Пол Гетти. Мучительные миллионы - Джон Пирсон

Весной 1976 года Гетти узнал, что у него неоперабельный рак простаты. Развлекаться с женщинами в постели он уже не мог и поэтому вычеркнул их всех из своей жизни. Кроме одной — Пенелопы, которая нужна была ему в качестве чтицы приключенческих рассказов его любимого автора — Г. А. Хенти. Властная миссис Китсон относилась к старику как к ребенку и когда читала ему о похождениях его любимых юных героев, то не раз замечала, что самый богатый американец, сгорбившийся в кресле под огромным клетчатым пледом, мысленно следует за Дрейком на Запад или за Клайвом в Индию. Не менее трогательными казались Пенелопе почти детский страх Гетти перед небытием и наивная вера в реинкарнацию.

В июне 1976 года, уже зная, что дни его сочтены, Гетти ощущал внутреннее удовлетворение от того, что выполнил волю матери и умножил капитал фонда, созданного ею более сорока лет назад. Теперь он мог быть спокоен. Его наследники получат почти два миллиарда долларов, и его дети и внуки никаких финансовых затруднений испытывать не будут.

И действительно, за первый год, последовавший за его кончиной, Пол с Гордоном получили почти по 4 миллиона долларов. Такая же сумма досталась и трем дочерям Джорджа — Анне, Клер и Кэролайн. Прибыли «Гетти Ойл» продолжали расти и дальше, и дивиденды от каждой акции возросли с 1 доллара в 1978 г. до 1,9 доллара в 1980 г., а в 1982 году побили все рекорды и превысили два с половиной доллара с акции. В начале 80-х годов Пол и Гордон уже получали по 28 миллионов долларов в год, и такую же сумму делили между собой три дочери Джорджа.

Однако, кроме больших денег, Гетти не оставил своим потомкам почти ничего — ни земли, ни фамильных драгоценностей, ни дома, который можно было бы назвать родовым поместьем династии Гетти. А поскольку доллары были чем-то обезличенным, то будущие поколения династии вряд ли бы вообще вспомнили о ее основателе.

Не стал родовым замком Гетти и столь милый сердцу старика Саттон-Плейс. После смерти миллиардера выяснилось, что договор о покупке этого особняка был договором о найме, и Саттон-Плейс пришлось продать, поскольку никто из сыновей Гетти продлить договор не пожелал.

Все картины и старинная мебель, которые Гетти коллекционировал почти сорок лет, были отправлены в его музей в Малибу. Такое распоряжение Гетти явно свидетельствовало о том, что он не очень полагался на память своих потомков, и решил увековечить свое имя с помощью величественного мемориала. Кроме больших денег, он оставил своему семейству лишь клубок проблем и искалеченные судьбы.

В последние месяцы жизни все мысли Гетти были заняты его музеем в Малибу. Его совершенно не волновало то, что он ни разу в нем не побывал. Ведь не был же он в нейтральной зоне, которую, не выезжая из Парижа, сумел когда-то превратить в самое прибыльное нефтяное месторождение в мире. Деньги плюс талант предвидеть и предотвращать все нежелательные последствия сделали Гетти настоящим виртуозом в управлении делами издалека. Эта его виртуозность проявилась и при постройке своего мемориала, расположенного в шести тысячах миль от Саттон-Плейс.

Избегая поездки в Малибу, Гетти, возможно, поступал мудро, поскольку тем самым избегал столкновения с реальностью, которая могла его разочаровать. К тому же он был уверен в том, что сможет еще полюбоваться своим музеем в следующей жизни.

Не покидая Саттон-Плейс, он шаг за шагом следил за возведением музея: изучал отчеты архитекторов, оценивал соответствие затрат и сметы и тщательно контролировал все этапы строительства.

Стивен Гарретт вспоминает, что больше всего старик Гетти обрадовался после того, как просмотрел видеозапись работ по заливке фундамента. Реакция Гетти на завершение последующих этапов, в том числе и последнего, была уже более сдержанной, поскольку с приближением конца строительства необходимо было думать и об экспонатах музея, а это его очень тревожило.

В последние месяцы жизни Гетти уже радовало немногое, и больше всего остального — обсуждение с Джиллиан Уилсон того, какими сокровищами лучше заполнить музей. Молодую и очаровательную Джиллиан Гетти назначил хранительницей музея. Она обладала необычайно широкими познаниями в области истории искусства, и старик не скрывал своего восхищения ее эрудицией. Во время последней встречи с Джиллиан он прикрыл глаза и сказал: «Итак, я вхожу в свой музей. Расскажи мне, моя прелесть, что же я вижу».

Мисс Уилсон, не жалея слов, рассказывала ему об экспозиции не менее получаса, после чего старик открыл глаза, улыбнулся и весело воскликнул: «Довольно, моя милая! По-моему, ты слишком увлеклась!»

К этому времени страсти вокруг музея улеглись и о критических статьях о нем в прессе все уже успели позабыть. Вскоре американцы повалили в музей Гетти толпами. За год до смерти миллиардера в музее побывало более 350 тысяч посетителей. На их обслуживание Гетти пришлось потратить свыше миллиона долларов, но он об этом не жалел. Ему было приятно осознавать, что его мемориал вызвал такой интерес у его соотечественников.

До войны, будучи в Риме, он заказал из мрамора свой бюст. Теперь он пожелал, чтобы этот «скульптурный шедевр» был установлен в вестибюле его музея.

«Посетитель с богатым воображением, — заметил однажды Гетти, — мысленно перенесется на два тысячелетия назад и живо представит древних римлян, которые жили в подобных дворцах». Желание Гетти было исполнено, и теперь всех входивших в его музей безмолвно приветствовал мраморный бюст мужчины средних лет, чем-то напоминавший в профиль римского императора Адриана.

После смерти миллиардера самым богатым из всех Гетти станет его сын Гордон. Являясь, как и Лансинг Хейс, главным доверительным лицом трастового фонда Сары Гетти, он будет иметь решающее слово при определении дальнейшей судьбы семейного капитала. В 1977 году к его доходу в 3,4 миллиона от прибылей фонда добавится еще миллион, полагающийся ему как попечителю фонда, и четыре миллиона как основному исполнителю воли покойного родителя.

Однако, в отличие от самоуверенного и расчетливого Хейса, застенчивый Гордон, при всем своем уме, не осознавал возложенной на него власти и ответственности. Хейс этим воспользовался и начал вести себя после смерти хозяина как регент после кончины императора. Он начал навязывать свою волю совету директоров «Гетти Ойл», да и самому Гордону. Совет директоров начал возмущаться и просил Гордона вмешаться, но тот, ощущая по собственному кошельку, что дела компании идут неплохо и дивиденды постоянно растут, решил заняться своими личными проблемами.

Гордон с детства был незлопамятен и никогда ни о ком не отзывался плохо. После смерти отца он сочинил некролог, содержание которого удивило всех, кто знал Гетти при жизни. «Мой отец, — написал Гордон, — был для многих загадкой. Он был властным и в то же время беззащитным, мудрым философом и веселым шутом, всегда полагался на холодный расчет, но обожал рисковать. Он обладал удивительной харизмой и этим гипнотизировал всех, кто его окружал. Многие из его старых служащих, даже те, которые считали, что он им недоплачивает, были готовы пойти за него в огонь и в воду. Он мужественно переносил личное горе и сохранял остроумие до последнего часа своей жизни. Мне иногда кажется, что своим стоицизмом он намеревался что-то сказать и всем нам».