
– Почитаем, что ли…
– Газеты! – удивился профессор. – Где достал, Иван?
– Там… – Иван кивнул в сторону станции.
– Ну, как? – спросила Нюра строго.
Иван вздрогнул, быстро поднял голову и опустил. Спросил тоже скоро, испуганно.
– Что, что?
– Ничего!
– А что? Ничего. А что?
– Ничего… и совесть спокойна, и душа не болит?
– А что, что? – тихо, впробормот спрашивал Иван. И ни на кого не глядел.
– Крепкая же у тебя совесть… – Нюра взяла полотенце и пошла умываться.
Профессор с Иваном остались одни. (Люба ушла к своим.)
– Попало? – спросил профессор.
– Та-а… – Иван поморщился, не поднимая головы. Он читал газету, которую разложил у себя на коленях.
– Голова болит?
– Не! – поспешно, с бодрецой откликнулся Иван. Но головы опять не поднял.
– У меня есть бутылочка сухого… Выпьешь?
Иван глянул на дверь…
– Она долго не придет – там очередь. Выпей, легче станет.
– А вы?
– Я не хочу… У меня не болит.
Профессор достал из чемодана длинную бутылку. Сам тоже посматривал на дверь. Налил стакан. Иван одним махом оглушил стакан.
– Ху!..
– Еще?
– Нет. Спасибо.
– Тяжело бывает после выпивки?
– Да не то что тяжело – муторно.
– Но ты особо-то не переживай, ничего вчера безобразного не было.
Иван мучительно поморщился.
– Трепался, наверно?.. Гадский язык: обязательно натрепаться! Ненавижу себя за это!.. Один раз, знаете, поехал на мельницу. А мельница у нас в другом селе, за пятьдесят километров. Смолол. Ну, выпили там с мужиками… и чего мне в башку влетело: стал всем доказывать, что я Герой Социалистического Труда.
– О!
– Ну! Меня насмех, я в драку… Как живой остался – их человек восемь, мужиков-то.
– Да-а. А вчера что-то быстро ты захмелел-то?
– Да я же еще днем коньяк пил! С этим ворюгой-то. Ну и развезло – ерш получился. Я так-то не слабый… А чего я говорил там?
– Где? У студентов? Рассказывал, как ты хорошо живешь.
– О-о!.. Вот же козел!
– Ну а как жизнь вообще-то? Если не трепаться…
– Да ничего живу… Нормально. Я не гонюсь за богатством. Мне бы вот ребятишек выучить – больше ничего не надо. Ничего так-то – все есть. Телевизор есть, корова есть. Свинья даже есть, хоть я их ненавижу, собак, – прожорливые. Все есть, я не жалуюсь.
– Иван, ты хотел про учителей рассказывать… Расскажи?
Иван посмотрел на дверь купе…
– Ладно, – сказал профессор, – мы еще выберем время.
Велика матушка-Русь!
И на восходе солнца и на заходе солнца, и белым днем и ночью – идут, идут, идут поезда. И куда только едут люди? Куда-то все едут, едут…
Молоденький офицерик, от которого вкусно пахнет маминым молоком, говорит миловидной соседке по купе:
– Все это хорошо, но это – сплошная чувствительность. Мы сегодня – не те.
– Но это же прекрасно, – неуверенно сказала соседка. И прочитала:
«Будто я весенней гулкой ранью
Проскакал на розовом коне».
– Не мужские стихи, – проговорил жестокий лейтенант. – «Розовый конь» – это не из двадцатого века. Согласитесь.
Как тут не согласиться! И миловидная соседка пожимает плечами, что можно понять, как «пожалуй».
Две дамы от души состязаются в любезности.
– Позвольте, разрешите, я полезу на верхнюю полку.
– Да нет, зачем же? Я могу туда прекрасно полезть.
– Но меня это нисколько не затруднит!
– Меня это тоже ничуть не затруднит. Что вы!
– Прошу вас, устраивайтесь внизу. Честное слово, меня ничуть не затруднит…
– Нет, пожалуйста, пожалуйста…
Внизу, на диване, полулежит здоровенный парнина и, отложив «Огонек» в сторону, с интересом слушает дам.
А вот – дядя… Вооружившись мешком и чемоданом, таранит встречных и поперечных в проходе общего вагона. Ему кричат:
– Что же ты прешь, как на буфет! Дядя!..
– Ну, куда? Куда?
– Эй!.. Можно поосторожней?!
Дядя – ноль внимания. Трудный опыт российского пассажира подсказывает ему, что главное – занять место. Можно себе представить, что когда-нибудь все вагоны будут купейные, а если будут общие, то в них будет свободно… И что же будет? Тоска зеленая!
Едут, едут, едут…
Спят…
Читают…
Играют в карты…
Играют в домино…
Рассказывают друг другу разные истории из жизни…
Едят…
Едят…
Едят…
Иван двинул с дороги письмо домой.
«Здравствуйте, родные:
теща Акулина Ивановна, дядя Ефим Кузьмич, тетя Маня, няня Вера, дед и детки: Валя и Нина! Во первых строках моего письма сообщаю, что мы живы-здоровы, чего и вам желаем. Пишу с дороги, поэтому еще конца нет. Едем мы хорошо, но я по ошибке схватил купейный билет, но зато едем без горюшка. Едем по просторам нашей необъятной родины, смотрим в окно. Погода стоит хорошая – градусов двадцать пять по Цельсию. Один раз ходили в вагон-ресторан. Взяли на первое – по борщу, на второе – бистроганов. Едет с нами один старичок профессор, очень хороший. Ну, были другие разные происшествия – приедем, расскажем. Поедем мы через Москву. И вот этот самый профессор говорит, что когда приедем в Москву, то сможем у него остановиться хоть на сколь – у него пятикомнатная квартира. Ну, Нюра поддержала это предложение, потому что ей охота посетить ГУМ. Я тоже наметил для себя кое-какие места, например, зоопарк. Если удастся, съезжу в крематорий. Об нас не беспокойтесь. Берегите детей.
Иван».
И вот – Москва.
По радио торжественно объявили:
– «Граждане пассажиры! Наш поезд прибывает в столицу нашей Родины – город-герой Москву!»
Нюра и Иван заметно взволновались. Особенно Нюра.
Профессор с интересом наблюдал за ними.
– Ваня!.. Глянь-ка, дом-то! Вань! – вскрикивала Нюра.
Ивану тоже страсть как интересно, но он сдерживал себя. И Нюру.
– Чего ты орешь-то? Чего орешь-то? – Он даже посмеялся, пригласив взглядом и профессора – тоже посмеяться вместе над Нюрой. – Ну, дом… колоколенкой.
– Гостиница «Ленинградская», – сказал профессор.
– Сколько этажей? – спросил деловитый Иван.
– Черт его знает!.. Понятия не имею.
Поезд остановился.
Профессор и Иван с Нюрой вышли на перрон… Профессор высматривал кого-то в толпе.
– Сын должен встретить, – пояснил он. – Иван, расскажи ему про учительницу… Вообще, поговори с ним, а то эти молодые ученые… решили, что они все знают…
– Тоже ученый? – полюбопытствовал Иван, но только за-ради одной голой вежливости, потому что ему
