Секретарь райкома - Виктор Андреянович Неволин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ну а потом дело дошло и до секретарей райкомов и горкомов. Но повальной перетряски кадров не было.
Вслед за горкомом Красноярска Долгих обновил руководство и самого крайкома партии, правда, это сделал после года работы. Он своего второго секретаря крайкома партии Алексея Ивановича Крылова выдвинул на должность первого секретаря Хакасского обкома партии, а на эту должность приблизил к себе П.С. Федирко. Теперь они сообща взялись за переустройство центра города Красноярска. Федирко и начал это делать, когда пришел в горком партии. Главное достижение его и Курешова – были снесены аварийные строения на набережной Енисея между парком им. Горького и до речного вокзала и Стрелки, началось ее активное благоустройство и озеленение. А вот пальма первенства в реконструкции городского парка принадлежит, как говорят, Долгих – это он приказал разрезать парк на две части бетонной полосой вплоть до Енисея, чтобы памятник Ленину «смотрел» на Енисей. И сделано это, как считают горожане, неумно. Он и открывал памятник Ленину, но его сооружение было начато предшественником.
К зданию Дома советов сделали две пристройки с тыла из панелей, и возвели их выше основного здания, и это грандиозное, по меркам Красноярска, здание оказалось «пришибленное», и сама площадь потеряла первоначальный вид. А вот комплекс зданий театра оперы и балета, гостиницы «Енисей», горисполкома и горсовета стал выглядеть современно. Но эту площадь на территории бывшего стадиона «Динамо» начали застраивать еще при Хрущеве. Нужно отдать должное, что Федирко и Долгих, а ранее Курешов, положили начало полному переустройству краевого центра, и это им нужно занести в заслугу, город стал красивее и лучше.
За время партийной работы я довольно часто по различным делам бывал в Москве, теперь у меня были определенные связи в ЦК, в министерствах и Совмине. И несмотря на все трудности с гостиницами для простого человека, для меня этой проблемы не существовало даже тогда, когда я там оказывался один или с семьей в период отпуска, поскольку ЦК всегда имел бронь в лучших гостиницах Москвы. Для нас, приезжих, было важно быть в центре города. В те же годы для среднего чиновника вполне было по карману посидеть в ресторане, поскольку цены были доступными, можно было и отдохнуть. Два случая из гостиничных пребываний мне надолго запомнились.
Разместившись в гостинице «Армения», я пошел в ресторан, было обеденное время, но нашелся свободный столик. Я заказал водку и пиво, по морской традиции, и в это время к столику подошел молодой парень, немец. Спросил согласия подсесть к столу, я, конечно, его любезно пригласил. Но поскольку одному в таких случаях пить неудобно, я предложил ему тоже со мною выпить за компанию. Он охотно согласился и вместе со мной выпил полную рюмку водки. Разговорились, хотя он по-русски знал еще плохо, приехал учиться в какой-то наш вуз. Затем немец сам заказал водку и предложил мне с ним выпить. Я отказался, поднялся и собрался уходить. А он пил водку не закусывая, поэтому сильно опьянел и свалился со стула, потянул за собой скатерть вместе с рюмками и закусками на пол.
Прибежали официантки, и сразу откуда-то появилась милиция. Моего иностранного гостя стали поднимать, а он ничего не соображает. Его забирают в милицию, и меня с ним. Я им говорю, что не имею к нему никакого отношения. А они мне – в милиции разберемся. Я вижу, что дело приобретает неприятный оборот, и категорически заявляю, что никуда с ними не поеду, давайте разберемся здесь, на месте.
Я им показываю счет, который мне предъявила официантка, и по которому я рассчитался за обед, а это случайный человек, я к нему не имею никакого отношения. Хорошо, что официантка подтвердила мое заявление, и меня оставили в покое. Вот такой случай был со мною в Москве. Если бы я пошел с ними в милицию, то неприятностей было бы не избежать – секретарь райкома бражничает в ресторане, еще и с иностранцем.
Вторая же встреча, о которой я хочу рассказать, была более интересной. Это было где-то в первой половине шестидесятых годов. Остановился я тогда в гостинице «Центральная», что на ул. Горького, ныне Тверской. Пошел после беготни по Москве поужинать в ресторан. Сажусь за свободный столик. Делаю обычный, довольно простой заказ еды и выпивки. Все это мне принесли, и вот подходит к столику высокий пожилой мужчина, сутуловатый, лысый и седой. Попросил разрешения сесть за стол. Посмотрел на меня внимательно каким-то необычным пронизывающим взглядом, как будто меня изучает – что за тип тут сидит и пьет водку с пивом. Меня он тоже заинтересовал по одному моменту: почему-то он назвал официантку не девушкой, как обычно называют, а сударыней, и заказал очень скромный ужин – какую-то кашку и попросил крепкого чаю.
Но молча сидеть не стал, спрашивает меня, откуда я и чем занимаюсь. Я сказал, что из Сибири и по профессии геолог (никогда в таких заведениях я не признавался, что секретарь райкома). Он мне говорит:
– Везде в жизни я побывал, а вот в Сибирь не попал.
Стал расспрашивать, как люди в Сибири живут и что она собой представляет сегодня. С сибирских дел мы перешли и на знакомство. Я спросил, откуда же он. Он с ответом немного помедлил, а потом сказал, что он из города Владимира, наверное, я слышал о нем? Я ответил, что там вроде развита текстильная промышленность и имеется знаменитая тюрьма. После последнего моего слова он мрачно улыбнулся. А потом говорит, что если я изучал историю России, то, е, слышал и его фамилию.
– Я Василий Шульгин, бывший депутат царской Государственной Думы нескольких созывов. Я принимал участие в принятии от царя Николая Второго манифеста об отречении его от российского престола в царском вагоне.
Да, я слышал об этой личности многократно, но никак не ожидал, что вот так просто в зале столичного ресторана встречу его за одним столом. С начала нашего разговора я, конечно, всякую выпивку прекратил, поскольку он отказался от совместного ее принятия.
Дальше он поведал, что после разгрома немцев в 1945 году его вывезли наши работники «Смерша» или из Чехословакии, или из Югославии – не помню – он был заточен во владимирскую тюрьму. Там он отбыл свой срок и был оставлен на поселении. Потом уже при Хрущеве дали маленькое жилье, и вот
