Андреевское братство - Василий Звягинцев

Поэтому я ответил осторожно и обтекаемо, мол, в принципе я, конечно, готов, тем более что чувствую себя Андрею обязанным, и все, что от меня зависит, сделаю для блага и пользы моих вновь обретенных друзей. И в то же время хотелось бы поглубже вникнуть в…

— Ради бога, — немедленно согласился Шульгин. — Неделю, две — сколько угодно можешь размышлять, прессу заодно почитаешь, учебник истории для десятого класса, еще что-нибудь. Мы не торопим. Заодно советую принять к сведению — если пока не дошло, — мы не альтруисты профессиональные, не организация типа «Конец вечности», где серьезные дяди с насупленными бровями, надуваясь от собственной важности, делают жутко ответственные дела, не «Союз пяти» или там «девяти», не брежневское Политбюро даже, а просто компания сравнительно добродушных циников. Гарун-аль-Рашиды и графья Монте-Кристо после завершения обязательной программы. Мы не переделываем мир в духе коммунистов-утопистов, а просто живем в предложенных обстоятельствах, стараясь, чтобы жизнь соответствовала нашим романтическим идеалам. Мы из последних «шестидесятников», это тебе тоже сразу не понять, но позже узнаешь и это, но те, кого так называли, отличались своеобразным взглядом на проблемы морали и истории. Мы считали, что коммунисты не должны были победить в нашей стране, — и мы исправили ошибку истории. Власть же как таковая нам не нужна вообще…

— Не совсем так, — вставил Берестин. — Вернее, не нужна как самоцель или даже как род занятий… Но в случае необходимости… Если угодно, задача, которую мы сейчас решаем, — это спасение нынешней, едва возникшей цивилизации. Для собственного удовольствия. Раньше мы были наивнее и считали, что каждый человек что-то кому-то должен. Вот Андрей, — Александр Иванович изобразил уважительный полупоклон в сторону Новикова, — совсем недавно считал, что уничтожить пришельцев-аггров — наш священный долг перед человечеством. Теперь он слегка изменил точку зрения. Мы все наконец просто поняли, что нам — здесь присутствующим и кое-кому еще — надо иметь место, в котором возможно жить в соответствии с некими принципами.

Ну вот на этой конкретной Земле. Эрго — мы защищаем собственную среду обитания от всех, кто может ей навредить. Совпадает это с интересами какой-то части человечества — слава богу. Нет — на нет и суда нет…

— Есть особое совещание, — без улыбки добавил Новиков. И снова я не понял, очевидно, содержащегося в этой фразе не слишком веселого юмора. Это начинало утомлять. Язык у нас вроде бы один и тот же, и люди мы близкие по возрасту и образованию, а вот общаемся как иностранцы. В лучшем случае. Разрыв в сто тридцать лет, причем прожитых на разных исторических линиях. Боюсь, мне придется здесь труднее, чем я себе вообразил. Однако — посмотрим… За мной тоже кое-какой жизненный опыт и больше века научного и культурного прогресса человечества.

Глава 7

Время в последние дни ощутимо изменило свой темп. Нет, я сейчас не о времени как о составляющей так называемого пространственно-временного континуума, я об обыкновенном, обыденном времени, ход которого обозначают обыкновенные часы, хотя бы такие, как те, что висят на стене у нас в гостиной и каждые полчаса издают мелодичный многотональный звон. Столько стремительных, подчас смертельно опасных событий было спрессовано в этом времени совсем недавно, они наслаивались и опережали друг друга постоянно, не давая «остановиться, оглянуться», даже осознать как следует происходящее. И вдруг… Все сразу замедлилось, почти замерло вокруг. Длинными-длинными стали часы и даже минуты, солнце будто ползло теперь по небу с вдвое меньшей скоростью, события как бы вообще перестали происходить, разговоры, и те из коротких, энергичных, чрезвычайно насыщенных информацией стали никакими… Будто бессмысленная, вялая болтовня сидящих на скамейках бульвара пенсионеров, смертельно надоевших друг другу за годы и годы таких вот обязательных, как развод караула, встреч.

Оттого и мое повествование ощутимо потеряло темп, перечитываю последние страницы и не совсем понимаю, стоит ли вообще фиксировать внимание на массе скучных мелочей, раз уж нет чего-то по-настоящему острого. Тоже мне, очередной Марсель Пруст. Хотя… Историческая ценность труда, подобного моему, отнюдь не определяется количеством побегов и выстрелов на единицу бумажной площади. Когда начнутся вновь динамичные события, не знаю, как кому, а лично мне будет интересно проследить, что именно им предшествовало в этой короткой, словно бы никчемной паузе. И бытовые подробности, конечно, будут представлять интерес для моих читателей в том, «настоящем», мире.

Как увлекательно читать в дневниках Стенли: «Первым делом мы со слугой отправились в магазин братьев Брукс, где приобрели для намеченной экспедиции…» (далее следуют три страницы перечисления припасов с непременным указанием цен на каждый). Весьма успокаивающее и познавательное чтение.

…Для прогулок по окрестностям форта нам с Аллой предоставили в пользование небольшой открытый автомобильчик неизвестной мне ранее марки «Виллис». Зеленый, почти квадратный, на четырех узких колесах с ребристыми шинами. Оснащенный бензиновым двигателем внутреннего сгорания. Управлялся он тонким рулевым колесом из пластмассы цвета хаки, тремя педалями и тремя рычагами, не считая всяких мелких кнопок и тумблеров.

Избыточно сложная конструкция, но обучился я довольно быстро, поскольку основные принципы вождения были те же, что и на наших машинах. Труднее всего поначалу пришлось с переключением передач. Выжать педаль сцепления, сбросить газ, выключить предыдущую передачу, включить следующую, отпустить сцепление, снова прибавить газ… Да еще и загадочная «перегазовка» в определенных случаях. Умели предки создавать себе из ничего проблемы. Как сказал Андрей, «чтобы затем их героически преодолевать». Но ничего, часа через три я смог уже довольно сносно перемещаться в пространстве со скоростью до тридцати миль в час.

Кстати сказать, ездить здесь особенно было и некуда. Километр брусчатки по поселку, еще три с половиной километра щебенчатой дороги до ровного плато, покрытого редкими деревьями и альпийским лугом, а там слабо накатанные колеи по густой жесткой траве к югу и к северу, пока не упрешься в непроходимые скальные завалы. Спокойной езды два часа максимум. Ширина плато немногим более двух километров. С одной стороны обрыв к океану, с другой — стена, прорезанная многочисленными расселинами, в которые на машине не заедешь. Только пешком или верхом на лошадях. Одним словом — «затерянный мир» Конан-Дойла.

Но красота вокруг изумительная, совершенно необыкновенная. Чистейшей синевы небо вверху и такой же океан до горизонта. Причудливые нагромождения плит то серого, то розового камня, словно окаменевшие груды книг из библиотеки сказочного исполина, поднимающиеся на невероятную высоту. Свисающие с них в беспорядке плети совершенно субтропических лиан всех оттенков зеленого цвета… А еще дальше — долина гейзеров со столбами шипящего пара высотой десять-пятнадцать метров, оловянные пятна пресных и лаково-черные — грязевых озер, на поверхности которых то и дело вспухали и лопались со своеобразным, ни на что не похожим звуком пузыри, испускающие густой запах сероводорода… И вдобавок над морем, куда ни поглядишь, парили огромные черные кресты — королевские альбатросы… Нет, всего, что мы там с Аллой видели, — не пересказать. Интересно только, в какую сумму вылилась покупка этого «поместья» у новозеландского правительства? И только ли в денежной форме выражалась эта плата?

За минувшие сутки после первой и, пожалуй, самой важной беседы никто нас больше деловыми разговорами не беспокоил. По просьбе Аллы Новиков переселил нас в другой домик, у самого края обрыва, так что теперь из окон гостиной и спальни был виден не узкий фьорд, а открытый океан. Алла моя, вволю пообщавшись с женщинами, с которыми она нашла гораздо более общий язык, чем я с мужчинами, успела узнать о технических возможностях этого сообщества и попросила оборудовать (или оформить) наш дом в настоящем старорусском стиле. Еще лучше и подлинней, чем была моя дача за Вологдой. Так и сделали. По виду стандартный коттедж представлял внутри что-то вроде боярского терема, общей площадью метров в триста, в два этажа с горницей, где расположилась настоящая, осанистая русская печь, с внутренними лестницами, ведущими в несколько уютных светелок, с верандой, имеющей вид так называемого гульбища. Не знаю, откуда вдруг у женщины, родившейся и выросшей в каменном Будапеште, появились такие запросы.

Но вышло вообще-то хорошо. На складе форта согласно предварительно поданной заявке Алла выбрала все, что ей требовалось для придания нашему пристанищу подобающего и обжитого вида, а неизменно молчаливые матросы крейсера привезли и помогли внести в дом заказанную мебель и иные предметы обихода, в том числе холодильник, микроволновую печь, довольно приличный видеомагнитофон и массу всякой посуды и продуктовых полуфабрикатов. Для чего это ей потребовалось, я до конца не понял, потому что питаться можно было и за табльдотом у Новикова в замке, и в довольно приличном ресторанчике, где бесплатно подавались обильные и вкусные завтраки, обеды и ужины для тех примерно полутора сотен местных жителей, которые не имели жен, а также и семейным парам, не желавшим затрудняться кухонными заботами.