Вельяминовы. Время бури. Книга вторая - Нелли Шульман

– Не надо, милый. Ты мне все сказал, я выслушал, а остальное… – папа посмотрел на распятие, – остальное будет между тобой и Всевышним. Тобой и Иисусом. Молись ему, молись Матери Божьей… – кроме священника в Теруэле, никто, ничего не знал:

– Пусть дальше так остается, – напомнил себе папа, – отец Хосе сохранит тайну исповеди, и я тоже. Скажу Эудженио, чтобы о мальчике позаботились, после моей смерти. Он все выполнит… – его святейшество решил:

– Пусть Влодек его пострижет. Отец Янсеннс уезжает в Конго, с миссией от иезуитов. Он заберет Виллема. В Африке много сирот, ему будет, чем заняться. Янсеннс тоже бельгиец. Церкви сейчас понадобятся совестливые люди, – понтифик взял мальчика за руку.

– Господи, спасибо Тебе, – губы Виллема двигались, – я искуплю свою вину, обещаю. Бедностью, послушанием, целомудрием. Я буду заботиться о сиротах, всю жизнь мою, столько, сколько Ты мне отмеришь. Тогда, может быть, Иисус меня простит… – понтифик велел ему отправить телеграмму родителям. Папа прибавил:

– Я тоже, кое-что, напишу. Пойдем… – несмотря на возраст, он помог Виллему встать.

Пий оставил юношу в своем кабинете, на молитве. Взяв два листа бумаги, он прошел в приемную. Мальчик сообщал родителям, что принимает святые обеты, и едет в Конго. Завидев папу, кардиналы поднялись. Понтифик передал камерленгу телеграммы:

– Пусть отправят, сегодня. Влодек, – велел он иезуиту, – постриги его, в моей часовне. Он исповедовался… – генералу показалось, что папа римский поморщился, как от боли:

– После Пасхи он поедет с отцом Янсеннсом в Конго, – добавил понтифик, – а пока пусть живет у вас, учится… – папа ушел обратно в кабинет. Пачелли посмотрел на бумагу.

– Вот откуда я его помню, – понял камерленг, – я его видел. Три года назад, на аудиенции, с родителями. Внук святых принимает обеты. Что же он совершил… – Пачелли знал, что понтифик ничего ему не скажет.

Мелким, четким почерком, на листке с гербом Ватикана, было написано:

– Барону и баронессе де ла Марк, Мон-Сен-Мартен, Бельгия. Решение вашего сына угодно Богу. Его святейшество папа Пий Одиннадцатый, Епископ Рима, викарий Христа, Великий понтифик, раб рабов Божьих.

Пачелли перекрестился:

– Господи, дай силы новому слуге Твоему идти путем праведности, отныне, и до конца жизни его.

Выйдя из музеев Ватикана только к вечеру, Джон нашел кафе, рядом с площадью святого Петра. Юноша сидел, любуясь вечерним солнцем, вспоминая Сикстинскую капеллу. Он рассматривал фрески Микеланждело, в альбомах, но сейчас, за кофе, подумал:

– Галерея Уфицци, Венеция, «Тайная вечеря», в Милане. В Италии можно всю жизнь провести, посещая музеи… – кроме Испании, Джон навещал Париж, подростком, с Тони, а больше, как понял юноша, он ничего не видел.

– И вряд ли увижу, в ближайшее время, – сверившись со швейцарскими часами, он понял, что в галерею Боргезе сегодня не успевает. Ему хотелось увидеть статую мадам Полины Бонапарт, работы Кановы. Юноша успокоил себя: «Мы здесь недели две пробудем. Время есть». Он спустился к набережной Тибра, решив взглянуть на Колизей и Форум, в низком, золотом закате. Отец, перед отъездом, весело сказал:

– Навестишь родину. Думаю, что наш предок сюда с римлянами явился. Был офицером, защищал страну от дикарей, если можно так выразиться, а потом здесь обосновался. Конечно, ничего мы доказать не можем… – в библиотеке замка, в особой папке, хранилась выписка из «Книги Страшного Суда», поземельной переписи Англии, составленной при Вильгельме Завоевателе:

– И в деревне Банесбери, в Оксфордшире, рыцарь, барон Джон Холланд, он же Экзетер, с женой и детьми.

– Мы здесь всегда жили, – усмехнулся отец, – но замка тогда не существовало. Должно быть, дом в деревне имели. Но что было раньше, – герцог пожал плечами, – мы не знаем. Римляне, саксы, кельты, датчане. Сам знаешь, как все перемешалось, – Джон старался не обращать внимания на фашистские флаги, вдоль мощных, темных стен Колизея:

– Предок кузена Теодора был варягом. Сигмундр, сын Алфа, из рода Эйрика. Тоже датчане. Правильно папа говорит, мы все родственники… – Джон сегодня не надевал галстук, а взял рубашку американского кроя, с открытым воротом. Медвежий клык лег в ладонь знакомой тяжестью:

– Констанца медальон носит, не снимает. Как Стивен кольцо. Она мне рассказывала, многие физики суеверны. Она-то, конечно, нет… – Джон вспомнил спокойные, цвета жженого сахара глаза, еле заметную улыбку кузины.

За обедом на пересадке, в Цюрихе, Констанца заметила:

– Есть ученые, верящие в Бога. Я к их числу не принадлежу. Венчаться я не собираюсь, и вообще… – кузина повела хрупкой рукой.

В Цюрихе у них было четыре часа, между самолетами. Кузина не хотела осматривать город. Она хмыкнула:

– К чему? Статистические данные есть в энциклопедии. Если меня заинтересует Цюрих, я прочту статью… – Джон оставил Констанцу на аэродроме, за кофе, и физическим журналом. За ней присматривали сотрудники посольства.

По поручению отца, ему надо было посетить виллу, в богатом предместье Цюриха. Сидя в лимузине, Джон подумал:

– Американцы и русские тоже здесь обосновались, но пойди еще, их найди. Понятно, что мы все будем союзниками, но в нашем деле приходится кое-что скрывать даже от союзников… – здесь он вспомнил кузена Меира: «Очень надеюсь, что до подобного не дойдет».

Ремонт виллы шел своим чередом. Джон записал в блокнот все, что просил узнать отец. На обратном пути он успел заскочить в магазин и купить часы, красующиеся у него на руке.

Он вернулся на виа дель Корсо, в гостиницу, ожидая услышать недовольный голос Констанцы: «У нас много расчетов!»

Под дверью номера лежал конверт. Распечатав его, Джон прочел несколько строчек, написанных четким почерком кузины. Юноша пошел к портье. Выяснилось, что если синьорина Брэдли и покинула отель, то ее отъезда никто не видел. Джон настоял, чтобы дверь номера Констанцы открыли. В комнате все оказалось в порядке, она оставила в гардеробе кое-какую одежду. Портье кашлянул:

– Синьор Брэдли, нет повода для волнений. Ваша сестра, – он кивнул на записку в руках Джона, – ясно говорит, что решила осмотреть Италию. У нас красивая страна, – гордо добавил служащий.

Звонить Ферми было поздно. Поймав на улице такси, Джон поехал в посольство, где пользовались радиотелефонами. Связь между Лондоном и Римом была налажена, звонки принимали операторы международных линий, однако отец запретил ему звонить из гостиницы: «Номер было не проверить, – хмуро сказал герцог, – а в Италии нацисты на каждом шагу. Нельзя рисковать».

Герцог, несмотря на воскресный вечер, сидел на Ладгейт-Хилл, в кабинете. Джон боялся, что отец взорвется. Юноша сразу, торопливо, сказал:

– Это ее почерк, папа, и ее стиль. Она уехала по своей воле… – выслушав сына, герцог вздохнул:

– Твоей вины нет, милый мой. Никто бы не мог такого предугадать. Поговори завтра с Ферми. Вероятно, он что-то знает. И жди, может быть, она позвонит… – в Лондоне шел сильный, холодный дождь. Капли сползали по окну кабинета, купол собора Святого Павла почти скрылся во тьме. Герцог попрощался с сыном:

– Или Юджиния что-то слышала, Стивен… Нет, Констанца очень, скрытная. Она бы не стала делиться подобным… – он потушил папиросу:

– Наверняка, кто-то из итальянских физиков. С другой стороны… – он посмотрел на карту Европы, – такое нам только на руку. Работа в лаборатории выиграет. Но кто бы мог подумать… – сын называл кузину циклотроном.

– Неправда, – сказал себе Джон, – у нее есть чувства. У матери ее были… – он вспомнил младшую сестру:

– Но я всегда предполагал, что Констанца не станет совершать необдуманных поступков. А что здесь необдуманного? – спросил себя герцог:

– Ей девятнадцать, она совершеннолетняя. Она встретила человека, полюбила его… – Джон был в этом уверен. Он слишком хорошо знал племянницу. Констанца никогда не разменивалась по мелочам:

– И брат ее тоже. Хорошо, что они пошли в мать, а не в Ворона. Констанца понимает, что такое ответственность перед страной, и не станет делать глупостей, – он так и сказал сыну. Герцог добавил:

– Она тебя не поставила в известность, милый мой, но ты на нее не обижайся. Я бы тоже в романтическую поездку не брал охрану… – перед ним, на столе, лежал список. Координатора требовалось найти в нейтральной стране, близкой к Германии. Он не должен был вызывать ни у кого подозрений. Более того, Джон не хотел, чтобы человек менял место жительства. Подобное оказалось бы неудобным. Он подчеркнул несколько имен красным карандашом:

– Мальчика пошлю, осенью. Констанца вернется, обязательно. Еще и физика привезет, – Джон поймал себя на том, что улыбается.

На следующий день, Джон, первым делом, поговорил с Ферми.

Синьор Энрике удивился: