Геополитика постмодерна - Александр Дугин

У каждого теракта есть политическое послание. И мы, по справедливому замечанию Гилада Ацмона, должны расшифровать его. Причем у каждого теракта это послание особое, связанное с конкретностью места и времени.

В нашем политическом языке последнее время прочно утвердилось понятие «международный терроризм». Причем с исламским лицом. С одной стороны, есть все основания для подобного обобщения. Но с другой — наблюдается странная закономерность. Это понятие вброшено в мировое общественное мнение именно тогда, когда американцы вплотную приступили к строительству однополярного мира. В таком мире есть только одно мировое правительство — в Вашингтоне, и национальные интересы Америки простираются на территорию всей планеты, как объявлено в современной стратегической доктрине США. Отсюда и присвоенное американцами право на одностороннее вторжение в суверенные государства, если Вашингтон посчитает, что что-то в них угрожает безопасности США.

Тут-то и появляется «международный терроризм» как образ главного врага однополярности. В двухполюсном мире враги были разные: для Запада это был советский лагерь, для советского — западный. Но после окончания «холодной войны» потребовался новый враг. Он должен был быть глобальным, но в то же время не привязанным ни к одной конкретной стране, территории. Это давало основание американцам рассматривать свои вооруженные силы и вооруженные силы своих союзников — в первую очередь, англичан — как «мировую полицию». Для такой «мировой полиции» не существовало границ и суверенных государств. Борьба с «международным терроризмом» позволяла пренебречь этими формальностями.

События в Ираке показали, как работает такая схема. Суверенное государство обвиняется — голословно — в связях с международным терроризмом, и это становится предлогом для вторжения.

«Международный терроризм» не просто удобное, но совершенно необходимое явление для тех, кто стремится выстроить американскую планетарную империю. Чтобы американцы воспринимались как носители «универсального добра», должно существовать «универсальное зло».

Такие выводы у многих противников однополярного мира породили подозрения в том, что «международный терроризм» имеет инструментальный характер. Или даже что это есть элемент циничной и страшной пиар-стратегии США по установлению мирового господства. Намеки на это звучали и в самой Америке — особенно в период предвыборной компании. Например, в нашумевшем фильме Майкла Мура «Фаренгейт 9/11». Доказательств этому, конечно, не найти. Но в то же время и у Вашингтона нет никаких доказательств, подтверждающих причастность Саддама Хусейна к «Аль-Каиде». Исполнение терактов редко осуществляется его прямыми заказчиками — как правило, вся операция разделяется на несколько фаз, и непосредственные исполнители сплошь и рядом не догадываются о реальных целях авторов этих кровавых преступлений. Поэтому люди с фанатичным пассионарным темпераментом легко становятся жертвами холодной игры тех сил, к которым они сами не испытывают никаких симпатий или даже считают своими врагами.

Как бы то ни было, терроризм — явление неприемлемое. Особенно в контексте православной культуры и этики, на которых должно основываться наше общество. Впрочем, ни одна традиционная религия не несет в себе прямой апологии террора против невинного гражданского населения. Хотя, увы, история всех обществ, в том числе и религиозных, знает множество примеров жестокости и несправедливости.

Противодействие терроризму необходимо. Но если мы возьмем это как самоцель, едва ли эффект будет достигнут. Надо стремиться к построению справедливой международной политико-социальной системы, в которой разные народы и религии имели бы возможность свободно жить по своим правилам и отстаивать свои ценности. Только так мы победим это зло.

Глава 4. Малый шайтан исламо-фашизма (рецензия на статью Ф. Фукуямы «Исламо-фашизм»)

К Фукуяме следует прислушиваться. Он выдвигает тезисы, которые резонируют с одним из преобладающих концептуальных трендов в стратегическом руководстве США. Неоднократно я подчеркивал, что Фукуяма провозглашает ответственные вещи. Его анализ поверхностен, но таково историческое сознание и стратегическое планирование лидеров современного мира, их операционная система. Критика Фукуямы представляется мне делом банальным и малоинтересным. Более продуктивно воспринять его тезисы со всей серьезностью.

Обратим внимание на главный тезис-концепт: метафора исламизм=фашизм, исламофашизм. Можем ли мы принять эту метафору как действенную объяснительную модель?

В моей статье «Парадигма Конца» есть аналогичное сопоставление: «…ислам, или пресловутый „исламский фундаментализм“, начинает выполнять функцию не существующего в современности фашизма. Мы видели, насколько двусмысленна была роль фашизма на всех уровнях реальной эсхатологической дуэли. Было бы крайне опасно воспроизводить аналогичную ситуацию, но на сей раз с „исламом“».

Фактически Фукуяма делает в своем тексте именно это. Хорошо бы обратить внимание на даты. Фукуяма написал эту статью летом 2002-го, вышеприведенные слова из моей статьи написаны в 1997-м.

Фашизм, как и исламизм, есть попытка увести внимание от реальной эсхатологической пары атлантизм/евразийство, труд/капитал, русские/англосаксы, Суша/Море, Запад/Восток.

Исламизм как современный субститут фашизма в глобальной перспективе есть важнейшая реальность для установления реальной однополярности. Однополярность нуждается в виртуальном полюсе, в фигуре, олицетворяющей негативный имидж периферии. Важна также экстерриториальность понятия исламизм — он «где-то на юге», но он повсюду, это омнипрезентная тень «бедного Юга», пугающая обывателей «богатого Севера».

Я рекомендую внимательным образом продумать статью «Парадигма Конца», ее тщательное прочтение даст ключ к конструкции Фукуямы.

Исламизм позиционируется у Фукуямы как «антитеза модернити». То есть «исламо-фашизм» рассматривается как ложный субститут евразийства.

Давайте посмотрим внимательнее: исламизм есть ислам, очищенный от традиционализма, т. е. от евразийства, или, иначе, от влияния «парадигмы Сферы» (см. Дугин А. Эволюция парадигмальных оснований науки. М., 2002). На самом деле, исламофашизм есть строгий возврат к радикальному креационизму, к рафинированной и ясной «парадигме Луча». Но эта парадигма в ее чистом виде не есть отрицание модернити («парадигма Сферы»), но пролегомены к модернити.

Кстати, «фашизм» (ни обобщенно, ни иносказательно, ни аппроксимативно) ничего такого в себе не нес. Здесь ценность метафоры Фукуямы обнуляется. Фашизм предлагал вернуться к архаическому, т. е. к «парадигме Сферы». Другое дело, как мало он в этом преуспел и как скоро сбился с пути, но в центре метафизической критики фашизма был именно креационизм. Исламизм же, напротив, позиционирует себя как прямую антитезу «парадигме Сферы».

Исламизм апеллирует не к антимодернити, но к прелиминарным стадиям модернити. Это некий редуцированный рационализм, не насыщенный трагическим опытом интенсивного периода развития «парадигмы Отрезка», когда проницательные европейцы в ХХ веке вслед за Ницше стали пристально исследовать онтологические складки нигилизма. Тот мир, в котором живет сегодня Запад, — это уже не совсем модернити, это пограничная стадия между модернити и постмодернити. Рациональность этого периода специфична, в ней наглые императивные и декретные максимы автономного рассудка энонсируются иронично и вскользь.

Я не говорю, что мы вышли в новую рациональность постмодерна, я говорю, что рациональность этого периода размыта. Не преодолена, но видоизменена. То, что казалось очевидным, стало прозрачным. Транспарентность выпарила плотную доказательность. Явно поспешно говорить, что евразийство проступило сквозь химеры рассудка (тело освободилось от интеллекта, в терминах Лакана). Но все же едва ли кто с Запада, кроме полных идиотов (типа озападненных людей Востока), способен говорить о модернити без острой, веселой, смертельной слюны в уголке губ.

Наивный, вполне кальвинистский дискурс исламизма Хасана Аль-Банны, Маудуди и т. д., электронно-иллюстрированный клоуном Бен Ладеном, — это некое спасение для модернити. Модернити, расплавленное в своем аутогенном уксусе, как бы окатывается холодной водой. «Говорит радио Бен Ладен духовный! Я пришел взять у вас назад Французскую революцию!» Как так? — недоумевает обыватель, я сам ее превратил в содомитский клип, по-гинзбурговски грустно-интеллигентски изощрился в ее переложении на стиль регги, а тут из небытия появляется эта агрессивная, давно преодоленная реформаторская гниль…